Не имей сто рублей..., стр. 2

2. Мальбрук в поход собрался

Нет, что ни говори, а у Джерома все было просто. Даже, можно сказать, скучно. Подумаешь, кто-то сел в масло во время подготовки к уникальному путешествию в лодке, не считая собаки. Я бы хотела посмотреть на того же Гарриса или Джорджа, которым пришлось бы собираться втроем не в лодочное, а в велосипедное путешествие. Пусть даже без собаки. Но зато в единственной комнате «коммуналки», где кроме троих путешественников и их пожиток имели место быть также три велосипеда в раскуроченной стадии предпоездочной профилактики. По тому жалкому остатку от несчастных 17 квадратных метров, свободных от мебели, ровным слоем были разбросаны рюкзаки, кастрюли, удочки, велозапчасти и прочее снаряжение. «Грунт» же сей живописной картины составляли громоздящиеся посередине скифским курганом палатка, коврики и спальники.

Пока мы были на рынке, этот разгром, естественно, нисколько не уменьшился, а даже наоборот, увеличился. Поскольку самый младший из путешественников, наш двенадцатилетний сын Санька, деловито сновал туда-сюда, внося посильную сумятицу. Это называлось «собирать вещички». В самый момент нашего прихода в правой руке у него была зажата упаковка с пачки двадцатитысячных купюр от папиных отпускных, куда он самозабвенно запихивал затрепанные «сотки» и «двухсотки».

— Мам, у тебя мелочь есть? Дай мне! — попросил он, едва я успела переступить порог.

Я, конечно, была просто счастлива избавиться от купюр, на которые совершенно ничего нельзя купить и которые только мусором занимают место в кошельке. Только вот зачем это барахло ему? Карманных денег мы давали сыну вполне достаточно.

— Пожалуйста! Ты что, хочешь сделать вид, будто на паперти стоял?

— Нет, — ответил сын. — Я просто хочу набрать целую пачку «соток» и целую пачку «двухсоток», гордо подойти к мороженщице, бросить ей пачку и сказать: «На все!», а потом долго веселиться, когда она все это будет пересчитывать, чтобы выдать мне одну порцию.

Пожав плечами, я высыпала ему целую кучу затрепанных купюр. Надо же, когда-то это называлось «деньги», а сторублевка, которых сейчас троих надо на один спичечный коробок, жалкий «зубрик», единственный пока оставшийся в живых от всего белорусского «зверинца», даже в свое время назывался тысячей. Живой прах новейшей истории!

А вообще-то с базара когда мы вернулись довольные. Еще бы! Удалось достаточно дешево — всего по двадцать с небольшим тысяч — купить прекрасной тушенки, хорошей колбаски по восемьдесят тысяч, а также за полцены затариться бульонными кубиками и кучей других мелочей. Макарон взяли немного, да и те — быстрого приготовления. А какой смысл набирать целую кучу и возить с собой, когда в любой деревушке их полно. Ну, гречки взяли килограмм на первое время, да, в общем, и все. Тушенка и колбаса — дело другое. С ними тоже проблем нет, но в курортной зоне возле Нарочи она может быть раза в полтора, если не в два дороже, чем на нашей Комаровке.

Только не шла из головы очень странная встреча. Одноклассница, которую я с выпускного вечера не видела, даже еле ее узнала, стала утверждать, что лет пять назад мы с ней пили пиво, притом там же, на Комаровке. И что тогда она решила, что я как-то очень сильно изменилась, постарела, что ли. А сейчас выгляжу в точности, как в ту нашу встречу, даже прическа та же. И совсем уж странная фраза под конец, что я якобы тогда говорила, что в следующую нашу встречу я, может быть, буду вести себя не совсем адекватно, чтобы она не удивлялась и не обижалась. Бред какой-то!

— Слушай, Алена, что это за странная девушка с тобой беседовала на рынке? — спросил Сережа, хмуро разгружая сумки. Оказывается, эта встреча не давала покоя и ему.

— Да Женька, одноклассница.

— Слушай, а она, часом, не того?

— Уж и не знаю. Раньше, по крайней мере, за ней отклонений не наблюдалось. Наоборот, очень классная девчонка была, умница большая, да и характер прекрасный. Слушай, а может, это я — того? Сбрендила, сама того не заметив, вот и не помню, а?

Сережка только хмыкнул, а я между тем продолжала:

— Даже неудобно как-то. Она мне: «Привет, Горбачевская! Ты ушла из своего НИИ, как тогда собиралась, или по-прежнему там? Живешь все там же, в «коммуналке»? А как сын?» Обо мне все знает, а я понятия не имею, где она работает, чем занимается. Просто провал какой-то. Слушай, и тебя же она знает!

— Ну, да, — почесал затылок Сережка. — «Добрый день, Сергей!» Так и сказала, хотя я ее убей Бог не помню.

— Ага, тогда получается, что или «того» мы оба, или Женька вдруг заделалась ясновидящей, вещий сон ей про нашу с тобой жизнь приснился.

— Ладно, Женька — Женькой, к психиатру, в случае чего, мы и после отпуска успеем, так что давай собираться, — подвел итог Сережа и начал копошиться в велосипедной цепи.

Разумеется, он совершенно прав. И я, засуча рукава, ринулась на сборы. Между тем в то время, когда руки заняты, голова остается совершенно свободной, и в нее лезут всякие мысли. Например, удивление по поводу такого длительного разговора со стороны любимого мужа, поскольку последнее время он все больше молчит, думая о чем-то своем. Даже иногда можно ладошкой помахать прямо перед глазами, устремленными в бесконечность, а он и не заметит. Отпуск отпуском, но он по-прежнему там, на работе, среди своих статей и расчетов. Вот и сейчас, отдав руководящие распоряжения, погрузился в глубокую задумчивость, механически возя ножиком по точильному бруску.

Обреченно вздохнув, я принялась сначала скирдовать в одну кучу все необходимое, постепенно превращая скифский курган в Джомолунгму. Мозг отказывался воспринимать, что все это можно не только упаковать, но и увезти с собой. И только бешеное упорство руководило несчастными ручонками, запихивающими в рюкзаки тушенку и теплые штаны, убегающие банки с паштетом и топорщащиеся коврики, а в самые малюсенькие кармашки заталкивались скомканные до молекулярного уровня шорты и майки. Как можно будет их после этого надевать, я в данный момент просто старалась не думать. Как и о том, что стрелка на часах уже переползла за полночь.

А в это время на улице начало слегка грохотать и сверкать. Вот тебе раз! Мы в поход, а тут — гроза! Один раз даже шарахнуло где-то совсем рядом к всеобщему восторгу стоящих возле дома машин, которые тут же развопились своими «противоугонками» на все лады. Что ж, кого не разбудил гром, того достанет этот концерт, устало подумала я.

Все мои знакомые и родственники поражались моим способностям к упаковке. На этот раз мне удалось удивить даже саму себя, потому что с течением времени гора посреди комнаты постепенно таяла, словно сугроб в апреле. Последние коробочки, плошки и веревочки находили свое законное место. И за время всей этой эпопеи даже никто не сел на масло. По той простой причине, что мы решили его не брать с собой.

Наконец, в пятом часу утра, когда Санька дрых без задних ног, а Сережа, сидя в кресле, неотрывно созерцал цветочки на обоях, Джомолунгма прекратила свое существование, превратившись в пару ярких велосипедных рюкзаков и небольшой тючок — для Саньки. Гроза к этому времени закончилась, да и дождь почти прекратился. Так что оставалась надежда, что наше путешествие благополучно состоится.