Девчонки в слезах, стр. 7

На столе вино, наливают бокал и мне. Конечно, не очень большой, но все равно. Настоящая взрослая еда. Наши домашние трапезы проходят совсем по-другому, потому что Моголь всегда кричит с набитым ртом, расплескивает апельсиновый сок, размахивает ножом и вилкой и разбрасывает еду по всему столу. За ужином мы почти не разговариваем — нам не до дискуссий. Брайан с Расселом заводят разговор о политике — больше им делать нечего. Слегка волнуюсь — нужно что-нибудь вставить, но если быть до конца честной, совсем в ней не разбираюсь. Конечно, я за охрану окружающей среды, спасение китов или кого-нибудь там еще. Безусловно, я за мир во всем мире и уважение личности независимо от расы, религии и пола, но вполне отдаю себе отчет в том, насколько устарели мои политические идеи — они все с длинной бородой, как ворс на джемперах Анны.

Цинтия рассуждает о правах женщин и изменении их роли в современном мире. Она расспрашивает о моих планах после окончания школы. Отвечаю, что хочу заниматься живописью, как Рассел. Тут же понимаю, что допустила ошибку. Брайан заводится с пол-оборота и начинает зудеть: это пустая трата времени, зачем нужно терять три или четыре года на мазню красками, если потом не знаешь, что делать с дипломом художественной школы… В конце концов станешь преподавателем рисования.

— Папа Элли работает в художественном училище, — резко замечает Рассел.

Брайан смущается:

— Прости меня, Элли. Зря я полез в бутылку!

— Ничего страшного. Мой папа говорит то же самое, — успокаиваю я его.

— А чем мама занимается?

У меня щиплет глаза.

— Она давно умерла. Папа познакомился с ней в художественном училище. И с Анной тоже. Она моя мачеха. Анна не преподаватель — она делает эскизы для детских джемперов. Все началось с моделей для журнала по вязанию, а теперь сфера ее деятельности расширилась, и она придумывает другие изделия — шерстяные игрушки, свитера для взрослых и тому подобное.

— Где она сбывает свою продукцию? На ярмарке народных ремесел?

— Нет, Анна работает с магазинами, в основном со специализированными детскими отделами. В последнем номере «Гардиан» была о ней статья, и один из джемперов попал на страницы детской моды журнала «Харперз», — рассказываю я, слегка рассердившись на Брайана за ярмарку.

Цинтия приходит в легкое возбуждение. Бежит, отыскивает последний номер «Харперз» и листает его до тех пор, пока не находит джемпер Анны для детского отдыха, на котором пресловутые кролики загорают на солнышке и едят морковку, держа ее в лапках как рожки с мороженым.

— Прелесть! Очаровательно! А сейчас она делает эскизы для взрослых? Я бы хотела заказать джемпер для отдыха.

Кажется, даже Брайан поражен тем, что эскизы Анны попали в газеты и глянцевые журналы. Действительно впечатляет — Анна очень быстро добилась успеха. По идее папа должен был радоваться больше всех, но, по-моему, его это немного тревожит. Профессионалом-то был он! В конце концов, кто учил Анну? Однако папа остался преподавателем, а из Анны получился настоящий дизайнер… Может быть, поэтому он недоволен? Или просто завидует?

Глава шестая

ДЕВЧОНКИ ПЛАЧУТ, КОГДА ДОМА ПРОБЛЕМЫ

Брайан отвозит меня домой очень поздно. Я боюсь, что папа будет сердиться, потому что завтра идти в школу. Прежде чем войти, набираю в легкие побольше воздуха. Жду, когда папа выскочит в коридор и начнет на меня кричать. Ничего подобного не происходит. В гостиной, одна-одинешенька, сидит Анна. Она не рисует, не рассчитывает крестики для эскиза и не вяжет образцы. Не читает и не слушает музыку. Телевизор выключен. Анна сидит, уставившись в пространство.

— Анна?

Мачеха жмурится и словно меня не видит.

— Привет, Элли, — тихо говорит она.

— Анна, в чем дело? Что-нибудь случилось?

— Ничего. Все нормально. Ну, ты хорошо провела время у Рассела?

Прежде я бы пустилась в долгий разговор "о своем о женском": о Расселе, его квартире, его отношениях с мачехой и отцом. О Расселе, Расселе, Расселе… Если бы кому-нибудь вздумалось пересчитать количество слов в моей речи, имя Рассел заняло бы первое место.

— Бог с ним, с Расселом, — твердо говорю я. — Что произошло? Где папа?

— Не знаю, — отвечает Анна и вдруг заливается слезами.

Сажусь рядом и обнимаю ее. Анна горько рыдает у меня на плече. Обычно она очень собранная и никогда не сдается, поэтому страшновато видеть ее в отчаянии. Пытаюсь не терять самообладания и утешить ее, но сердце сильно колотится, и в голове, как маленькие летучие мыши, кружатся разные страхи.

— Он не пришел домой из училища. Я звонила в деканат — там никого нет. Позвонила ему на мобильный отключен, плачет Анна.

— Думаешь, он попал в аварию? — шепчу я.

Мысленно вижу папу в коме на больничной койке, вокруг суетятся врачи и медсестры, пытаясь вернуть его к жизни.

— Вряд ли. У него с собой кошелек и записная книжка. Кто-нибудь нашел бы мой номер и позвонил.

— Тогда где же он? — спрашиваю я.

Иногда папа поздно приходит домой. Он вбил себе в голову, что порой нужно пропустить рюмку-другую со студентами, но подчас этим дело не ограничивается, и они пьют и третью, и четвертую… Но пабы уже закрыты — почти половина двенадцатого. Где он может быть?

Вижу и другую картину. На этот раз он в постели с молодой хорошенькой студенткой…

Трясу головой, чтобы прогнать эту мысль. Анна в страхе прикрывает рот рукой, в глазах застыл ужас. Наверное, она представляет то же самое.

— Может, что-нибудь случилось с кем-нибудь из студентов? Проблемы на личном фронте… — в отчаянии придумываю я.

Ну конечно, папа вполне может завязать интрижку с какой-нибудь студенткой. По щеке Анны катится слеза. Беру бумажную салфетку и нежно промокаю ей щеку.

— Не надо, Анна! Ну, пожалуйста. Я этого не вынесу, — шепчу я.

— И я не вынесу, — отвечает Анна, обхватив себя руками и раскачиваясь из стороны в сторону, точно от сильной боли. — Как он может так поступать со мной? Он же знает, как я его люблю и как это больно. Почему он хочет сделать мне больно?

— Ну хватит, Анна. — Я тяну ее за рукав свитера, связанного по ее рисунку.

Она тупо смотрит на черную шерсть, перебирая бахрому.

— Конечно, в последнее время я часто раздражена. Знаю, что папе не нравится, когда неожиданно заканчивается масло. Меня это тоже выводит из себя. Но ведь это не причина, чтобы всю ночь не приходить домой!

— Он вернется, еще не вся ночь. И это не из-за масла и не из-за твоей раздражительности, а из-за новой работы. Разве ты сама не понимаешь? Он не может с ней смириться.

— Но сначала он меня поддерживал. Твой папа знал, как мне скучно сидеть дома без дела, особенно когда Моголь пошел в школу. Он меня подбадривал…

— Ну конечно, когда был уверен, что это просто халтура — новое хобби Анны, чтобы заработать на булавки. Но как только ты втянулась, дела пошли в гору…

— Не знаю, как буду справляться. Надо расширяться, набирать персонал. Мне нужна няня для Моголя, чтобы следить за ним, пока я на работе. Спросила твоего папу, не мог бы он почаще забирать его из школы. Я же знаю, что во второй половине дня у него редко бывают занятия, но он вышел из себя и сказал, что он преподаватель, а не нянька.

— Вот видишь! Это его и раздражает.

— Но сейчас многие мужчины берут на себя заботу о детях.

— Те, кто помоложе. Папа еще ничего! Помню, когда я была маленькая, он даже не хотел меня спать укладывать. Представляю, что бы с ним было, если бы пришлось пеленать и кормить. Все делала мама.

— Да, твоя мама все делала, — рыдает Анна. — Только ее он любил по-настоящему. Я всегда это понимала. Мне никогда не занять ее места. Да я и не хочу, но если бы ты только знала, как горько всегда быть на втором плане — с папой, с тобой…

— Ах, Анна, мама была другая. Я уверена, папа любит тебя не меньше. Ты только посмотри на Моголя! Уж он-то точно тебя боготворит. У него ты определенно первая.