Маросейка,12: Операция «Зеленый лед», стр. 18
19
Конспиративная однокомнатная квартира, на профессиональном жаргоне «кукушка», на которой Никита и его коллеги встречались со своими агентами, находилась на третьем этаже неприметного дома в Большом Колокольниковом переулке на Сретенке.
У Никиты вошло в традицию приезжать раньше минут на пятнадцать, чтобы привычно проверить, нет ли хвоста. И на этот раз он приехал раньше и, зайдя на кухню, обнаружил там банку с растворимым «Нескафе-классик». Кто-то из ребят оставил. Никита вскипятил чайник и выпил кофе.
«Нет, это подделка, – подумал он. – Какой же это „Нескафе“?»
Он еще какое-то время порассуждал про себя об огромном количестве нечестных дельцов в российском бизнесе и пожалел о том, что в сутках не сорок восемь часов, чтобы всех их поймать. Ровно в девятнадцать раздался звонок. Никита посмотрел в глазок и открыл дверь.
– Здравствуйте, Любовь Петровна. Проходите.
Любовь Петровна, женщина лет тридцати шести, вошла в прихожую.
Отворот ее строгого синего костюма известной английской фирмы был украшен подарком Тарчевского – брошью белого золота с алмазной крошкой. Женщина села в кресло рядом с окном и нервно поправила прядь. Ее волосы освещались солнцем и отливали золотом. То ли этот поганый кофе на него так подействовал, то ли еще чего, но Никита вдруг ощутил некие давно забытые чувства и на секунду замер, подумав, что хорошо бы сидеть вот так вечно и ничего не говорить. Но тут же опомнился. Чтоб отогнать нерабочие мысли, он произнес:
– Хотите я угощу вас кофе?
Такой поворот событий удивил Любовь Петровну. Он никогда раньше не угощал ее кофе. Всегда был предельно сух и деловит. Правда, раньше никто и не убивал ее непосредственного начальника.
Орел вернулся через пару минут с двумя чашками поддельного «Нескафе».
– Вы уже знаете об убийстве Тарчевского?
– Еще бы. Вся фирма стоит на ушах.
«Она не поправила меня насчет убийства», – подумал Никита.
– Так вы тоже считаете, что он не мог покончить с собой? – спросил он вслух.
– В третий раз сегодня отвечаю на этот вопрос, – сказала Любовь Петровна и покосилась на кружку.
«Зачем он пьет такой гадкий кофе? – подумала она. – Это же какой-то суррогат».
– Ах, вот как. Ну, я и Белавин, это понятно. А еще кто?
– Бурмистров. Рудин.
– Так, интересно! Это что же, Бурмистров ведет свое расследование? Примерно как Сталин после убийства Кирова?
– Вы думаете, это он? – На лице Любы отразился ужас.
– Я просто мыслю вслух. А вы так не думаете?
– Думаю, лично – он не мог бы.
– А не лично?
– Не знаю.
– Интересно. Что-то было в их отношениях в последнее время, что давало повод так думать?
– Нет, все как обычно.
– Почему же тогда вы не отвергаете мою версию?
– Я же сказала: не знаю.
– Сосредоточьтесь, вспомните, что именно не дает вам покоя и не позволяет с уверенностью сказать – нет, это не он.
– Возможно, то, что… Знаете, когда я на вопрос, могло ли это быть самоубийством, ответила: «Все может быть», кто-то из них, не помню кто, не то чтобы вздохнул с облегчением, а… расслабился, что ли.
– А что вы ответили милиции?
– Тоже сказала, что всякое бывает.
– А что вы скажете мне?
– Вам я скажу правду и только правду. Он не мог покончить жизнь самоубийством. Он был очень чем-то доволен в последнее время. Очень.
– Чем?
– К сожалению, у нас с ним были не настолько близкие отношения…
– А вы бы хотели? – сорвалось у Никиты, и он тут же пожалел о сказанном.
– Вы считаете, что имеете право… – привстала Любовь Петровна.
– Простите, ради бога, простите. – Никита мягко усадил ее назад. – Сам не знаю, как язык повернулся. Наверное, стереотип мышления: начальник – секретарша. Да в общем-то ничего в этом такого и нет, – сказал он, глядя в сторону. – Когда женщина достаточно красива, мужчине трудно удержаться.
– Ваш ход мыслей сегодня мне совершенно не нравится.
– Мне тоже, – согласился Никита. – Дурацкий день, понимаете. Начальник ваш оставил записку, что в его смерти надо винить Никиту Орла. Знаете такого?
– Понятно.
– Поэтому я слегка не в себе. Но я исправлюсь.
Никита кривил душой. Именно сегодня ему вдруг стало трудно общаться с этой женщиной. Черт ее знает. Освещение, что ли, другое? Или что-то у него в башке повернулось… Нет, это, конечно, временное затмение. Он знал – для него сантименты с женщинами отошли в далекое, далекое прошлое. Только секс и деловое общение. А тут вдруг понес какую-то чушь, как ребенок. Видать, сегодня действительно не его день.
«Что у него на уме? – думала Любовь Петровна во время этой затянувшейся паузы. – Нервная, конечно, работа, станешь ненормальным. И что только его заставляет заниматься этим делом? Деньги не ахти, нервы никуда. А красивый мужик! Ему бы в артисты – от поклонниц отбоя бы не было».
– Простите, я думал о том… – прервал наконец паузу Никита. – Да бог с ней, с запиской, – сказал он вдруг невпопад. – Что с изумрудами? Занимался Тарчевский изумрудами?
– Какими изумрудами? – удивилась Люба.
– Ну этими, зелеными такими камешками.
«Черт, надо собраться, – подумал он. – Несу бог знает что. И чем дальше, тем хуже».
– У нас нет лицензии на изумруды, – сказала Люба.
– Я знаю, что нет.
– Так при чем тут они?
– У него нашли их на квартире.
– Много?
– Достаточно.
– Ничего не могу сказать. В черную бухгалтерию меня не посвящали.
– Но она есть?
– А где ж ее нет. Вам ли не знать?
– Но как ее найти? Во время проверки – ни одной зацепки. Чисто работают, сволочи.
– Сволочи всегда чисто работают.
– Вы прямо философ, Люба.
«Ну вот, теперь уже Люба, скоро на „ты“ перейдет. Менты, как врачи – удивительные хамы», – подумала Люба и ответила вслух:
– Я не философ. Я несчастная женщина, которая скоро может остаться без работы.
– Уже есть признаки?
– Пока нет, но это же ясно. Тарчевского я устраивала, он ценил меня за чисто деловые качества, а у нового начальника могут быть на этот счет свои представления. Знаете, начальник – секретарша, стереотип мышления, – передразнила она Никиту.
И вновь какая-то теплая волна пробежала по его телу.
«Все, хватит», – подумал он, вскочил и заходил по комнате.
– Но хоть что-то вы должны были заметить странное, неординарное в последнее время. Не могло быть все ровно и спокойно, а потом вдруг так кончиться, – раздраженно сказал он.
– Я понимаю, я вам многим обязана, но говорить со мной в таком тоне… Не было ничего такого… – И вдруг замолчала, выдохнула: – Хотя подождите… Никита даже перестал мотаться по комнате.
– Ну вот, я же знал, что вы вспомните.
– Да нет, это так, ерунда…
– Говорите, а я уж решу, ерунда это или нет.
– Я в последнее время закупала продукты для Тарчевского. Довольно много. И некоторые бытовые принадлежности. Я не спрашивала зачем. Может, родственники к человеку приехали, да мало ли что… Но сегодня начальник охраны спросил меня, не покупала ли я для Тарчевского продукты. Я ответила – да. И тогда он спросил, не для отдела ли «зет». Я честно говорю: не знаю, что это за отдел. Но он на меня так взглянул, что мне стало не по себе.
– Ну вот, а говорите, ерунда.
– Но дело в том, что у нас в фирме нет никакого отдела «зет»…
Любовь Петровна медленно вышла из подъезда серого дома в переулок, выходящий на Сретенку. Она, сама всегда сдержанная и корректная, никак не могла понять, почему этот всегда вежливый (по крайней мере, с ней) майор вдруг неожиданно начал хамить ей. Конечно, он спас ее сына от тюрьмы, но ведь и она во всем помогала ему, как могла. Разве она заслужила хамство? В расстроенных чувствах Любовь Петровна медленно шла по узкому тротуару, не замечая ничего вокруг. И естественно, не обратила внимания на серый «форд», в котором сидели двое.
– Вот она, сука, – сказал один из «форда», провожая женщину взглядом.