Дни поздней осени, стр. 35

18-26 сентября

Каменею. Эта неделя каменная. Была на истфаке, посетила заседание кубика. Кто-то спросил, верно ли, что я внучка Домбровского. Ошибка. Я внучка Дубровского. Какого Дубровского? А какого Домбровского? Извините. Пожалуйста.

Кручу пластинки с курсом голландского. Отменный язык. Немножко меня успокаивает. Прибавлю звука и лежу в оцепенении. Сказанные мягким, вкрадчивым баритоном, голландские слова обклеивают мой страждущий мозг наподобие пластыря. Выхожу к ужину с голландской головой, пью стакан чая с молоком и под внимательными взглядами родственников удаляюсь обратно в комнату.

Мне кажется, они скоро потащат меня к психиатру. Тетя Туся: «Это нервное, нервное! Возрастное!» Все время пью холодную воду и потихонечку валерьянку.

Утром-то! Утром как тяжело просыпаться...

Через неделю день рождения. Шестнадцать лет. Странно, весьма странно. Чувствую себя гораздо старше. Аня спросила: «Кого пригласишь на день рождения?» Ответила: «Никого». Один подарок уже получила, самый значительный. Это дубленка от дедушки. Мечта прошлой зимы. Теперь же мерила дубленку с постной физиономией. Некстати подарок, некстати. Нет сил благодарить должным образом.

Что в школе? Ничего. Учителя боятся меня вызывать. Ставить двойки Молчановой вроде бы неприлично. Но что же ей ставить, если молчит? Скоро вызовут маму. Для нее это будет еще один «сюрприз». А ведь я учиться-то не хочу! Ха!

Словечки наших.

Сережа Атаров, развалясь на парте:

— Необычайно сегодня домой хочется. — Этой фразой начинается каждый день.

Лена Корф:

— Я хочу быть оригинальной, как все.

«Могучая кучка» любому, кто хочет примазаться:

— Иди повтори, что Маркс сказал о прибыли.

Они такие счастливые, беспечные! Потехина влюблена в Баранова из 10-го «А», а весной была влюблена в Струкова. Причем любовь к Баранову ничем не отличается от прошлой любви к Струкову. Те же слова: «Он такой добрый и сильный». Те же томные взоры, сосредоточенные на портрете Тургенева в кабинете литературы. Словно Тургенев посредник и может переправить чувства Баранову, когда кабинет займет 10-й «А».

Папа:

— Что тебе подарить? Хочешь, возьми деньгами.

Я и взяла. Знаю, какой подарок сделаю себе ко дню рождения.

Привязалась к Потапову:

— Стасик, ты домой?

— Домой.

— Можно я тебя провожу?

Он растерялся:

— А зачем?

— Мне в ту сторону.

Сразу так сжался, нахохлился. Я предложила:

— Давай говорить по-английски.

Стали говорить по-английски. Он-то прекрасно знает, но от смущения путался, ошибался.

— Ты здесь живешь? Дом хороший. У вас квартира?

— Н-нет, комната.

— Приходи ко мне в гости.

— Ладно.

Убежал в подъезд, вжав голову в плечи. Попробуй с ним подружиться. И в гости ко мне не придет, это уж точно...

Эх школа, школа! Детская игра. Листья желтые над городом кружатся. Один прицелился и сел прямо мне на грудь. Маленькое желтое сердце. Мгновение держался, а потом с шорохом скользнул вниз. Прощай, листочек, растопчут тебя прохожие. Прощай, желтое сердечко...

Мама мимоходом:

— У тебя глаза оловянные. Ты хоть видишь меня?

Нет, мама, я ничего не вижу...

28 сентября. Пятница

Отчет о вчерашнем дне.

У нас есть знакомый настройщик, тихий пьяница Нилыч. Он живет напротив Зачатьевского монастыря в обшарпанной комнате. Застала его достаточно трезвым и потому невеселым.

— Нилыч, надо настроить рояль. Вот пятьдесят рублей.

— Настроим, — сказал он. — Чего пятьдесят? Давай, как всегда, четвертак.

— Это другой рояль. Надо поехать на дачу.

— Умно, умно, — пробормотал Нилыч. Это его любимые слова.

По дороге он вытребовал у меня аванс, приобрел бутылку и в поезде расцвел, приободрился.

Увидав господина Блютнера, он забормотал свое «умно», открыл крышку, принялся колдовать, но через некоторое время сказал:

— Не выйдет.

— Почему?

— Смотри, дека треснула. Недоглядели, хороший был инструмент. Должно быть, печку зимой топили. Смотри, палисандра. Умно.

Я пригорюнилась.

— Эх, эх, — сказал Нилыч и принялся за свою бутылку. — Кабы печь не топили... Может, ссудишь еще трояк? Смотри, сюда пошла трещина. Тут дело в том, куда эта трещина... Теперь от звука полезет дальше. Скрипу не оберешься! А рояль хороший.

Он взял трояк и исчез бесследно. Надо же, дека треснула! Плохи наши дела, господин Блютнер. А ведь хотела сделать себе подарок ко дню рождения, поиграть ноктюрны и вальсы. Но, видно, вы и вправду неисправимый молчун. Еще точнее, вы просто немой, господин Блютнер. Я бы с удовольствием последовала вашему примеру. Только что же является в моем организме декой? Что должно расщепиться от смены жары и холода?

Так рассуждала я по дороге к собственной даче. И тут происходит следующее. Замечаю человека на лавке. Подхожу ближе и узнаю Покупателя. Сидит как ни в чем не бывало в том же летнем своем костюме и той же шляпе. Тотчас заводит со мной разговоры:

— А я дожидаюсь, девочка. Вы не против, что на вашей лавке?

— На здоровье, — отвечаю.

— А я вот все покупаю, все покупаю...

— У кого же вы покупаете? Дачники ведь уехали.

— Что мне дачники, девочка... Хотите расскажу вам историю своей жизни?

Весьма неожиданное предложение.

— Был и я молодым. Да, был молодым, девочка... А что делают молодые? Влюбляются. Вот и я влюбился. А как влюбился, с тех пор разлюбить не могу. Вот и вся история жизни.

Признаться, я удивилась. Даже на лавку присела. Никак не ожидала, что «история жизни» Покупателя окажется столь романтичной. То, что он стал рассказывать дальше, просто поставило меня в тупик.

— Ну, я ее полюбил. Увидел фотографию и полюбил. А она была дочкой родителей состоятельных. Письмо ей послал очень глупое. И продолжал писать, ничуть не более умные, но уже не отсылал. Вот они, эти письма.

Открыл портфель и вытащил пачку писем.

— Давно это было. Дача у них имелась, хорошая, двухэтажная. А у моих родителей ничего. С тех пор и решил купить себе дачу, тоже в два этажа. Давно это было. Она поехала отдыхать на море с родителями, а я вслед за ней. Все средства собрал и поехал. Ночевал где придется, а днем ходил за ней, следы целовал. Но она была гордая девочка, очень гордая. И верите ли, имя ее я вырезал у себя на руке!

Тут меня словно обожгло.

— Давно это было, — пробормотал он.

— Какое имя? — спросила.

— Какое? Да я и забыл. Только вот дачу хочу купить. Она была очень гордая и красивая. И родители умные, образованные люди. Всю жизнь мечтал о такой.

— Всю жизнь мечтали, а имя не помните?

— Не помню. Не хочу вспоминать. Вырезал имя из памяти. Да и зачем вам то имя, девочка? У вас есть свое, хорошее.

— А как вас зовут? — спросила я с непонятным волнением.

— Как... — Он посмотрел на меня тусклым стеклянным взором. — К чему это? Все позабыл я, девочка...

— Зачем же тогда вам дача?

— Дача нужна. Уж поверьте, девочка. Ведь у нее тоже была дача, двухэтажная. Почему же мне на старости лет не пожить в такой даче, в какой живала она? Уж поверьте, девочка, я больше никого не любил.

Он еще долго бормотал, опустив голову, даже не слышал, как я прощалась.

24.00. Да что же это крутит вокруг меня жизнь, накручивает? Даже думать боюсь.

Я ничего не понимаю.