Популярная история медицины, стр. 92

В 1848 году в Москве под руководством первой дамы столицы Софьи Щербатовой начала действовать Никольская община сестер милосердия. Супруга московского генерал-губернатора А. Щербатова уже занималась делами детской больницы на Малой Бронной. Общину сестер Софья Щербатова основала после смерти мужа. Устав общины был утвержден императором Николаем I; медицинскую часть деятельности вел известный врач-филантроп Фридрих Йосиф Хаас (1780–1853 годы). Получив образование в Вене, он приехал в Россию, где по протекции Марии Фёдоровны занял место главврача Павловской больницы. Дом на Кузнецком мосту, деревня с сотней крепостных, суконная фабрика давали доктору значительный доход, немалая часть которого расходовалась на благотворительность.

В 1828 году Хаас был назначен главным врачом московских тюрем. Следуя принципу «спешите делать добро», доктор добился улучшения содержания арестантов, организовал тюремную больницу и школу для детей заключенных. В течение 20 лет Хаас лично сопровождал каждую партию каторжников, ходатайствуя об улучшении участи калек и больных. Одна из групп Никольской общины осуществляла сестринский уход в тюремной больнице. Их руководительница, княгиня Шаховская, впоследствии организовала собственную общину под названием «Утоли мои печали».

Весной 1854 года сестры Никольской общины первыми выехали в Крым для оказания помощи раненым в боях под Севастополем. Крымская кампания 1853–1856 годов стала временем окончательного формирования военного сестринского дела. По выражению хирурга Пирогова, средства для транспортирования раненых в русской армии находились «в самом первобытном состоянии». Тяжелые ручные носилки доставляли много беспокойства: «при переноске шесты сближались, тело раненого опускалось, вытягивая парусину, и сдавливалось между ними».

Когда количество раненых исчислялось тысячами, действия медицинского персонала на перевязочных пунктах Севастополя велись по методу, разработанному Пироговым. До него «на перевязочных пунктах раненых складывали с носилок, как попало. В толкотне и хаотическом беспорядке слышались вопли, стоны и последний хрип умирающих, а тут между ранеными блуждали их здоровые товарищи и просто любопытные. Врачи и фельдшера с факелами, фонарями, свечами перебегали от одного к другому, не зная кому прежде помочь, а всякий с воплем и криком кликал к себе». Пирогов разделил раненых на категории. Безнадежные отправлялись в особое отделение на попечение сестер и священника. Опасно раненые с кровотечениями, окоченением и припадками удушья, с выпадением и ущемлением внутренностей тотчас оперировались на перевязочном пункте. Менее тяжелые отправлялись в госпиталь. Легкораненые после оказания первой помощи уходили в часть. Работая по методике Пирогова, врачи и сестры «перестали при всяком сильном наплыве раненых безумно метаться туда и сюда и не кидались уже прежде всего к тому, который громче других кричит и стонет».

Главной особенностью перевязочных пунктов в Севастополе являлось их совмещение с постоянными госпиталями на 300–500 коек. Получив первую помощь, раненые оперировались на месте, находясь затем на излечении до 2–3 недель. Сестры раздавали «усталым, голодным и жаждущим раненым кому вина или пуншу, кому чаю или бульону. Сестры-хозяйки хранили всю провизию и должны были иметь всегда все нужное в готовности». В документах сохранились имена женщин, решившихся служить сестрами без позволения общин. Среди наиболее отличившихся назывались Агафья Карандаш и Даша Севастопольская (Д. Л. Михайлова).

Весной 1854 года в Крым прибыл сводный отряд сестер Никольской общины и сердобольных вдов Москвы и Петербурга. Узнав о проекте отправки женщин на войну, чиновники военного ведомства яростно воспротивились: «Нельзя, разврат!», но разрешение выдали. Начиная с ноября 1854 года в Крыму работали 200 сестер Крестовоздвиженской общины. В отличие от чиновников, командование войсками приняло женщин с подобающим уважением, тем более их помощь требовалась как никогда. В Петербурге сестрам кричали «Ура!» и служили молебны. Москвичи их носили на руках; тульские купцы организовали им торжественный ужин; в Белгороде была устроена иллюминация. «От Перекопа усталые женщины тащились на волах и верблюдах, довольствовались сухим хлебом. А в Севастополе их встречали орудийный грохот, кровь ручьями, ядовитая вонь гангренозных бараков, изувеченные люди и великий Пирогов в облепленных грязью сапогах и солдатской шинелишке».

Присутствие в палатах заразных больных во время эпидемии тифа для женщин означало риск заболеть самим. В госпиталях работали все, включая высокородных начальниц. Некоторые из них, например сестры Шперлинг, Аленина, Джановская и Эрберг, заразились и умерли от тифа. Дежурные или перевязывающие сестры оказывали помощь доктору во время операций: делали наркоз, следили за пульсом, прижимали сосуды при сильных кровотечениях. По отчетам, сестры Бакунина, Назимова и Шимкевич овладели хирургическими приемами настолько, что сами могли производить операции, получив на то разрешение.

Должность аптекарши предусматривала хранение и распределение сильнодействующих средств — таких, как опиум, хлороформ, рвотный винный камень. В этой группе находились наиболее образованные сестры, способные понять латинские названия и запомнить действие лекарственных средств. Сестры-хозяйки занимались приготовлением еды. Их деятельность оценивалась особенно высоко во время перевода раненых из одного госпиталя в другой, потому что «второпях перевозки или вследствие злоупотреблений со стороны слуг иной больной легко мог бы остаться без обеда».

Работа сестер общины и сердобольных вдов имела огромное значение в развитии сестринского дела России. В отчетах Пирогова говорилось о самоотверженности женщин, «утомленных ночными дежурствами, производством операций, перевязкою раненых. В течение многих дней сестры не знали другого спокойствия, кроме короткого сна на лавках и койках в дежурных комнатах, пробуждаемые лопанием бомб и воплем вновь приносимых раненых». Никто не отрицал, что даже облик прекрасной женщины, помогавшей страдальцу, утешал, снимал страх и вселял надежду на выздоровление.

Деятельность сестер милосердия во время Крымской войны способствовала общественному признанию сестринского дела и выделению его в самостоятельную профессию. Датой рождения специальности «медицинская сестра» считается 1863 год, когда вышел приказ военного министра Д. А. Милютина о введении по договоренности с общиною постоянного сестринского ухода за больными в госпиталях. Согласно этому документу, сестрам, прослужившим в общине не менее 25 лет, назначалась государственная пенсия в размере 100 рублей. В 1894 году Кресто-воздвиженская община перешла в ведение Российского общества Красного Креста.

Земская медицина

В отсутствие общедоступной врачебной помощи россияне избавлялись от хворей народными методами, обращаясь к больничным докторам в самых тяжелых случаях. Стационары в виде небольших лечебниц и приютов различной направленности существовали только в крупных городах. Условия содержания во многих из них напоминали обстановку богоугодного заведения, описанного А. П. Чеховым в рассказе «Палата № 6»: «В палатах, коридорах и в больничном дворе тяжело было дышать от смрада. Больничные мужики, сиделки и их дети спали в палатах вместе с больными. Жаловались, что житья нет от тараканов, клопов и мышей. В хирургическом отделении не переводилась рожа. На всю больницу было только два скальпеля и ни одного термометра, в ванных держали картофель. Старый доктор занимался тайной продажей больничного спирта и завел себе из сиделок и больных женщин целый гарем…»

Городские практикующие медики иногда отличались «богоугодными делами», оказывая бесплатные услуги, но это случалось довольно редко. Одним из таких самоотверженных врачей, свято соблюдавших клятву Гиппократа, был Матвей Яковлевич Мудров (1776–1831 годы). Декана медицинского факультета Московского университета признали лучшим терапевтом своего времени. Именно ему принадлежит знаменитое высказывание «Лечить не болезнь, а самого больного, его состав, его органы, его силы». Комплексный подход к лечению, знакомый врачам Античности и отвергнутый их потомками, возродили европейские клиницисты. В России подобный способ начали применять только в начале XIX века с легкой руки Матвея Мудрова.