Сборник эссе, стр. 76

Я подошёл и осторожно заглянул больному через плечо. Как следовало из воинственной сервенты, юноша и его новый враг до поры до времени пребывали в гармонии. Они были совершенно согласны в том, что «Мертвец» Джармуша — лучший фильм 1990-х; что Обама дурак; что сочинитель В.Б.Резун во многом прав; что Doors круче Beatles, что за наркоторговлю следует расстреливать, скейтбордисты идиоты, а Г.К.Каспаров — клоун; и во множестве других вещей. Они, однако, только что разошлись в оценке личности последнего царя Николая II: один опрометчиво обругал покойного монарха тряпкой на троне, а другой, как выяснилось, держит его икону на полке с дисками. Поскольку для юноши было очевидным, что человек, не чтящий Николая II, является идейным потомком коммуняк — последовала болезненная сцена разрыва.

Наблюдая всё это, я вздохнул: передо мною сидела типичная жертва мыланомы — мощнейшего оружия Внеземных Цивилизаций по раздроблению костяка Человечеству.

Название мыланоме — имея в виду её злокачественный характер и тягу больных к полной и совершенной чистоте — дал неутомимый проф. Инъязов. Как доказано последними исследованиями, мыланома паразитирует на человеческой принципиальности.

Исторически принципиальность означала убеждённость человека в том, что он делает и чего делать не станет даже под страхом смерти. Так, Л.Ю.Брут, один из основателей народовластия в Риме, требовал казни активных монархистов — и когда монархический заговор затеяли его сыновья, он не дрогнув приказал их ликвидировать. Весьма принципиальны в своих поступках были Я.Гус, св. Т.Мор, Я.Корчак и Э.Гевара, хотя принципы каждого из них вполне могли ужаснуть других. Всех перечисленных деятелей объединяет одно: объектом приложения их твёрдых убеждений были в первую очередь они сами, а основным мотивом — ответственность перед единомышленниками и последователями.

Однако времена изменились. Сегодня мы живём в мире, где занятие человека имеет всё меньше связи с принципами, которые он якобы исповедует. Двое коллег по налоговой службе, заполняющие одни и те же формы, катающиеся на одинаковых логанах, отдыхающие с семьями на одном курорте и даже пьющие пиво одной марки — тем не менее порою глубоко и принципиально различаются по тем убеждениям, которые они зачем-то тащат сквозь стандартную ежедневность. Гордо заявляя, что «его убеждения — это его личное дело», современник даже не представляет, какую печальную правду он озвучивает. Мысль о том, что убеждения не стиль одежды и должны диктовать весь образ жизни своего носителя — сегодня окончательно сдана в архив.

Как следствие — прозябающий в передовом мегаполисе человек с убеждениями совершенно избавлен от ответственности перед единомышленниками. Ибо трудно принимать всерьёз мнение тех, вместе с кем ты раз в две недели борешься против точечной застройки. (Коллективы, которые всерьёз строят коммунизм, возрождают монархию или распространяют практическое растафарианство, в мегаполисах быстро обезвреживают компетентные службы).

В мире, где все убеждения сводятся к их ношению напоказ, не нужны сплочённые коллективы и невозможны авторитеты. Сегодня в пространстве идей никто не подвергает никого товарищескому суду чести и не качает на руках в едином порыве. В так называемых «партиях» состоят либо по работе, либо по привычке, подцепленной в совершенно другую эпоху — но представить себе упитанных отцов семейств, качающих отличившегося товарища по убеждениям, просто невозможно. Товарищу не в чем отличиться настолько, чтоб его качали. У всех своя жизнь.

Побочным эффектом этого расползания на частные жизни становится то, что сугубо личными становятся ценности по определению коллективные. В одном оупенспейсе могут сидеть представители десятка глобальных идей, каждая из которых требует себя проповедовать. Но все упорно держат их в себе, потому что мы тут собрались не для глупостей.

Перечисленные предпосылки делают носителя убеждений лёгкой добычей мыланомы. Если убеждения выродились до футболок — главным способом больного доказать себе, что он чего-то стоит, станет разоблачение чужого Ужасного Вкуса.

Вкусы у всех действительно разные — и людей, носящих преступно некрасивые, вышедшие из моды, попсовые или грязные убеждения, при внимательном взгляде обнаружится множество. К тому же у современника в силу т. н. «мозаичности сознания» напрочь отрубило иерархию ценностей — и он может ненавидеть Меладзе яростнее, чем террористов, а давно покойного И.В.Сталина сильнее, чем любого из здравствующих лиц. А отыскать любителей Меладзе или Сталина на планете и высказать им всю правду, благодаря электронным сетям, стало совсем просто.

Жертва мыланомы подсаживается на ощущение своей чистоты, как на снимающий экзистенциальные ломки метадон — и поэтому страстно ищет тех, кто испачкан каким-нибудь некрасивым убеждением. Мыланом уверен даже, что от них дурно пахнет (как показывают исследования, в большинстве случаев болезнь задевает центр обоняния, после чего больной начинает в чудовищном количестве извергать слова «попахивает», «запашок», «гнильца», «дерьмо», «запомоился» и т. п. — что породило высокий жанр публицистического речитатива, именуемого «копроповедями»). Он точно не стал бы пить ни с мытарями, ни с блудницами — в отличие от некоторых.

…Главным глобальным эффектом мыланомы является то, что образованные люди, страдающие ею, практически неспособны скооперироваться на почве идей. Ибо потенциальный единомышленник может пройти тест на Меладзе, на Николая Второго, на Великую Отечественную, на отношение к американцам, на Джармуша и даже на Николая II — но срезаться на копирайте. Или, напротив, пройти копирайт — но показать свою гнилую сущность на Джармуше.

Внеземные Цивилизации счастливы и пьют внеземное шампанское — Человечество снова отвлечено от завоевания Космоса, ибо уличает тех, кто воюет в двубортном.

Космос отмечает, однако, что наилучших результатов в истории — от Чингиза до Ганди — добились те, кто вместо тестирований ближних на незапятнанность просто вёл их за собой.

Слово о Национальной Улите

У Истинного Учителя Истины (то есть меня) часто спрашивают, что я думаю о национальной элите и как борюсь с несовершенством мира.

Отвечу сначала на последний вопрос: на железнодорожном узле неподалёку от моего дома всегда требуются руки для разгрузки вагонов. Когда мир кажется мне раздражающе несовершенным, я надеваю легкомысленную футболку и иду таскать ящики. В обеденный перерыв мы с коллегами обсуждаем, стоит ли менять ниву на уазик, как сыграли немцы, в какой сети дешевле шашлык и в какой фирме директор нормальный мужик.

На минувшей неделе после ночной смены я так вымотался, что уснул за письменным столом. Утром выяснилось, что сквозь сон я ответил на звонок и согласился прийти на конференцию, посвященную вопросам формирования национальной элиты. Пришлось идти.

Как обычно, конференция по национальной элите проходила в отсутствие её самой. Ибо те, кто считается ею по должности, на встречу не явились — прислав вместо себя десяток тревожных подведомственных женщин. Основную же массу собравшихся составляли те, кто считает себя национальной элитой именно на том основании, что их приглашают на подобные конференции те, кто на них потом не приходит. Так и живут.

После того, как докладчики несколько раз призвали друг друга Сформулировать Принципы Формирования Национальной Элиты — собрание выползло в фойе на перерыв, где меня настигли следующие национально-элитарные вопросы: стоит ли менять ауди на рейнджровер, как сыграли испанцы, на каком курорте меньше соотечественников и какой губернатор реализует больше важных информационных имидж-проектов с привлечением столичных экспертов.

Посреди всего этого дежавю ко мне подошёл отставной генерал, ныне кое-как выживающий с парой общественных фондов, и неожиданно спросил:

— Как думаете, почему у нас не получается? Может, мы от народа далеки?

Он сам же испугался собственного вопроса и рванулся было к тарталеткам — но я мощным энергетическим импульсом заставил его вернуться и безжалостно ответил.