Ларёк, стр. 17

Ванечка повел себя более осторожно. Он немного поболтался в ларьке с утра, потом уехал на обед, и я не видела его до самого вечера. Вечером он сменил меня у прилавка. А ночью, когда уже стемнело, вдруг попросил у меня взаймы тридцать тысяч. Это надо же!

Ну, конечно, я ему отказала. И, конечно, он разъярился на мой отказ. Всю ночь мы сидели с ним в разных углах ларька, и он поливал меня грязью в самых изощренных выражениях. Я сидела и отмалчивалась. Конечно, кто-то спросит, как можно было все это терпеть? Однако выбор у меня был невелик — я могла, во-первых, затеять с ним драку, но это ни к чему бы не привело, потому что кулаки есть и у Ванечки, и более увесистые, чем у меня. Впрочем, были моменты, когда мне казалось, что он на меня вот-вот бросится, и я придвинула поближе острую открывашку и была готова ко всему. Во-вторых, я могла бы с ним переругиваться, что тоже было бы мало результативно, потому что разговаривать на уровне «сам дурак» я плохо умею. В третьих, я могла уволиться. Теоретически. Практически же это было невозможно, потому что это означало бы признать правоту Ванечки, признать то, что эта тварь была сильнее меня и имела большее право работать и получать нормальные бабки, а этого я допустить не могла. Он гавкал на меня из угла, иногда срываясь на щенячий визг, а я скрипела зубами, ожидая, когда же он иссякнет в своей злости. Боже! А еще говорят, что нет ничего опаснее отвергнутой женщины! Да нет, мужчины и тут переплюнут слабый пол!

Утром я не выдержала и пожаловалась Сергею. Все, что я увидела в ответ, — это глумливую улыбку.

— Лиана, ты же взрослая девочка, неужели ты не справишься с пацаном?

Черт подери все, если бы я знала, как справиться с этим сопляком, я бы и сама это сделала! По идее, нужен был кто-то, кто мог вступиться за меня, то есть попросту надавать Ванечке по шее. Однако такого человека не было рядом со мной даже тогда, когда я была замужем, что уж говорить про мое теперешнее положение?

Наверное, Ванечка таким образом проверял, а не уволюсь ли я, потому что, убедившись, что я никуда не уйду, он резко изменил тактику, стал мало со мной разговаривать, чему я была только рада, и вообще держался на расстоянии. Впрочем, конфликты у нас периодически возникали, однако я могла очень долго жить в обстановке затяжного конфликта, и на мне это особо не сказывалось — помогла школа Ильи.

Глава одиннадцатая

Только теперь я осознала масштабы пьянства в городе. Ларек был установлен в очень удобном месте, и к нему со всех концов района стекались покупатели «огненной воды». За смену исчезало по тридцать ящиков водки. За водку несли все — кольца и цепочки, часы и ковровые дорожки, книги и магнитофоны, куртки и кофты. За водку были готовы заложить душу. Если ранним вечером к ларьку подходил и покупал бутылку хорошо одетый представительный мужчина с неясными признаками начитанности на лице, то ближе к утру его можно было увидеть ползающим в соседней луже. За смену перед нашими взорами разыгрывались многочисленные трагедии — и соблазнение несовершеннолетних, и измены, и месть. Самыми почитаемыми женщинами здесь были проститутки, самыми отвергнутыми — верные домохозяйки. Королями были бичи, умеющие раздобыть деньги на выпивку, а бандюки, те и вовсе были вознесены в ранг царей небесных, которые повелевали простыми смертными и знали, где проходят потоки денег и могли приобщиться к изобилию.

Как-то вечером у ларька появилась женщина. Ей было, наверное, чуть за тридцать. Изможденное лицо, куртка из кожзаменителя, длинная, неряшливая юбка. Она опустилась недавно и еще не успела порастерять всей своей красоты. Ей нужно было одно — выпить, денег у нее не было, и все, что она могла предложить за выпивку, было у нее с собой. Бичи быстро ориентировались. Сперва ее утащил какой-то старичок, взявший пару бутылок самого дешевого вина, но этого, по-видимому, было мало, и через час она появилась снова. Уже стемнело. На этот раз она стала добычей двух сомнительных личностей — парню было лет двадцать пять, мужику — лет пятьдесят. Держась руками за бетонный парапет, она доползла до ларька в третий раз уже часов в двенадцать, села напротив окошка и тут же упала. Кое-как поднялась и упала снова. Ей было плохо. В очередной раз она сумела сесть, упираясь руками в бетон. Ее вытошнило прямо на юбку. Она тупо посмотрела вниз, но выражение ее лица не изменилось, и с места она не сдвинулась.

В этот момент у ларька появился парень. Ему было лет двадцать пять, и он уже не первый раз подходил за выпивкой. Это был симпатичный спортивный крепыш с приятным, открытым лицом, хорошо одетый. Он был сильно пьян. По-видимому, он оторввался от своей компании и сейчас искал, где бы ему провести время. Он попытался заговорить с кем-то из покупателей, но ему не ответили. Он стоял у витрины, выбирая, чего бы еще эдакого купить, когда она свалилась с парапета в четвертый раз. Он кинулся к ней, поднял, кажется, попытался отряхнуть на ней юбку, что-то говорил, утешал. Потом спросил ее, что она будет пить. Она промычала в ответ что-то невнятное, он быстро подошел к ларьку, купил водки, шоколад, сигареты… Потом он обнял ее и они ушли. Когда они уходили, я увидела, что юбка у нее мокрая — она обмочилась, пока сидела. Я представила себе, что будет с парнем завтра, когда он проснется и обнаружит рядом с собой это чучело…

Как-то вечером у ларька долго ошивался какой-то подросток. Он не смотрел на витрины и никого не ждал. Он смотрел на меня и мялся. Когда у ларька никого не осталось, он подошел к окошку и, заикаясь и стесняясь, предложил с ним трахнуться. Парню явно было невтерпеж.

— Прямо здесь? — с юмором поинтересовалась я.

Он неуверенно кивнул. Я даже не разозлилась, потому что выглядел он безобидно, и было понятно, что у него и в самом деле серьезные проблемы. Я отказала, и он исчез.

Самыми опасными из покупателей становились не бичи, и даже не бандиты, а пацаны, которые возвращались с первой чеченской кампании. От стакана водки крышу у них срывало всерьез и надолго. Все, кто не был ТАМ, был для них никем и ничем, брызгая слюной, они совали голову в окошко ларька, требовали выпить, размахивали ножами, били окровавленными, изрезанными кулаками в прилавок. Эта истерика обычно заканчивалась тем, что их уводил кто-нибудь из друзей или увозил случайно подъехавший наряд милиции. Мне было тяжелее других женщин-продавцов вот в каком плане: если другие женщины могли свести на нет практически любой конфликт улыбкой, шуткой, самим тоном голоса, то мне эта наука не давалась очень долго. Ну почему я должна улыбаться какому-то подонку, который матерно поносит весь белый свет и готов прирезать первого попавшегося? Ну почему, почему я должна с ним шутить и заигрывать? Я понимала, что это необходимо просто, чтобы выжить, однако все во мне восставало против такого поведения. Я стала применять такую тактику лишь тогда, когда сознательно восприняла улыбку как своеобразное оружие, которое может помочь мне в конфликте. Мы долго уговаривали Сашу поставить хотя бы рацию, но ему было не до этого — он расширял свою маленькую империю — устанавливал еще три ларька. Вскоре произошел случай, после которого рация в ларьке появилась.

Это произошло в один из выходных, поздним вечером, где-то около двенадцати. Почему-то у ларька было очень много народу, несколько человек стояли у прилавка, кто-то у витрины, подвыпившая компания уютно расположилась под березками, припозднившаяся молодая пара с ребенком подошла купить шоколадку… Я отстояла у прилавка весь вечер, в полдвенадцатого меня сменил Ванечка. Я легла на лежанку, укрылась курткой и стала вслушиваться в звуки, доносящиеся с улицы. Вот подъехала какая-то машина, хлопнули дверцы, к ларьку подошли несколько человек. Если судить по голосам и звукам шагов, женщин среди них не было. А это означало одно — жди неприятностей. Хотя я и «держала ухо парусом», все же отвернулась к стенке. Может, пронесет? Понаезжают да и «отъедут» куда-нибудь подальше?