Дни поздней осени, стр. 16

10 июля. Вторник

Завтра все расскажу. Спать, спать!

11 июля. Среда

Вот как было вчера.

После обеда отключили свет, пришлось чайник греть на керогазе. Небо заволокло, и к десяти стало темней, чем обычно. Пришлось зажигать свечки. Все разбрелись по своим комнатам. Днем не смогла побывать у Алексея, потому что ездила с папой за продуктами. А к ночи решилась на безумный шаг. Погасила свечку, сделала вид, что сплю, а сама потихоньку выбралась из дома. Лестница ужасно скрипит. Приготовилась сказать, что иду по своим делам. Аня уже почивала, сопела вовсю.

Я чуть не упала на корнях, мокрые ветки хватали за платье, но страшно не было, ужасный восторг разгорался в душе. Три дня его не видала, читала его стихи!

И вот я влетала на Черную дачу, как на свою. Дверь распахнулась, а он сидел в кресле лицом к двери, и глаза лихорадочно блестели. Я увидела, что с ним опять произошло это. Я и раньше понимала, что странные его обращения ко мне не просто следствие температуры. Он принимал меня за другую или хотел принимать, он жаждал говорить с той, которую потерял.

Он встретил меня в нетерпении, но не поднялся с кресла. Слегка охрипшим голосом произнес:

— Я тебя ждал. Ты промокла?

Я видела, c ним случилось это, и я подчинилась невольно, не в силах разрушить мираж, подогретый мерцанием свечи.

Он смотрел на часы и был очень нервный.

— Ты опоздала на час. Опаздываешь больше и больше. И наконец наступит момент, когда не придешь совсем.

Дни поздней осени - img5.gif

Он встал и начал ходить по комнате.

— Ты знаешь, что для меня этот час? Сплошное мучение. Сначала проходит десять минут, пятнадцать, я думаю, что ты просто вышла попозже. Но вот полчаса, и я стараюсь убедить себя, что плохо ходит автобус. Но через час понимаю, ты просто не очень спешишь. Быть может, совсем не придешь и все будет кончено. Да, так и случится, я знаю.

Он ходит и ходит по комнате.

— Что же ты молчишь? Молчать ты умеешь. Но есть молчание, а есть немота, и ты немотствуешь. Ответь же прямо, ты разлюбила?

— Нет, — бормочу я.

— Похвально! Раньше выпытывать не приходилось. Ты сама повторяла: «Люблю, люблю тебя, люблю!» И ты говорила: «Единственный мой, ненаглядный, желанный!» Писала, в конце концов!

Он кинулся к столу, схватил бумагу и бросил мне:

— Читай же! Разве не ты писала?

Я посмотрела на листы, они были чистые.

— Так много слов, и все лживы, — пробормотал он. — Впредь научись говорить поменьше. Зачем ты пришла, скажи мне, зачем? Что нужно тебе от меня? Ты похожа на изваянье.

Он ходил вокруг меня, бросал отрывистые фразы, а я сидела не в силах подняться. Такое напряжение шло от него, что я почувствовала слабость.

— Явилась из чувства сострадания? Ну, отвечай! Отвечай же, задумала бросить меня?

— Нет, — еле слышно сказала я.

— Гуманное создание! Ты малодушна, у тебя никогда не хватало сил сказать правду. Ты обманываешь меня и его обманешь, я уверен, но, прижатая к стенке, ты и там будешь лепетать свое «нет». Но сегодня так просто тебя не отпущу, ты скажешь правду. Ты любишь его? Отвечай!

Я молчала. Он бросился ко мне с искаженным лицом и схватил за руку.

— Любишь его? Говори!

Я заплакала. Он больно сжал мою руку, он испугал меня.

— Ты плачешь? — пробормотал он. — Что такое? Ты плачешь?

Сразу обмяк, опустился передо мной на колени:

— Я виноват. Прости же меня, прости.

Уткнулся головой в мои ноги, притих.

— Хорошо бы как раньше, — сказал он. — Но прошлое не вернешь. У меня голова идет кругом. Я лягу.

И упал на диван.

— Я знаю, когда проснусь, тебя уже не будет. Но что же делать, что делать, любимая...

Он закрыл глаза. Я смотрела на его измученное лицо, потом притушила свечку и ушла к себе. Долго не могла уснуть. Вот и сейчас не сплю. День прошел как в тумане. Куда-то ходила, что-то ела, читала, разговаривала. А он неотступно стоит перед глазами.

Боже мой, что делать! Кажется, я влюблена. Влюблена, а он любит другую. Что же мне делать, что?

ДЕКАБРЬ

Уже зима,
и в уличных санях
катается автобус на коленях.
Но вот повеет к ночи, и в меня
едва пахнет молчанием весенним.
И запахом полночной темноты,
и чернотой промокшего бульвара,
простором улиц вместо пустоты,
и вместо неба царственным провалом,
в котором звезды, немы и чисты,
своей не понимают высоты.
Царят легко, таинственным мерцаньем
напоминая серебристых мух
и поражая обнаженный слух
отсутствием нездешнего звучанья.
И маленький, под звездами один,
я мир сомнений чувствую в груди.
О ты, весна, вернувшаяся в зиму,
о рана, неукрытая моя,
зачем ты бередишь свои края,
когда молчанье звезд неотразимо?
Когда владеет запах темноты,
а тишина имеет звук лишенья,
когда мне плакать хочется, а ты
уходишь, не оставив утешенья.

Образные стихи. Мне кажется, их мог написать человек, который много страдал.

12 июля. Четверг

Но разве это любовь? Я представляла любовь как радость, а мне печально. Не могу не думать о нем. И все эти стихи, его страдания. «Она его за муки полюбила». Пожалуй, не стоит ходить на дачу. Чем это кончится? Он слишком взрослый, я не пойму его бед. Да и нужна я ему для того, чтобы скрасить тяжелые минуты. Который день капает дождик. Небо совсем бестелесное, откуда берется вода?

18.00. Но все же пошла. Он радостно меня встретил.

— Маша! Мне снилось вчера, что вы приходили!

Хорошенький сон! У меня синяк на запястье.

Спросила его, как движется книга.

— Ах, Маша, никак. Я завяз.

Я выразила мнение, что писать от лица девочки трудно. Он согласился:

— Очень трудно. Вы мне поможете. Подскажете, что не так. Я бы хотел создать достоверный портрет. В сущности, это книга об одном человеке.

— О вашей знакомой?

— Мм... больше, чем знакомой.

— Но, может быть, ей и стоит показать... насчет достоверности, — предложила я храбро.

— Тот человек умер, — кратко ответил он.

Вот, значит, как! Теперь мне понятно. Потерять близкого страшное несчастье. Мне еще не доводилось, а ведь придется. С ужасом думаю об этом.

Дома села за инструмент, очень хотелось играть. С Аней говорила немножко, но думала о своем, невпопад отвечала. В постель забралась довольно рано. Сейчас стараюсь заснуть.