Статус миротворца, стр. 38
Он молча хлопнул Этерлена по плечу и скользнул вниз по лестнице. Хикки помнил, что где-то здесь, сбоку от перехода, должна быть небольшая галерея, как бы опоясывающая зал первого этажа. Память привела его в тесный чулан, и там сквозь дыру виднелась тяжелая пыльная штора.
– Теперь аккуратно, – прошипел Хикки на ухо Этерлену, – кажется, отсюда все должно быть видно.
Он раздвинул мягкую темную материю и посмотрел вниз.
Прямо под ним разворачивалось любопытное действо.
Посреди слабо освещенного прямоугольного зала высилась светящаяся статуя какого-то странного идола с козлиной головой и крыльями за спиной. Возле статуи сладострастно изгибалась полностью обнаженная фигура – судя по формам и наличию огромных грудей, женщина, но ниже пояса она имела сугубо мужскую оснастку, делавшую ее довольно завидным женихом. Сзади этого “андрогина” умело атаковал худенький отрок, выпучивший от сладострастия свои затуманенные плесенью очи. Поодаль в дымном сумраке извивались другие обнаженные фигуры. Несколько мужчин из числа сидевших за столиками приспустили брюки и вовсю орудовали кулаками. Этерлен, глядевший на эту впечатляющую картину, аж зажмурился, не желая верить своим глазам.
– Это что такое? – прохрипел он.
– А ты плесени накушайся, тебе тоже так захочется, – ответил Хикки. – Видел его?
– Да, по-моему, он справа, под самой стойкой. С ним еще какой-то мужик. Может, брат? Вроде они похожи.
– Похожи, похожи… Тут двадцать человек охраны, Все те мальчики, что прячутся в тени, – это “свита”, черт бы их побрал.
– Так что ты предлагаешь?
– Я? Я предлагаю работать… у меня от вони голова болит. Ты берешь его, я – остальных. Раз, два…
Теперь их с Этерленом жизни находились в прямой зависимости от темпа и точности стрельбы.
Хикки увидел, как кровавым цветком разлетелась голова Батозова и сразу же – его предполагаемого брата. Он сосредоточил все внимание на молодых людях, которые, выхватывая оружие, в панике начали прятаться под столиками. Времени Хикки не ощущал, и так зная, что все происходит очень и очень быстро. Наверное, он вообще не до конца контролировал свои действия, полностью отдавшись во власть старых, но не успевших забыться рефлексов. Его плещущий огнем “нокк” рывками метался из стороны в сторону, поражая каждого, кто держал оружие. Рядом так же быстро действовал Этерлен.
Паника в зале началась только через несколько секунд, когда охрана Батозова превратилась в обугленные кровавые лохмотья. В эти мгновения огонь с галереи прекратился. Кто-то вырубил музыку. В наступившей тишине прорезался истошный визг, и сразу же, подчиняясь могучему инстинкту, все уцелевшие бросились, как тараканы, в разные стороны. Они натыкались друг на друга, падали и кричали ничуть не тише, чем только что умолкшая аппаратура. Кое-кто попытался достать бластеры. Тогда из-за коричневых штор опять ударила серия коротких точных очередей.
И – все, больше стрельбы не было.
Лишь визг, барахтанье на скользком от крови полу, бессвязные крики одурманенных наркотиком людей, успевших ощутить летящую из темноты смерть, но так и не понявших, что явилось ее причиной. В полумраке под разбитыми столиками бились в агонии несколько охранников, которым не повезло умереть сразу. Всех остальных – надо отдать им должное, они попытались среагировать на атаку адекватно, просто у них не было шансов, – всех остальных обезглавили прицельные выстрелы с галереи.
Даже если бы их было вдвое больше, они не смогли бы остановить плотный поток огня многоствольных боевых излучателей. Каждая очередь, плеснувшая из тьмы, находила свою жертву. Голубоватые молнии не просто поражали человека, они рвали его в куски, они с дымом прорубались через дерево и пластик, они крошили стойку, пол и стены заведения, убивая даже тех, кто находился в соседнем с залом помещении.
В тлеющем разломе старинной дубовой стойки застряло тело Жирного Ника, еще минуту назад бывшего могущественной в Портленде персоной. Теперь он походил на дымящийся кровавый ком, в котором трудно было распознать человека.
Хикки и генерал ушли тем же путем, что и пришли. Их некому было преследовать. Спокойно спустившись по лестнице вниз, пробрались через разлом в заборе и заняли места в катере. Лоссберг тотчас же задраил люк и поднял машину в воздух. Несколько секунд спустя, когда Хикки вышел из боевого транса, черный разведчик мчался на высоте, недоступной гражданским или полицейским машинам.
– Профессионально, – оценил Этерлен.
В кабине слабо пахло нагретым металлом. Хикки посмотрел на индикатор своего излучателя и увидел, что израсходовал почти весь четырехсотзарядный магазин.
“Странно, – подумал он, – мне почему-то казалось, что я стрелял короткими очередями”.
– И что теперь? – негромко спросил Лоссберг, не проронивший до этого ни слова.
– Ждать, – коротко ответил Этерлен. – Теперь только ждать. Я думаю, больше на нас никто не нападет.
Хикки коротко вздохнул.
“Или да, или нет, – сказал он себе. – То есть или совсем да, или совсем нет… Это станет ясно завтра же утром”.
Глава 11
Нет, я не знаю, что делать.
Этерлен облокотился на деревянные перила веранды и покачал кружкой с остывшим кофе.
– Да пропади оно все, – махнул рукой Хикки. – Давай собираться.
– Если что, – задумчиво проговорил Этерлен, – я сразу же выйду прямо на Деда. Мне надоело это представление, надо с ним заканчивать. Еще два-три дня, и он, я уверен, сам на нас выйдет. Но тогда нам уже будет не до смеха.
Он только что закончил разговор с Малич. Комиссар просила встречи у “Чико”, намекая на какие-то очень важные новости, о которых можно говорить только с глазу на глаз.
А Хикки ранним утром беседовал с Ирэн. Его жена подключила к делу одного из самых известных стоунвудских адвокатов, и тот, уже соображая, что к чему, твердо порекомендовал ему сдаться полиции. Адвокат клятвенно заверял Ирэн, что в камере Хикки проведет максимум сутки, а потом будет отпущен под залог. Вздохнув, Хикки подумал, что сутки он в камере продержится. Для кого-то это, конечно, закончится травмами и всякими неприятностями, но убить себя он не даст.
Этерлен резко возражал против такого решения. Во-первых, говорил он, офицер Конторы ни при каких обстоятельствах не может быть арестован цивильными правоохранительными силами, а во-вторых, ему почему-то очень не нравилась фигура начальника портлендской полиции Ноэля Циммермана.
В ответ Хикки только вздыхал. Заблокированная прокуратурой компания несла колоссальные убытки. Ирэн, и без того подавленной и несчастной, пришлось отказаться от всех контрактов и начать выплаты неустоек. В бюджете “Махтхольф Трансэкшн” стремительно росла дыра.
Лоссберг поднял катер за несколько минут до рандеву. Его расчет оказался правильным – они приземлились одновременно с коптером комиссара. Леа была не одна – в кабине коптера маячил профиль молодого пилота. Этерлен нехорошо прищурился, но сказать ничего не сказал. Этим утром он вообще не отличался разговорчивостью.
– Вы смотрели сети? – поинтересовалась Леа у Хикки, едва выбравшись из своей машины.
– Смотрел, – кивнул тот, гадая, почему ее волнует именно этот вопрос.
Его немного беспокоило другое: ни один канал не сообщил о смерти Ника, и это было по меньшей мере странно. Он уже думал об этом, но не стал говорить на эту тему с Этерленом. Того, похоже, вообще мало что интересовало.
– Вы слышали, что о вас говорят?
– Слышал, будь оно все проклято!.. Вы думаете, будет что-то еще? У меня и так ощущение полного рта помоев. Что, Циммерман придумал для меня какие-то новые радости?
– Больше не будет никаких радостей. Циммерман хочет вас видеть.
Этерлен зашевелился. По его оскалу Хикки догадался, что сейчас произойдет что-то не слишком приятное для комиссара. Он не ошибся.
– Не будете ли вы так любезны, – слащаво проговорил Этерлен, – объяснить нам, каким образом этот субъект мог узнать о наших с вами контактах? А то мне что-то непонятно, с каких таких чертей шеф полиции передает свои сообщения через вас, а не через своих, э-э-э, родственничков из дорожного патруля?