Время перехода, стр. 56

На верстаках и стенах было разложено и развешано множество музыкальных инструментов в разных стадиях ремонта. В воздухе стоял густой запах олифы и лака. Некоторые из рабочих инструментов, педантично разложенные по ящикам у верстаков, были настолько изящны, что вполне могли бы подойти хирургу.

– Приладим это сюда, здесь вставим новый кусочек, а этот шов можно восстановить, да-с, – вслух бормотал Кулб. Потом он поднял голову и сдвинул очки на лоб. – Я могу ее починить… кажется.

– Кажется?!

Кинкаджу потер глаза.

– Как я уже сказал, этот инструмент уникален. Труднее всего будет установить струны. Нелегко добиться идеальной настройки сразу в двух измерениях. Все ли струны на месте? – Он указал на верстак. Джон-Том кивнул. – Добро. Я ни разу не встречал подобных струн, и мне очень не хотелось бы их менять. По счастью, они металлические. Но мне еще надобна помощь, чтобы настроить их.

– Помощь ученика? – Джон-Том обвел мастерскую взглядом.

В ответ Кулб лишь улыбнулся.

По стенам висели масляные светильники в форме разнообразнейших музыкальных инструментов. За окном царила непроглядная темень. В желудках путешественников ощущалась приятная тяжесть после поданного Амальмой роскошного обеда.

Джон-Том осознал, что рядом с ним находится еще один волшебник: как еще можно назвать мастера, который из дерева, клея и жил – практически из ничего – творит саму суть музыки?

– Нет, не ученика, – кинкаджу перешел к другому верстаку, – а гничиев. Чаропевцу должны быть ведомы гничии.

– Ну да, разумеется, но я не знаю никого, кроме себя и Клотагорба, кто мог бы призвать их.

– Нам придется не только призвать их, молодой человек, но и отделить тех, которые нам надобны. Для этого несколько лет назад вместе с Акродием, мастером по медицинским инструментам, мы создали вот это.

Джон-Том пригляделся к сооружению попристальнее. Оно состояло из ряда прозрачных трубочек, расположенных одна внутри другой, как матрешки, а стенки их были пронизаны множеством тонких отверстий.

Наружная трубка была почти футового диаметра, а самая тонкая внутренняя – не толще соломинки. Расположенная в самом центре, она уходила вверх и назад – в стеклянную пластину толщиной около четверти дюйма и размером примерно два на три фута, напоминавшую солнечную батарею без фотоэлементов. Кулб утверждал, что она покрыта крошечными дырочками, хотя Джон-Тому они казались лишь шероховатостями на поверхности пластины.

Внизу с нее свисали полоски из металла, дерева, стекла, пластика – словом, из всех мыслимых и немыслимых материалов. Кулб наклонился и подул на пластину. Воздух, проходящий сквозь нее, заставил язычки завибрировать, породив множество музыкальных тонов.

Основание большой стеклянной трубки кольцом окружали клавиши. На первый взгляд, они не были ни к чему подсоединены, но Джон-Том был не настолько наивен, чтобы предположить, что они там находятся просто для красоты.

– Что это? – наконец спросила Виджи.

– Дистиллятор гничиев, – гордо ответил Кулб. – Построить его было нелегко, скажу я вам! Я пользуюсь им для отделения гничиев, склонных к музыке, от имеющих иные пристрастия. Он поможет настроить вашу дуару, молодой человек. Если я смогу собрать ее воедино. А мне это не удастся, если я буду и дальше разводить с вами разговоры. Так что прошу уйти – и цыц, оставьте меня наедине с работой. Амальма позаботится о ваших нуждах. Уже поздно, вам пора спать, а я только-только пробудился. Увидимся завтра вечером.

Выходя, Джон-Том долгим взглядом попрощался с лежавшими на верстаке обломками, чувствуя себя так, будто отдавал своего единственного ребенка в чужие руки. Более умелые руки, чем твои собственные, напомнил он себе.

Амальма постелила всем в большом флигеле для гостей и, пожелав спокойной ночи, удалилась. Все быстро погрузились в сон, убаюканные тихим напевом дома и перезвоном водопада, сливающимися в нежной колыбельной.

Глава 16

Несколько дней провели они в гостях у Кулба, наслаждаясь стряпней Амальмы, осматривая местные достопримечательности и восстанавливая силы после трудного странствия. Джон-Том то и дело подвергался искушению заглянуть к Кувиру Кулбу, но не уступал, памятуя о предупреждении Амальмы, что хозяина во время работы лучше не тревожить.

И вот настал день, когда Кулб помешал их завтраку. Несмотря на усталость после проведенной у верстака ночи, он был полон тихого восторга. Правое стекло очков почти утратило прозрачность от брызг лака, а в правой лапе он все еще держал кисточку. Посмотрев Джон-Тому в глаза, Кувир улыбнулся:

– Дело сделано. Войди и взгляни.

Отодвинув недоеденный завтрак, Джон-Том вскочил и последовал за мастером, а Перестраховщик – за ним. Виджи потащила туда же протестующе ворчащего Маджа. Даже Амальма сняла фартук и пошла посмотреть, что за музыкальное чудо сотворил мастер.

Глядя на гордо показывающего восстановленную дуару Кулба, потрясенный Джон-Том подумал, что действительно иначе как чудом это не назовешь. Должны же быть заметны хотя бы трещинки – ведь дуара была не просто сломана, а буквально превращена в щепки.

Лежа на оклеенных сукном металлических кронштейнах, дуара сияла.

Кулб не просто отремонтировал – он улучшил инструмент. Безнадежно разрушенные фрагменты деки он заменил драгоценными экзотическими породами дерева, причем стыки даже не были заметны. Вся дека была отполирована до зеркального блеска. Регуляторы составляли с ней единое целое.

– Можно?..

– Ну конечно, молодой человек! Ведь это же ваш инструмент, не так ли?

Отпустив зажимы, Джон-Том взялся за гриф и снял дуару с кронштейнов. Попробовал регуляторы – они поворачивались легко и плавно, без прежнего люфта и дребезга.

Даже на ощупь дерево стало другим – мягким, чуть ли не бархатным;

Кулб на славу постарался, пропитав его олифой и сверху, и снизу, и даже с торцов, – но так, что поверхность не стала ни липкой, ни жирной.

Выглядели струны нормально. Они постепенно сходились над отверстием резонатора, исчезали в другом измерении, а затем вновь появлялись с другой стороны, однако когда он любовно провел ладонью по образованной ими упругой плоскости, раздался ужасно диссонансный аккорд.

– Ее еще надо настроить, – заметил весьма довольный собой Кулб.

Взяв инструмент, Кулб поместил его в двух зажимах под певучими язычками, свисающими с пластины дистиллятора гничиев. Подойдя к окружающей трубы клавиатуре, он начал играть.

Мастерскую наполнили чистые переливчатые ноты, похожие на замедленное исполнение музыки Малера на стеклянной гармонике. Кулб ударял по клавишам все энергичнее, и музыка набирала звучность и темп.

На слушателей обрушился хор, состоящий из нескольких симфонических оркестров и синтезаторов. Мадж обнял Виджи, притянув ее к себе, а Перестраховщик закрыл глаза. Амальма, светясь от гордости за хозяина, понимающе кивала.

Вслед за музыкой пришло знакомое Джон-Тому и его товарищам сияние – тысячи привлеченных волшебством музыки гничиев. Они роились вокруг Кувира Кулба, укрыв его сияющей пеленой. Но еще больше их было вокруг стеклянной трубы. Постепенно они начали проникать через крошечные отверстия в один цилиндр за другим, пока самые упорные не достигли последней, центральной трубочки.

Эти отфильтрованные, особо музыкально одаренные гничии светящейся дугой устремились по змеевику к пластине конденсатора. Пластина, заполненная ими до краев, светилась так, что больно было глазам. Но и в тесном конденсаторе они не прерывали своей жизнерадостной торжественной пляски, заставляя вибрировать язычки камертонов на нижней стороне пластины. Возникшая при этом музыка вызвала у Джон-Тома слезы высочайшего упоения.

Дуара же в ответ на изливающуюся на нее музыку напряглась в своих зажимах, слегка выгнувшись кверху, но прочные струбцины крепко держали сверхъестественный инструмент, трепетом, как и все присутствующие, отвечавший на неистовствующую мелодию.