Как творить историю, стр. 69

– Хорошо, а как же Майкл?

– У нас есть основания считать, что ваш сын этой информацией уже располагает. Потому-то мы и собрались здесь сегодня вечером.

– Вы хотите сказать – сегодня утром! – ядовито откликнулась мама, после чего неохотно встала и направилась к двери.

На пороге она оглянулась. Отец успокаивающе кивнул ей, и мама, расправив плечи, покинула комнату. Когда за ней закрылась дверь, я услышал женский голос, учтиво интересующийся, не голодна ли она.

– Прошу нас простить, полковник Янг, сэр. Когда вы услышите то, что мы собираемся вам рассказать, я уверен, вы поймете необходимость подобной предосторожности.

– Да, да, – покивал отец.

– Хоть вы и оставили ваш прежний пост, сэр, вы, конечно, поймете меня, если я скажу «секретность первой степени». Вам эти слова знакомы?

– Сынок, вот здесь, – отец выпятил грудь и похлопал по ней, – скрыты такие секреты, от которых у вас, ребята, кишки бы горлом пошли.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, сэр. – Хаббард повернулся ко мне, взгляд его был теперь отсутствующим, а сам он словно произносил заученное заклинание. – А вы, Майкл? Вы понимаете, что ничто из сказанного мной в этой комнате никогда не должно быть повторено за ее пределами?

Я кивнул и нервно вытер ладони о шорты.

– И готовы принести соответствующую клятву?

– Конечно.

Хаббард нагнулся, словно подбирая упавшую салфетку, впрочем, когда он выпрямился, в руках его оказалась маленькая черная Библия. Он мягко вручил ее мне.

Я взглянул на отца, мне нужен был кто-то, с кем можно было разделить комическую нелепость происходящего, однако вид у отца был до чрезвычайности серьезный.

– Пожалуйста, Майкл, возьмите книгу в правую руку.

Я взял. На обложке из черной пупырчатой кожи красовалась оттисненная золотом Печать президента Соединенных Штатов. Приподняв на полдюйма обложку, я увидел, что никакая это не Библия.

– Повторяйте за мной. Я, Майкл Янг…

– Я, Майкл Янг…

– Торжественно клянусь…

– На Конституции Соединенных Штатов Америки…

– Что буду крепко хранить в себе…

– Все доверенные мне сведения…

– Касающиеся безопасности моей страны…

– И никогда, ни словом, ни делом и никакими иными способами не выдам…

– Того, что откроют мне…

– Должностные лица правительства Соединенных Штатов…

– И да поможет мне Бог.

– Ладно. – Хаббард забрал у меня книгу. – Вы хорошо понимаете суть принесенной вами клятвы?

– Думаю, да.

– Если у нас появится повод считать, что вы пересказали кому бы то ни было из находящихся сейчас за пределами этой комнаты то, что вам предстоит услышать, вам могут предъявить обвинение в тяжком преступлении. Преступление это именуется государственной изменой, а максимальная кара за него – смерть.

– Да, я все хорошо понял, – сказал я.

– Что же, прекрасно. – Хаббард взглянул на Брауна: – Дон, наверное, дальше лучше говорить вам?

Браун, так ни разу и не присевший, кивнул и принялся разливать кофе, на блюдце каждой чашки он пристроил по печеньицу – большие кругляшки, покрытые шоколадной стружкой, вроде тех, какими заедали свое молоко веснушчатые, стриженные «ежиком» американские дети из фильмов пятидесятых годов.

– История, которую я собираюсь вам рассказать, – заговорил, обнося нас чашками, Браун, – началась давным-давно, в 1889-м, в австрийском городке Браунауна-Инне. Сейчас Браунау – скучный провинциальный городишко, скучным и провинциальным он был и в то время. В нем никогда и ничего не происходило. Жизнь тянулась себе и тянулась – рождения, браки, смерти, рождения, браки, смерти. Местные жители ходили по кругу – рынок, трактир, церковь, – ну и разумеется, судачили друг о друге.

Семейная история

Воды смерти

– Пересуды, – объявил Уиншип, пристукнув кофейной чашкой по столику, – вот и все, из чего состоит этот город. Огромный гипермарт слухов.

– Ну а ты чего ждал? – спросил Аксель, стирая салфеткой колледжа шоколадную пену с усов.

– Да ничего, и все же слухи слухам рознь. Я, разговаривая со студентом, мимоходом роняю слово и не успеваю опомниться, как декан факультета уже мечет громы и молнии, предрекая нам всем бюджетную погибель. Я вовсе не говорил, что Сорбонна нас обойдет. Я просто сказал, что Патрик Дюрок, скорее всего, будет первым.

– Ты и вправду так думаешь?

– Вообще говоря, это возможно, – ответил Уиншип. – А если честно, какая разница? Существует, знаешь ли, такая штука, как широкое научное сообщество.

Аксель негромко фыркнул:

– Ты что же, веришь в это? Действительно веришь?

– Ну, Берлину совершенно неважно, кто будет первым, так? У нас все-таки Европа, не Америка.

Однако бюджетное начальство, ох уж это мне бюджетное начальство. Можно подумать, будто на кону стоит судьба цивилизации.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что и в самом деле уверовал во внутреннее соревнование? – в пародийном ужасе осведомился Аксель.

– Ну да, тебе-то хорошо. Твоя работа настолько «важна», что тебе дают под нее любые деньги. Кстати, как она продвигается? Подобрался к чему-нибудь или, как я слышал, у вас там пока одни только пи-эр-квадраты по небесам разбросаны?

– Ты же знаешь, Джереми, я не могу говорить об этом, – мягко ответил Аксель.

– А какой смысл говорить вообще о чем-то? – Уиншип с трудом поднялся. – Ладно, пора на пашню. Ты не в лабораторию? Я бы с удовольствием проехался.

– Извини за неучтивость, но у меня сегодня мирный преподавательский день в колледже.

– Ну и хрен с тобой, – сказал Уиншип по-английски.

– Я этот язык понимаю, – улыбнулся Аксель.

Они расстались за дверью профессорской.

Аксель постоял немного, втягивая носом ласковый весенний воздух, а затем неторопливо направился к сторожке привратника.

– С добрым утром, Билл.

– С добрым утром, профессор Бауэр.

– Лето близится.

– Всему свой срок, сэр. Всему свой срок.

Аксель неуверенно взглянул на свой почтовый ящик. Как и всегда, забит бесполезными брошюрами и напоминаниями. В другой раз, он очистит его в другой раз.

– Так вы получили сообщение, сэр? Аксель обернулся к Биллу:

– Сообщение? Какое сообщение?

– Телеформу. С пометкой «спешно». Молодой Генри заглядывал к вам, да не застал.

– Я был на ланче.

– Наверное, Генри сунул ее в прорезь на вашей двери. Ну ничего, у меня есть офсетная копия.

– А, спасибо.

– Видите, из Германии, – сказал Билл, протягивая желтый конверт. – Из самого Берлина, – прибавил он с мечтательной интонацией, в которой смешались благоговение и любопытство.

Аксель нащупал в кармане очки для чтения и надорвал конверт.

Профессору Акселю Бауэру

Колледж Св. Матфея

Кембридж

АНГЛИЯ

Дорогой профессор Бауэр!

С сожалением сообщаем, что Ваш отец, фрей-герр Дитрих Бауэр, очень серьезно болен. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы ему было у нас как можно удобнее, однако мой долг состоит в том, чтобы известить Вас, что он пробудет с нами всего неделю, и это самое большее. Он выразил настоятельное желание повидаться с Вами, и, если Вы в состоянии уладить этот вопрос сВашим начальством, я бы очень советовала Вам приехать сюда как можно скорее.

С дружеским приветом,

Роза Мендель

(директор)

До Флюгхафена Аксель добрался уже совершенно вымотанным. Самолет, «Мессершмитт Пфайль-6», был набит бизнесменами, чьи отглаженные костюмы и нелепая заботливость, с какой они относились к своим портативным компьютерам, внушали ему чувство собственной убогости и неуместности. Да и стюардессы, казалось Акселю, тоже обращались с ним так, точно видели в нем существо низшего порядка. А, ладно, дни уважения к ученым миновали. Ныне Европа ценила коммерцию, и бизнесмены, пользуясь достижениями науки и техники, беззастенчиво пожинали плоды и вкушали почести.