Кузина, стр. 15
Глава пятая
Аметист, алмаз, алмаз, раух-топаз, раух-топаз
Пока я вспоминала самую страшную в своей жизни охоту – и день прошёл. Мы с Выдрой умудрились даже выдать на гора положенную норму.
В бараке появление гнома вызвало оживление у заключенных.
Проблемы начались сразу же, с порога. С вопроса, где он будет ночевать. Какой из двух принципов возобладает? Мальчики – направо, девочки – налево или надзиратели – направо, заключенные – налево? Интересно!
Лишай интерес загубил на корню, без тени сомнений определил Выдру к заключённым, велел спать в проходе между нарами и выдал ему набитый ветошью мешок.
Ночью я проснулась от скрипа снега за стеной. Села.
В бараке было темно, лишь угли в печке светились тусклым красным светом, и свет этот пробивался сквозь щели дверцы. Дежурная, которая должна была их время от времени шевелить, чтобы они прогорели быстрее и печь можно было закрыть, беспробудно спала у Кирпича под боком, что тоже, по идее, входило в её обязанности.
Скрип то затихал, то возобновлялся. Медведь снова пришёл и бродил теперь вокруг барака, полного вкусной спящей еды.
Неслышно приподнялся гном. В темноте блеснули отсветами углей его глаза. Мы слушали.
Скрип исчез.
– На помойку пошёл, – шепнул гном. – Вернётся.
Через некоторое время, как он и предсказывал, медведь вернулся. И снова заходил где-то за стеной. Потом встал.
Я почувствовала резкий запах зверя, замершего с той стороны, его втянуло вместе с морозным воздухом через щель между бревнами. И медведь, видно, почуял, что в этом месте человеческим духом пахнет, свежим мясом. Не таким нежным, как полежавшее, с душком, но всё-таки мясом.
Стоял, молчал. Потом как рыкнул!
Весь барак вскочил. Женщины со сна загомонили, ничего не понимая. Кто-то догадался запалить светильник.
Лишай, полновластный хозяин этих мест, лишь рявкнул со своей половины, едва ли не громче медведя:
– А ну спать! Покрутится эта тварюга, да уйдёт, чего разгомонились! Барак крепкий, не развалит. Клин, дверь проверь!
Связываться с медведем ему по-прежнему не хотелось. И то, что посещение нашего жилья вошло у поднятого оттепелью зверя в нехорошую привычку, его, видно, не особо-то волновало.
Клин тычком поднял даму со своей постели, чтобы угли кочергой пошевелила, босой протопал к двери, осмотрел запор.
– Нормально, – сообщил он, зевая и почёсываясь. – Хоть тараном бей. Гасите свет там!
Светильник задули, снова наступила темнота и тишина.
Я по обыкновению свернулась на боку калачиком, подтянула ноги к груди, и замерла. Сон не шёл, – медведь так и бродил у барака, скрипел снег. Или мне это уже казалось.
И Кузен сегодня молчит. Хотела ведь ему рассказать, что Тауриды могли приложить руку к моей отправке сюда. За убийство своих родственников. Хотя… Свидетелей ведь нет, никто из них с той охоты не вернулся. Но вернулись мы, – неужели в Тельце не знали, зачем и куда собралась их буйная обидчивая молодёжь?
А если знали, но доказать ничего не могли, то убрать меня сюда, без шума и скандала – разумное решение трезво оценивающих обстановку людей. Соответственно, остальные тоже должны каким-то образом пострадать. Если Таку, Кирон, Агней и Ангоя живут себе припеваючи, значит, это не Тельца рук дело. Да, остановлюсь пока на этом.
Скрип за стеной затих. Как только я это осознала, глаза сразу закрылись, и я заснула.
Утром Лишай долго стоял у двери, ухом к ней. Слушал.
Потом, держа топор наготове, отворил.
Героически шагнул наружу.
Ага, медведь терпеливо дожидался, пока он выспится. Тоже давным-давно спать ушёл. Наложил прямо перед крыльцом солидную кучу. Разворошил помойку, вскрыл яму-склад с замороженным мясом и рыбой. И там поел, и уволок полтуши домой, сволочь. Вокруг барака только что тропу не натоптал. На бревнах виднелись следы: когти точил. Видимо, всё-таки его тянуло на свежую пищу, а не вымороженную, как ледышка.
Если он будет наше мясо и рыбу есть, то где мы силы возьмем в земле ковыряться? На крупяной болтушке много не напашешь, выработка сразу упадёт. Неужели даже это не заставит Лишая с Клином как-то с медведем разобраться? Страшно ведь неимоверно, когда он за стеной бродит…
Лишай принял другое решение, осмотрев разоренный склад. За завтраком сказал скупо и веско:
– Замечу, что шевелиться медленнее стали, – выставлю на улицу ночевать. Жрите, что есть. И так не каторга, а смех один. Лучше воли.
Ему, конечно, насчёт воли виднее. Позавтракали молча и пошли на просеку к ямам.
– Хотел приглащить ваш, гошпожа Аль-Нилам, на новощелье, – неожиданно сказал в обед гном. – Медведь не дал.
– Я с радостью воспользуюсь вашим приглашением, дорогой господин Выдра, – не удержалась я от улыбки. – Когда это станет возможно. Я так давно не была на новоселье…
– Теперь не жнаю, когда уйду из барака, – заметил гном. – Никто жверя не держит, он будет наглеть. Лето далеко, шпать лечь не может, голова болит, – будет жлой. Еды хочет.
– Неужели до лета будем слушать, как он по ночам скрипит? – возмутилась я.
Гном ничего не ответил.
Только когда пришли в конец проходки и он снова взял в руки кайло, у него вырвалось:
– Теперь для меня жабой – отдых, барак – каторга.
Я только кивнула, что тут ещё скажешь.
Всё наперекосяк пошло с этой оттепелью. И Кузен молчит… Лучше бы и не находил, я бы постаралась забыть, что на свете есть Тавлея. Существует только то, что можно потрогать. То, что осталось в твоей памяти – не существует… Вдруг до одури захотелось, чтобы недавнюю крепь положили некрепко, чтобы рухнул сверху обвал и оборвал всё раз и навсегда, быстро и немучительно!
Искушение было настолько сильным, что я, катя порожнюю тачку по проходке, остановилась и стала присматриваться к столбам, держащим потолочный настил. Может быть, долбануть по одному? Зачем тянуть безнадёжное?
Выдру жалко, он-то тут при чём… А от его затеи с новосельем вообще горло перехватывает, даже здесь он пытается создать кусочек нормальной жизни. Но от этого ещё сильнее сдохнуть хочется, слишком уж контрастно.
Ночь прошла спокойно, медведь, видимо, переваривал мороженое мясо.
Лишай с Клином приободрились, словно это они его силой воли от барака отпугнули. У Лишая на радостях и потенция улучшилась: выбрал себе новую пассию взамен Мухи.
Под источающие жгучую зависть взгляды барака свеженазначенная повариха переместилась на правую, «чистую» половину. Возникла надежда, может, эта будет лучше предшественницы варить?
Хотя вряд ли. Пока медведь рядом бродит, те, кто днём в бараке остаются, носа наружу высунуть боятся, что в бараке из продуктов есть – то и варят, на склад ни ногой. За водой теперь толпа не меньше половины от всего населения барака ходит. Кто палкой вооружен, кто кайлом, кто лопатой. Глаза у каждой, как плошки оловянные. Еще бы: жутко.
В забое я услышала голос Кузена. Очень тихо, как дальнее эхо.
Даже сил обрадоваться не было.
– Здравствуй… – выдавила в ответ на вежливое приветствие.
– Я снова был в Тавлее, – без долгих предисловий сказал Кузен. – Выяснял, каков сейчас статус Аль-Нилама, раз тебя нет в галереях.
– Ну и?… – насторожилась я.
– Аль-Нилам пока находится под управлением опекунского совета, хотя ходят слухи, что скоро у него будет владелец. Такие вот пироги с котятами.
– Завтра я тебя не услышу? – уточнила я, хотя и так было понятно, что вряд ли.
– Проблемы, дорогая кузина, проблемы… – отозвался Кузен, и настала тишина.
Вот теперь, в вязкой тишине, прерываемой лишь равномерными ударами кайла Выдры, я осознала, что сказал Кузен.
Какие там к медведю злые Тауриды! Меня же свои вот-вот дома лишат! У Аль-Нилама будет владелец, как же! Я его владелец, и пока я жива, никто в моем замке долго не задержится!