Лжец, стр. 39

– Плевать на чертовых персов, Риви, – у меня имеется на сей счет карт-бланш от Кабинета.

– Коупленду очень хотелось бы принять в этом участие.

– Послушайте меня. Волосатый Мулла пришел туда, чтобы остаться. Вы это знаете, и я это знаю. И у Коупленда, и у кого бы то ни было в Лэнгли или здесь столько же шансов изменить тут что-либо, сколько у любого мальчишки-хориста из Уинчестера. Тут шах и мат, понимаете? Вам, полагаю, значение слов «шах и мат» неизвестно? – Ну.

– Конечно, неизвестно, вы же учились в Оксфорде. «Шах и мат" происходит от арабского „ sash mat “ – король мертв. Так вот, Шах получил мат, ему крышка, и я не собираюсь тратить время на то, чтобы вскармливать амбиции его скулящего потомства, – по мне, так пусть себе живет до скончания дней в Монако или Гштааде. Очистите доску, сложите фигуры обратно в коробку, у нас в духовке подходит кашун пожирнее.

– Правильно, сэр.

– Правильно. Итак. Докладывайте.

– Ну что же, сэр. С сожалением вынужден доложить, что группа наблюдения на целый день потеряла Кастора.

– Что?

– Э-Э… не взглянете ли на эти документы, сэр? Тут отчет кембриджской полиции.

Галстук Св. Матфея услышал потрескивание открываемого картонного футляра.

– Кастор и Одиссей, а?

– Мы полагаем, что так, сэр.

– То есть вы хотите сказать, что у Одиссея теперь все тузы в рукаве?

– Нет, сэр… если вы помните сигнал, полученный из Будапешта от Слесаря, Кастор мог отдать Одиссею лишь часть «Мендакса», другая его половина все еще у Поллукса, зашита в подкладку куртки.

– А Поллукс по-прежнему в Трое?

– Не вполне, сэр. Сегодня утром Венское бюро получило от Слесаря еще один сигнал, полностью приоритезированный.

– Полностью что?

– Э-э… приоритезированный, сэр.

– Иисусе.

– Похоже, прошлой ночью Поллукс покинул Трою.

– И направился в лагерь Греков?

– Судя по всему, сэр. Наступила долгая пауза.

Галстук Св. Матфея выпрямился, подождал, пока от головы отхлынет кровь.

– Если вы правы, Риви, Одиссей в ближайшие несколько дней тоже отправится к Грекам.

– И вы полагаете, с Телемахом?

Еще одна долгая пауза, звук роняемого на стол футляра.

Галстук Св. Матфея согнулся над вторым ботинком.

– Ну что же, «Урну с прахом» [90]Бодем, похоже, продул, так что в Англии меня сейчас ничто не держит. Я вылечу туда, как только появятся новости.

– Выходит, с крикетом все сложилось не очень ладно, сэр?

– Этот малый просто позор. Он даже команду безногих баскетболисток не смог бы возглавить.

– Вы будете здесь ближе к вечеру, сэр, чтобы инициализировать соответствующие приказы?

– Нет, юный Риви, после короткой ланчеризации и получасовой меморандумизации с Кабинетом вы сможете найти меня в «Лордзе» [91].

– Хорошо, сэр.

– Так что если вам потребуется что-нибудь подписизировать, будьте хорошим членом, пошлите ко мне Саймона Хескет-Харви. А теперь мне пора таулетизироватъ. И ради бога, пока я отсутствую, попробуйте научиться говорить по-английски.

Галстук Св. Матфея торопливо устремился по коридору к своему кабинету. Он услышал, как открывается дверь «3.4.КабКом». Голос окликнул его:

– Привет вам, юный Хескет-Х!

Галстук Св. Матфея обернулся. В коридоре стоял Костюм От «Беннетта, Тоуви и Стила».

– С добрым утром, сэр.

– Какая удача.

Оба с улыбкой вглядывались в галстуки друг друга.

– Возможно, пополудни вам придется заменить ваш галстук на добрый старый оранжево-желтый, – сказал «Беннетт, Тоуви и Стил».

– Сэр?

– Если будете вести себя хорошо, Риви после полудня пришлет вас ко мне в «Лордз» – понаблюдать за предсмертными судорогами.

– Здорово, – сказал Галстук Св. Матфея. – Буду рад, сэр.

– Еще бы. Да, кстати…

– Сэр?

– Приоритезировать. Встречали когда-нибудь такое слово?

– Брр! – произнес Галстук Св. Матфея. —Лэнгли?

– Нет, эта задница Риви, разумеется. А на прошлой неделе он сказал «поиметь случайную встречу». Бог весть, каким лингвистическим macedoine [92]попотчует он нас в следующий раз.

– Содрогаешься при одной мысли, сэр.

– Ну ладно, Саймон, отдать концы.

Глава восьмая

I

– Я постарался ничего не забыть, – сказал Трефузис, закрывая багажник «вулзли». – Жестянка леденцов для тебя, «Кастрол» для машины, овсяные лепешки с инжиром для меня.

– Лепешки с инжиром?

– Овсяные лепешки – очень здоровая пища. Отели, рестораны, кафе – все они наносят тяжелый урон организму. Зальцбург дурно сказывается на фигуре. В моем возрасте путешествия увеличивают зад. А курдючный Трефузис – это удрученный Трефузис. Торты и булочки Австрии суть гадкие закрепители нашего гадкого стула. Между тем овсяные лепешки с инжиром смеются над запорами и отпугивают надменным взглядом ректальную карциному. В грамматике здоровья сливки торопливо влекут нас к последней точке, овсянка же ставит двоеточие.

– Понятно, – сказал Адриан. – А карри, я полагаю, инициирует тире.

– О, это мне нравится. Очень неплохо. «Карри инициирует тире». Несомненно. Весьма… весьма… э-э, как бы тут выразиться?

– Забавно?

– Нет… а, ладно, потом вспомню.

Внутри машины пахло триллерами студии «Мертон-Парк», бакелитовыми наушниками и купленной по карточкам одеждой. Не хватало лишь профиля Эдгара Уоллеса [93] или голоса Эдгара Ластгартена [94], чтобы под звон колоколов перенести Адриана с Трефузисом в Британию дождевиков и «Хорликса» [95], поблескивающих тротуаров, полицейских инспекторов в фетровых шляпах и поплиновых рубашках. Запах казался настолько знакомым, видения, которые он порождал, пока машина, подвывая сцеплением, выезжала из ворот колледжа на Трампинг-тон-роуд, настолько завершенными, что Адриан вполне мог бы уверовать в реинкарнацию. С точно таким запахом он никогда еще не сталкивался и все-таки знал его так же хорошо, как запах собственных носков.

Вытянуть из Трефузиса что-либо относительно цели их поездки в Зальцбург так и не удалось.

– Стало быть, ты знал убитого?

– Знал? Нет.

– Но Боб сказал…

– Надеюсь, «Бендикс» [96] не подведет. «Вулзли 15/50» машина превосходная, а вот с «Бендиксом» вечно хлопот не оберешься.

– Ну хорошо, если ты его не знал, как же ты смог узнать его имя?

– Полагаю, тут сработало то, что я назвал бы благословенным недугом.

– Когда я только появился в Кембридже, ходили слухи, будто тебя завербовала МИ-5. А если не она, то КГБ.

– Мой дорогой коллега, не существует преподавателя старше шестидесяти, о котором не говорили бы, что он – четвертый, пятый, шестой или седьмой человек в неких малоправдоподобных кругах шпионов, двойных агентов и бессердечных предателей.

– Но ты-то во время войны работал в Блетчли [97], не так ли? Над кодом «Энигма».

– Как и Берил Эйлиф, библиотекарша нашего колледжа. Должны ли мы вывести отсюда, что она… как это называется… оперативник МИ-5?

Адриан представил себе курящую сигарету за сигаретой смотрительницу библиотеки Св. Матфея.