Как убить свою свекровь, стр. 4

Глава вторая

– Точность – вежливость королей! Мамуля чинно переступила порог, Папуля и таксист, пошатываясь под тяжестью багажа, ввалились следом за ней. Неужели беспощадное полуденное солнце сделало из Магдалины Хаскелл сиротку из работного дома? Вязаная беретка натянута по самые ушки, а стираное-перестираное платьице на два размера больше, словно на вырост. Да она же размером с воробушка! Какая же я свинья! Это ж надо – разозлиться на такую беззащитную старушку! Неужели исправное посещение проповедей в церкви Святого Ансельма не научило меня смирению, терпению, кротости и любви? На моей совести (и груди) тяжелым камнем лежали салфеточки – на полпути к дверям я затолкала их в лифчик с отчаянием собаки, застигнутой с куском обеденной вырезки в зубах.

Кстати, о собачках. Милая Пуся подсеменила ко мне с таким выражением на морде, словно хотела спросить: «Как, ты все еще здесь?!» Но я не позволила ей себя смутить.

– Мамуля! Папуля! Как я рада вас видеть! С разбегу я заключила в объятия даже ошарашенного таксиста.

– У тебя в саду чуть ли не оркестр с почетным караулом, Элли! – проревел Папуля.

Родитель моего мужа вечно вопит, словно весь мир оглох. И ему это сходит с рук, потому что его седой бородище позавидует Дед Мороз, а добрейшие глазки-оливки во времена давно минувшей юности, наверное, воспламеняли сердца многих девушек.

– Ох, палатки!..

Я собиралась было сказать, что это какая-то ошибка, как дверь распахнулась, и в дом ворвался краснорожий детина в комбинезоне, с карандашом за ухом и с мятой бумажонкой в мясистой лапе.

– Хозяйка, мы все установили чин чинарем, так что распишитесь, и мы сваливаем!

– Сваливайте хоть сию секунду, только заберите с собой палатки.

– Так ведь вы их сами заказали, хозяйка!

– Знаю, – выдавила я улыбку. – Но для ярмарки, которая состоится двенадцатого июля, а не июня. И разбить их надо было в парке поместья Помрой-Мэнор, а не здесь!

Захлопнув дверь перед его обиженной мордой, я облегченно вздохнула. Магдалина скорбно сказала, что сразу же поняла – палатки не для них с Папулей, она никогда не претендовала на такие почести. Прежде чем я ответила, в трижды проклятую дверь снова постучали. Я открыла, надеясь, что это парламентер с белым флагом, готовый сдаться и забрать палатки при условии, что я оплачу счет.

– О, миссис Корнишон! – Я постаралась изобразить радостное изумление.

– Очень надеюсь, что не помешала. – На пухлой физиономия миссис Корнишон появилось виноватое выражение.

Эдна Корнишон в отличие от миссис Мэллой выглядит как вылитая приходящая домработница: из-под драной косынки торчат бигуди, серый халат застегнут вкось и вкривь.

– Мои родственники только что приехали, но я всегда вам рада.

– Я бы зашла с черного хода… – Миссис Корнишон всегда говорит, делая огромные паузы, словно ждет, пока ее слова переведут на чужой язык. – Но мне не хотелось встречаться с миссис Мэллой… особенно после нашего последнего разговора. Рокси уж очень языкатая стала… вот я и не хочу с ней сталкиваться лишний раз.

Я обреченно распахнула дверь. Эдна Корнишон переступила порог и раскрыла свой огромный черный ридикюль.

– Вот, миссис Хаскелл, принесла вам несколько бутылочек моего винца из одуванчиков. Рокси шепнула мне, что вы уже высосали все, что я прислала на прошлой неделе.

– О, большое спасибо! – Даже не оборачиваясь, я знала, что Мамуля обменялась с Папулей многозначительным взглядом. – Если вас не затруднит, поставьте их на кухне. Там как раз миссис Мэллой и мой кузен Фредди с близнецами.

Я слышала, как таксист, здоровенный бычище, шумно сопит, словно желая дать понять, что у него в машине стучит счетчик. Боюсь, я выпихнула миссис Корнишон в кухню, не дав ей толком поздороваться с моими гостями. Прибежав из кухни, я выдавила из себя улыбку и для таксиста. Лицо его уже походило цветом на свеклу.

– Слушайте, мадам, – бубнил он, глядя на Мамулю, – при посадке я пересчитал весь ваш багаж, и все баулы здесь!

– А я вам говорю, – отрезала Магдалина, – что моя рабочая корзинка куда-то пропала. Естественно, никому нет дела до моих потерь, хотя рукоделие для меня – смысл жизни… конечно, после церкви. – Мамуля осенила себя крестом.

Папуля испустил тяжкий вздох, даже усы его затрепетали.

– Знаешь что, Магдалина? Я с тобой свихнусь! Куда бы мы ни поехали за все тридцать восемь лет, ты непременно что-нибудь теряешь!

– Куда же это мы ездили, Исаак? Даже на пикнике за все это время ни разу не побывали!

– Ну вот опять… – Папуля повернулся ко мне. – Твоя свекровь злопамятна, как слон. – Голос его перерос в громовые раскаты. – Ей кажется, будто она потеряла корзинку, когда на самом деле – зонтик! И знаешь почему, Элли? Потому что каждые пять минут она перекладывает вещи с места на место! В поезде она сунула свое рукоделие сперва в большой баул, потом в маленький, потом снова в большой!

Мамуля гордо выпрямилась и стала ростом с тумбочку.

– Я люблю порядок!

– Так что с вас два фунта двадцать пенсов. Таксист попытался дружелюбно оскалиться и разлепил бумажник. Сунув в него пятифунтовую банкноту, вьщанную Папулей, таксист отслюнил сдачу и удалился. Закрывая за ним дверь, я слышала, как из кухни несутся веселые вопли моих чад.

Мамуля навострила ушки под вязаным беретиком.

– Это близнецы?

– Да! Сегодня их развлекает мой кузен. Судя по смеху, им очень весело.

Я с трудом удерживалась от желания распахнуть дверь, промчаться по коридору и похвастаться Эбби и Тэмом. Конечно, малышей следовало причесать и умыть, но что с того? Дедушки-бабушки видят не глазами, а сердцем. Они поймут, ведь я же не мальтийских болонок воспитываю, не при Пусе будь сказано. От избытка чувств я поцеловала Мамулю, и она даже не поморщилась, а клюнула воздух дюймах в трех от моей щеки и вцепилась в свою сумочку, словно в спасательный круг.

– Не поверите, как они выросли! У Тэма волосы совсем потемнели, а у Эбби остались светлыми, как золотая пряжа, да она и сама – чистое золотце!

– Мы посмотрим на них, только смоем всю дорожную грязь и микробы! – решила Магдалина. – Я знаю, Элли, теперь другие времена и молодежь не так щепетильна в вопросах гигиены… Вы так заняты своими делами, что у вас нет времени… но мы с Исааком для этого слишком стары.

– Говори за себя, а не за других! – прогремел Папуля, подмигнув мне.

Я ни капельки не обиделась на Магдалину – она же устала с дороги и, наверное, пыталась вспомнить, какому святому следует молиться о взыскании утерянного багажа, чтобы сказать спасибо за найденную рабочую корзинку. И тут мое сердце провалилось куда-то в желудок. Я вспомнила про святого Франциска! Не смея взглянуть в сторону пустой ниши, я начала лихорадочно соображать, куда все же сунула статуэтку. Мало того, салфетки коварно лезли из лифчика, образуя подобие широкого елизаветинского воротника!

Мамуля хищно подергала носиком, как вампир на станции переливания крови.

– Элли, тут как-то странно пахнет…

Я похолодела от мысли, что мой дезодорант меня подвел. Попятившись, я налетела на напольные часы, которые брюзгливо бумкнули. Не только они узнали о моем позоре: дружная парочка, два комплекта древних рыцарских доспехов, жадно качнулись вперед, чтобы лучше слышать.

– А я ничего не чувствую! – завопил Папуля.

Магдалина все поводила носиком.

– Это же лаванда!

От облегчения я едва не грохнулась в обморок.

– Совершенно верно, я натирала мебель «Лавандовым Воском Джонсона».

– А я всегда пользуюсь «Верным Лимоном»! – Мамуля вытянула шею и ухитрилась стать еще меньше, чем обычно. – Но у всех нас есть свои странности, и я не собираюсь тебя критиковать, Элли.

Она огляделась, ища, куда бы деть сумку. Гостиная без единой салфеточки казалась непристойно обнаженной. Я чувствовала себя так, словно наш мойщик окон мистер Уткинс застал меня в ванне голой, даже без спасительной мочалки, чтобы прикрыть срам.