КАМЕРГЕРСКИЙ ПЕРЕУЛОК, стр. 49
А я пожелал напомнить буфетчице и кассирше о том, что появления в домах Камергерского переулка пернатых уже случались, в частности, в театр Станиславского и Немировича однажды залетела чайка и до сих пор там обитает. И еще - долго в том же доме чудесно существовала пусть и не пестрая, но хотя бы ярко-синяя птица. Прекрасно помню это. Однако подумал, что слова мои понимания не найдут, а тревог персонала не отменят.
– Во МХАТ-то залетали и чайка, и синяя птица… - все же пробурчал я.
– Ну это когда, - сказала кассирша. - И там-то понятно - зачем…
– А вашего Рудокопа, - сказал я, - эта птица, пожалуй, спугнула…
– Вряд ли, - покачала головой Пяткина. - Он мышь съел и не поморщился. Я в горшок с его жарким заглянула, он как вылизанный. Человек рос в бедности, привык не оставлять ни крошки…
– Далась вам, теть Марина, эта мышь! - воскликнула Даша.
– А что ж! - сердито произнесла повариха. - Что видела, то видела! Что было, то было.
– А я никакой мыши не видела, - сказала Людмила Васильевна, - до горячки не дожила.
– Ну вот, уже и оскорбления пошли, - обиделась Пяткина и ушла на кухню.
«А у Сергея Сергеевича Прокофьева не было никаких птиц?» - прикидывал я. В больших вещах вроде бы не было. Пришли на ум, конечно, пионер Петя с волком. Там вроде бы какая-то птица сопровождала Петю в прогулке по лесу и даже что-то советовала ему или от чего-то предостерегала. Какая и каким голосом предостерегала, этого вспомнить я не мог. И вообще ход моих мыслей показался мне странным. Прилет и улет птицы из цветных, по мнению Даши, лоскутов я сразу же попытался разместить в ряду явлений искусства. То есть птица словно бы и не могла быть для меня живой. Но отчего вдруг? Ведь однажды прямо перед моим письменным столом на балконном подоконнике запрыгал лимонный попугай, из волнистых, потом упорхнул. Явно выскочил у кого-то из клетки и принялся, отчаянный, куролесить по Москве. Сейчас столько завезено в Москву для услад домашнего бытия диковинных птиц, пауков, ползучих гадов, обезьян, иные держат вместо злых собак у особняков ягуаров и аллигаторов. А тут всего-то какая-то пестрая птичка. Ну залетела, улетела. А может, и привиделась. Во всяком случае каждый воспринял ее явление по своему. Даша углядела ее исчезновение сквозь потолок. Мне показалось, что в клюве птицы было нечто, похожее на человечье ухо. Повариха Пяткина трактовала подношение птицы иначе - мышь. Возможно, и живая. Говорили, напомню, о каком-то перышке (не от Жар ли птицы?), о белой розе и так далее. Да что мы взяли в голову залетную птицу и варианты ее поведения?
– Весть не весть, а знак был, - заключила Людмила Васильевна. - Только кому и о чем?
– Погода какая скверная, - сказала Даша. - Черными тучами все затянуло. Будто на нас сейчас снег вывалится. Вот тебе и май.
Желания спорить с Дашей ни у кого не возникло. И никому не захотелось выйти на улицу.
А посетитель, прозванный Рудокопом, брел теперь по Тверской к Юрию Долгорукому. То есть слово «брел» подходило к нему мало. Он шагал. Шагал энергично. Другое дело - будто бы без всякой цели. Если бы на него в те мгновения взглянул неторопливый, но внимательный наблюдатель, он мог бы подумать, что наш пешеход раздражен или даже раздосадован и вот-вот сорвет на ком-нибудь свое раздражение. Тогда уж держись. Впрочем, у кого из спешивших в ту пору вверх и вниз по Тверской не было поводов для раздражения? Если только у полковника Нелегайло, вышедшего из шестого дома на прогулку с псом эрдельтерьером. Путь он держал в известную нам закусочную, где рассчитывал получить удовольствия. Но и его, похоже, не радовала тяжесть низких черно-серых туч.
Раздраженный же лоскутно-пестрой птицей посетитель закусочной дошел до угла Тверской площади и был остановлен криками торгаша, вряд ли имевшего не только лицензию, но и отметку о регистрации.
– Покупайте мухобойки! Сделаны в Шостке на фабрике кинопленки! Мерзейшие мухобойки! Покупайте мухобойки! - призывал торгаш.
Стоял он в овчинном тулупе сторожа елочных базаров с перекинутой за спину мандолиной.
– Мужик! - обратился он к пешеходу. - Покупай! Не прогадаешь! Лето предстоит знойное. С пожарами. Без мухобойки тебе не обойтись!
– Ну и почем они? - было спрошено. На всякий случай.
– Всего-то по пятидесяти. А уж три штуки так и быть отдам за двести.
Приценившийся хмыкнул. Вернее, рот скривил. Протянул торгашу двести рублей. Принял три мухобойки, отчасти похожие на ракетки для пинг-понга. Услышал, брошенное вдогонку: «Третью береги особо!». Неизвестно зачем взмахнул мухобойкой. И сейчас же свинцовые тучи со снежным, несомненно, зарядом будто от разгонных самолетов Лужкова понеслись на север, открывая синеву и давая волю теплому пока светилу.
Полковник Нелегайло, привязав собаку, обласканную нынче именем Анатолий Тимурович, к выносному стулу у ресторана «Оранжевый галстук», заказал буфетчице Даше сто пятьдесят граммов. Как только последняя оплаченная капля отправилась в граненый стакан, освещение в Москве изменилось, солнце именно ударило Даше в глаза, она ойкнула, прикрыла лицо рукой.
– Вот к чему была птица-то! - торжествуя, выплыла из кухни повариха Пяткина.
24
В почтовом ящике Соломатин обнаружил открытку. Нельзя сказать, чтобы адрес отправителя удивил Соломатина. Столешников переулок. «Аргентум хабар». Но все же… Этот «Хабар» Соломатин в памяти, конечно, держал. И теперь сразу увиделись мадам Голубева-Соколова и прилипчивый плут в валенках с галошами Ардальон. Открытка призывала зайти в Столешников и произвести второй взнос за американо-мексиканский справочник «Поливание кактуса». А надо сказать, что Соломатин после первого похода в «Аргентум хабар» совершенно неожиданно для себя взял и зашел в цветочный магазин и купил там кактус ростом с зажигалку. И поливал его. Но без учета всяческих научных рекомендаций. Полагая, что дитя пустыни и при его необязательных поливах не засохнет.
Повертев открытку, посчитал, что заглянет в «Аргентум хабар». Отчего же и не заглянуть?
Естественно, об Ардальоне Полосухине Соломатин забыть не мог. Следовали о нем и напоминания. В газеты Соломатин заглядывал редко. Но в ящик ему совали бесплатные издания с рекламой и объявлениями. В них встречались всяческие чудеса и чудачества. Однажды в «Центре М» Соломатин углядел в рамочке слова, размещенные в три ряда. «Ассоциация гольфа России. Главный тренер сборной. Ардальон Полосухин». Объявление графически походило на визитную карточку, вклеенную в газетную полосу. Правда, никаких адресов, телефонов, факсов, сайтов в Интернете не приводилось. Но уж одно хорошо было для граждан: тренером сборной по гольфу (пусть и неизвестно какой) у нас является Ардальон Полосухин. Неважно, сам ли он произвел себя в главные тренеры или был утвержден правительством. Попадались Соломатину на глаза и сообщения о хлястиках с вытачками. По-прежнему жителей призывали принять участие, лучше бы и инвестированием, в деятельности «Фонда в поддержку хлястиков и вытачек». Здесь, правда, фамилия Полосухина не упоминалась. Зато Соломатин узнал, что хлястиками и вытачками вскоре займутся на одной из швейных фабрик предпринимателя Квашнина. По вызовам Соломатин еще раза три был в Средне-Кисловском, в доме, где Павел Степанович Каморзин отыскал бочку «Бакинского керосинового товарищества», вызовы эти с Квашниным не были связаны. Можно было предположить, что на Квашнина вышел проныра Ардальон Полосухин (вдруг он приобщает миллионера к секретам гольфа), но не исключалось, что тут сказались интересы и вкусы Агалакова, домоправителя Квашнина. Впрочем, все это было для Соломатина несущественно. Однако, когда в свежем рекламном объявлении «Фонда в поддержку хлястиков и вытачек» он прочитал «Эпиталамий вытачкам», Соломатин взволновался. Слова и мысли эпиталамия, то бишь - похвалы, показались ему знакомыми. Мысль же, между прочим, была и такая. Замечательно, что с помощью вытачек модельеры подчеркивают эффекты и прелести женской груди. И совершенно напрасно те же модельеры не используют вытачки, в том числе и фигурные, при создании фасонов юбок и брюк, там бы вытачки усиливали эротические впечатления от ягодиц, пупков и лонообразующих мест. Ну и так далее в этом роде. Правда, выраженное с изяществами и ужимками. И тут он понял, что вся эта дребедень и все эти изящества при ней - ни чьи иные, а именно его, соломатинские. Они с Ардальоном Полосухиным сбежали тогда из «Аргентум хабар», будто бы от чьих-то чар и в Камергерском, в закусочной или Щели, после слов кассирши о мелких грешниках надрались и несли какую-то муть. То есть надрался один он, Соломатин, а хитрый Ардальон уберегал себя и скорее всего уберег. Наутро Соломатин пытал себя, старался вспомнить, что за ахинею он нес в закусочной и что мог записывать на салфетках прилипший к нему плут. Теперь вспомнил. И главное, он ничего не смыслил в вытачках, но спьяну нафантазировал глупости о ягодицах и лонообразующих местах. Однако, может, и не глупости, раз их опубликовали. Впрочем, за деньги опубликовали, за деньги! Но какое-то дело все же затеялось. Или хотя бы затевалось. Выстраивалась цепочка. Ардальон Полосухин - Агалаков - Квашнин. С участием его, Соломатина, текстов.