Иное небо (Чужое небо), стр. 79

Черемисовская, 40.

Мы постарались произвести побольше шума. Дверь, по крайней мере, я вышиб очень громко – автоматной очередью. Потом те ребята, которым досталась форма, стали вытаскивать и грузить в машину коробки и ящики, а штатский наш контингент незаметно прошмыгнул вниз. Пока все это происходило, мы с Гербертом обошли дом кругом. Подъезд меблирашек был заперт на огромный висячий замок, на стук никто не отозвался. Похоже было, что все действительно смылись.

– Господа ищут владельцев? – спросили сзади по-немецки.

– Да, – я обернулся. У крыльца стоял старичок с зонтиком. У старичка были пепельные волосы до плеч и пепельная бородка. – Мы из военной комендатуры.

– Все уехали позавчера, – сказал старичок. – Одних грузовиков для перевозки вещей было две дюжины.

– Вот как, – сказал я задумчиво. – Как же нам проникнуть в дом? Не может быть, чтобы никого не осталось. Кто-то же должен следить, охранять...

– Да, господин, но вчера вечером сторожа забрали, и теперь дом совсем без наблюдения.

– Кто забрал?

– Этого я не знаю, господин. Какие-то люди приехали на микроавтобусе, о чем-то долго говорили с ним, потом посадили его в автобус и увезли с собой. Он не вернулся еще.

– Спасибо, что сказали. Мы постараемся выяснить все это.

– Да, господа, постарайтесь выяснить. Здесь разыгралась страшная трагедия. Говорят, все было залито кровью... – глазки его сверкнули. – А утром, когда выносили трупы...

Он долго рассказывал, что было утром и днем, и кто приходил и что говорил на следующий день, я слушал, но ничего нужного не слышал. Только какие-то люди, забравшие сторожа... но и сторож ничего не мог знать, потому что той ночью еще не был сторожем, а был неработающим пенсионером и, естественно, спал. Наконец, старичок выложил все, что знал, что слышал от других и что придумал сам или с помощью таких же вот праздных старичков и старушек. Пообещав узнать специально для нас всю правду о происшествии, он удалился.

– Опасный старичок, – глядя ему вслед, сказал Герберт.

– Опасный, – согласился я. – Пойдем отсюда.

В подвале стоял трупный запах. Тела, конечно, вынесли, но уборки никакой не делали, присыпали пол опилками, и все. Мальчишки мои тупо сидели на ящиках. Некоторые даже головы не подняли при нашем появлении. Сашка ходил, глядя под ноги и загребая грязные опилки. Начиналась меланхолия, реакция, депрессия. Устали. Очень устали.

– Отряд, стройся, – негромко скомандовал я.

И в глазах, как порох, вспыхнула надежда... Фил писал когда-то романтические стихи, как там: поражение в битве суровой, жестокой и праведной, где давно не помощник надежный и верный наган... что-то еще... и друзья, погибая, уходят во вражеский стан... Дай Бог, чтобы на этот раз Фил ошибся.

– Парни, – сказал я, когда они, все шестнадцать – еще двое в солдатской форме караулили снаружи – выстроились, подравнялись и приготовились внимать всему, что я скажу. – Сейчас я уйду. Возможно, надолго. На сутки минимум. Когда вернусь, у нас будет оружие, транспорт, квартиры, документы. Мы станем полноценной боевой единицей. Но для этого вам надо просидеть здесь минимум сутки. В режиме молчания – знаете, как на подводных лодках? Свет не зажигать, к окнам не приближаться, в комнаты, где есть телефоны, не входить. Вести себя разумно. Герберта слушаться, как бога. Если через пять суток я не вернусь, значит – все. Тогда... в общем, постарайтесь тогда сами что-нибудь сделать. Но я хочу быть спокоен насчет того, что в любой момент у меня будут наготове два десятка бойцов. Всем все ясно?

Нестройно и, в общем, не очень бодро отозвались, что да, все, конечно, ясно. Вот только нельзя ли со мной? Нельзя. Там, куда я иду, и один человек – толпа. И – все. Никаких пререканий. Считайте себя в засаде. Это тяжело, это нудно, это долго – но таков приказ.

Я отпер решетку, отделявшую подвал от лестницы, осторожно, чтобы не греметь железными ступенями, поднялся на этаж, взял со щита ключи от дешевых комнат – там, как правило, не было телефонов. Не поленился сам отпереть эти комнаты и во всем убедиться своими глазами. Телефон – это островок государства в твоей квартире, говаривал, бывало, Фил. И Яков, помнится, утверждал, что обычный гражданин не в состоянии представить себе и десятой доли того, на что способен его скромный "Чудов и Ко". Потому застраховаться хотя бы от этого...

Застраховался.

Мальчишки разбрелись по комнатам. Я открыл буфетную, осмотрелся. Огромный шведский холодильник был полон всяческой едой. В подвале тоже есть какие-то консервы. С голоду не умрут. Вода течет и холодная, и горячая. Ну, все? Пожалуй, что все. Надо идти. Уходя – уходи.

– Пойдем, Герберт, – сказал я. – Покажу, как дверь запирается...

На лестнице я оглянулся. Сашка смотрел нам вслед. Я кивнул ему и улыбнулся – он не ответил. Он не считал нужным скрывать свою обиду.

– Хороший у тебя парень, – сказал я Герберту внизу. – Теперь вам бы еще везения чуток...

Герберт молча кивнул.

Решетка, отделяющая лестницу от подвального помещения, запиралась обычным, хотя и очень сложным замком. Дверь же из магазинчика в подвал была стальная, снабженная системой засовов, делающих ее практически неуязвимой для обычных средств взлома... если, конечно, не отпирать ее налетчикам...

– Вот так это делается, – я показал Герберту, что надо нажимать и что крутить. – Снаружи это можно пробить разве что из гаубицы.

Он шевельнул губами, показывая, что понял юмор.

– Если вы сами не откроете, никто ее не откроет, – я продолжал вбивать это в него, как гвозди в доску... кстати, о гвоздях – где-то тут были гвозди, ага, вот они... и молоток.

– Ты действительно вернешься? – спросил Герберт.

– Если останусь жив, – сказал я.

– И тебе так необходимо идти?

– Не знаю, – сказал я. – Но чтобы выяснить это точно – тоже надо идти.

– Понимаешь... – сказал он и замолчал. Я ждал. – Понимаешь, я тебе стольким обязан...

– Баш на баш, – сказал я. – И вообще...

Что именно "вообще", я не знал.

Мы пожали друг другу руки – и вдруг обнялись, крепко, неистово.

– Мальчишки, – сказал я. – Все на тебе. Удачи вам.