Сборник эссе, стр. 64
На этом месте я решил воспользоваться по старинке внушением. И пока гость, уверенный, что он целительное дерево, пытался запустить корни в ковёр, я успел налить чашку кофе и продиагностировать больного счётчиком Гигера.
Счётчик — впервые за всю его историю — зашкалило. Такого богатого набора я прежде не встречал. Пациент был одновременно и глобальным аналитиком глобальности, и усамодосом, и рэп-мыслителем, и ернистом, и няшистом, и всем что попало.
Поначалу несколько опешив, я вскоре понял, что сделал серьезное открытие. Уже давно я искал нечто вроде информационного СПИДа, отмычки, превращающей человека в колбу для инопланетных вирусов. Гость был инфицирован именно этой универсальной ересью, запускавшей в его внутренний мир что попало. Болезнь эту проф. Инъязов по моей просьбе назвал «Свободой Самозаражения».
На мой взгляд, лучше не сказать. Уж коль скоро свой внутренний мир современник не приобретает в жестоких встречах с реальностью, а скачивает с избранных ресурсов — то к нему самому вполне применимы термины, приличествующие смартфону.
Истоки заболевания — в синдроме социального дефицита, который испытывают жители передовых стран уже около пятидесяти лет. Вызван он в первую очередь перегревом массовой культуры, окружившей каждую душу непроглядной тьмой миров и личностей — ярких и живых, но воображаемых.
Учёные, считающие главной причиной десоциализации современников личные автомобили, разделение труда и вообще сложность жизни в мегаполисах, не учитывают важнейшего нюанса. В странах, где массовая культура скучна и статична, отчуждения почти не наблюдается. Жителю трехмиллионной индустриальной Гаваны странно не знать по именам всех соседей по дому и даже по кварталу. Чего не скажешь о жителе полуторамиллионного Новосибирска или четырехсоттысячного Таллина. Именно массовая культура, населяя мозг отдельного человека яркими образами, стала вытеснять из внутреннего мира современника окружающих. Начался этот перегрев в 1950-х годах в странах, окружающих северную часть Атлантики. Менее чем через три десятилетия он перекинулся на остальной мир, в котором мы сегодня и живём.
Сегодня забавно вспоминать тогдашних социологов, мрачно кассандривших со своих жёрдочек о том, будто "телевидение выхолостит и стандартизирует обывателей", "уничтожит независимое мышление", "превратит всех в серую массу" и вообще "подавит личности". Знай тогда психологи, какой тотальной серостью обернётся свобода от телевидения и пропагандируемое разнообразие, — они бы выстроили храмы поклонения диктору Кириллову.
Сегодня, с появлением развитой интернет-сферы внутренний мир перестал просто транслироваться в человека извне. Был совершен следующий диалектический скачок — и этот транслируемый внутренний мир перестал быть единым, рассыпавшись на миллионы автономных вселенных. Еще двадцать лет назад юноши, слушавшие «Кино», били юношей, слушавших «Технологию» — и это было своеобразной формой взаимопонимания, потому что оба ВИА одинаково присутствовали в их внутренних мирах. Сегодня же юноша, слушающий нью-йоркский дуэт The Pierces и ещё 50 групп, читающий Пратчетта и ещё 50 писателей и пьющий матэ и ещё 50 напитков, не имеет никаких оснований враждовать со своим знакомым, слушающим Muse, читающим Акунина и пьющим коньяк. Во-первых, он понятия не имеет, кто такие эти Muse и Акунин. А во-вторых — все вокруг укомплектованы настолько разным внутренним миром, что найти культурного близнеца дело маловероятное. Поэтому чуждого себе ближнего самозараженец воспринмает лишь как параллельную вселенную со своей, чуждой ему фауной.
В отсутствие собственного культурного племени свободные самозараженцы переносят свой социальный инстинкт на внутренний мир, население которого куда плотнее, чем у их предков. Если нормального человека моего детства населяли Бог, пара десятков святых и исторических деятелей, а также три десятка литературных героев — то на внутренние просторы наших сегодняшних сограждан понаехали целые ойкумены с тысячами обитателей и сотнями рас. Эти отборные персонажи, которых создали за последние десятилетия талантливые люди — ярче, разнообразнее и понятнее реальных людей, окружающих самозараженца смутною толпой. К тому же они, в отличие от завершённых историй святых и мушкетеров прошлого, живут и днесь. Герои игр, сериалов и мультфильмов отвлекают на себя внимание современника не часами — годами. Тысячи людей родились под стрельбу Дюка Нюкема и умерли, так и не дождавшись последнего «Дюк Нюкема форева».
Как следствие, психика современника-самозараженца строит собственную Москву с собственной ФМС, не регистрирующей на постоянное жительство никого непонятного, неприятного и неблизкого — в том числе и настоящих людей. Получить в душе самозараженца временную регистрацию живые могут только в сопровождении каких-нибудь близких ему духов. Эта краткая встреча при посредничестве фантомов называется «дружбой по интересам», но она почти никогда не бывает сколько-нибудь прочной. Ведь серьёзной привязанности к конкретному фантому у большинства свободных самозараженцев тоже нет.
В итоге с больными происходит то же самое, что с компьютерами, лишенными благодетельных фильтров и антивирусов: они начинают тормозить, рассылать идиотский спам к тридцати обращаются в предельно усталые от жизни пожилые развалины. Даже минимальное усилие по принятию здравого решения (или другого человека в свой мир) заставляет их попискивать и мигать красным светодиодом. Как показывают опыты Воронежской лаборатории, до сорокалетия больные стремительно превращаются в т. н. мизантропов. То есть начинают много есть, играть дома на синтезаторе и слушать в машине «Мчится тихий огонёк моей души».
Когда же они умирают от инсульта за клавиатурой, их бывшие жёны обнаруживают в квартире следы многочисленных хобби покойных. Эти хобби наследницы с уважением складывают в большие картонные коробки. Почтение к мёртвым в нашем обществе до сих пор так глубоко, что иногда эти коробки не выбрасывают лет по пять-шесть. Их биографии проходят для Человечества почти безболезненно, но и бесполезно.
Универсальной терапией свободы самозаражения Космос считает изоляцию от любых форм масс-культуры. Как показывает История, в изоляции от неё люди, даже несклонные к коллективным действиям и творчеству, способны построить Беломорканал, сочинить Moorsoldaten и даже выбрать Папу Римского.
О неизбежности Светлого Будущего
В минувшие выходные Истинный Учитель Истины (то есть я) с удовольствием закрыл тему нелюдимой социопатии современников — мне больше нечего о ней сказать. Отметив это дело сигариллой и боксёрским поединком в клубе им. Поля Робсона, я отправился на публичный диспут в Тулу, где был атакован группой молодых людей, требующих от меня ответа на действительно важный вопрос.
А именно: с чего я взял, что Светлое Будущее, о котором я постоянно талдычу, неизбежно? И какое оно вообще?
Я пообещал молодым людям, что следующее эссе напишу именно об этом. Обещания надо выполнять, и вот оно висит перед вашими глазами.
Что это такое — Светлое Будущее? Внеземные Цивилизации, неутомимо стремящиеся морально опустить Человечество и обидно поржать над его плачевным состоянием, вот уже века пытаются высмеять это понятие. Поначалу они его вообще отрицали. Человеку античности, к примеру, впаривалось, что в грядущем будет — в лучшем случае — как сейчас. А вообще будет только хуже, поскольку ты, быдло, забыл прежнее почтение.
После того, как Человечество посрамило врагов железнодорожным сообщением, прививками, холодостойкими сортами злаков и запустило в них Гагариным — враги испугались и сменили тактику. Теперь они создают иллюзию, будто в грядущем нас подкарауливает возведённая в куб современность. Например, нашему современнику все уши прожужжали о том, как он будет беспроводно выплачивать свои кредиты через тридцать лет и какой будет его бюджетная машина, — но забыли предупредить, что в будущем может не оказаться ни кредитов, ни бюджетных машин.