Прыжок Ящера, стр. 54

– Не надо про свистопляску! Как я пятился, ты обратил внимание? Может, это был какой-нибудь аркан?

Гонтарь не очень уверенно покачал головой.

– Аркан я бы заметил. Хотя…

– Договаривай, черт подери!

– Вы и впрямь странно двигались. – Телохранитель задумался, припоминая. Легкая бледность покрыла его лицо. – У вас… У вас ноги скользили по полу!

– Ну вот! – я хлопнул его по плечу. – Меня волочили! Как мешок с тряпьем! Теперь ты веришь, что это не басни?

– Но как?!.. Кто это мог быть?

– Вот и давай смотреть. Всех и каждого, – я оглянулся. – Пока можно с уверенностью сказать, что этот невидимка дьявольски силен. И масса – не чета моей и твоей. Иначе не волок бы меня с такой легкостью.

– Но если он… В смысле, значит, невидимый, – Гонтарь с трудом выдавливал из себя нужные слова. – То есть, если он не такой, как все, разве мы его найдем?

Гонтарь был практик и материалист. И даже приняв, как факт, немыслимое, он выдал простой и веский аргумент. Я смотрел на него, ощущая, как стремительно растет во мне паника. Волны бешенства хлестали в скалу Страха, но уже не в состоянии были дотянуться до вершины. Я НЕ ЗНАЛ, что ответить Гонтарю, чем возразить. Это была плоскость, по которой невозможно было шагать и вообще двигаться. Каждое неудачное падение могло вызвать взрыв постороннего смеха, любое шевеление влекло за собой подозрительное отношение окружающих. А доказывать, что ты не верблюд, – даже самым близким и проверенным – всегда представлялось делом сложным.

– Все равно, – чужим неестественным голосом произнес я. – Давай их внимательно осмотрим. Мало ли что… Осмотрим, а там уж решим, как быть дальше.

Глава 25

Только что все они были живыми, ворчливыми и грозными. Но крохотные кусочки металла вошли в их тела, заставив жизнь поплавком выскользнуть наружу – за пределы земного бытия. Сработал жутковатый и всесильный закон Архимеда. Удивительно и страшно, как мало, оказывается надо, чтобы взашей вытолкать из телесных пенат душу! На чем вообще она держится? Какого рожна ей надо в этом физическом мире? Обычное любопытство? Может, тело-носитель всего-навсего арендуется в некоей космической конторе, как средство передвижения по чужому непривычному миру? А что!.. Цепляет же водолаз свинцовые башмаки, чтобы разгуливать по дну. Вот и наше тело, верно, является чем-то подобным. Спускается иноземный арендатор, пролезает вовнутрь, начинает жить, осваиваться. Само собой, шляется по чужому миру, принюхивается, присматривается, время от времени изучает увлекательный процесс превращения архитектуры в руины. Втихаря, верно, строчит какую-нибудь диссертацию. Часть идеек подбрасывает тугодумному процессору. Пусть воспользуется, не жалко. Однако стоит физическому скафандру чуток прохудиться, как душа тут же бежит вон – за глотком космического кислорода, к спасительному небу. Тело, разумеется, бросается на произвол судьбы. В самом деле, что над ним дрожать, если оно – только подобие саркофага, органический корпус, снабженный пятипалыми манипуляторами…

Опустив глаза вниз, я шевельнул носком туфли татуированную кисть Коры. Пальцы вора по сию пору стискивали длинную, оснащенную кровостоком финку. Как видно, этим самым манипулятором он намеревался попортить мою оболочку, но не успел. Мир отнюдь не подобен оазису на островах Полау, где в озерах помимо медуз обитает всего три вида рыб. Не жизнь, а малина! Ни тебе ни акул, ни пираний, ни крокодилов. Резвись и ничего не бойся! Иное дело – наши воды. Хищники тут кишмя кишат. А когда к власти приходит кто-нибудь из семейства особо клыкастых, начинается вовсе непотребное. Причем видно это каждому ежику и каждой амебе, а вот сказать, что сие смешно и дико, побаиваемся. И правильно побаиваемся. Приучены. С тех самых тридцатых-сороковых. Как писал Евтушенко: «на вбитый в мозг спинной – тридцать седьмой…»

Или, может, неправ Евтушенко? Не столь уж скверно это унизительное чувство? Разве не оно очерчивает границы, за которыми начинаются отвага и геройство? Разве не оно наделяет сосредоточенностью и вниманием? Эзопов язык, анекдоты, понимание с полуслова – все это наработки разума, его булатная кромка. Страх точит нас ежедневным абразивом, мы становимся острее. А могли бы оставаться тупыми. Кто уж что выберет. Хотя слов нет, мерзкая эта штука – страх, но возможна ли без него жизнь? Очень сомневаюсь. И западная расслабуха нам не пример. Чем они там кичатся? Свободой слова и критики? И что дальше? Есть какой-то весомый результат? Что-то не бросается в глаза, хотя успел вдосталь покататься по свету. Сплошь и рядом – улыбчивые несмышленыши, торгаши да ворье, люмпены и прожигатели жизни. Впрочем, даже с последним у них неважно выходит. Прожиганию – это у нас обучены, у них все только дымит да тлеет – скромно, с расчетом, аккуратно. Выехали за город, расстелили одеяльце, съели по гамбургеру – красота! Называется гульнули! Как говаривал один мой знакомый: у них смеются, у нас хохочут. И Жванецких с Райкиными у них никогда не будет. Был, правда, Чаплин, но и тот жил на заре становления, когда еще не вызрело царство капитала, не вылупилось из кукушкиного яйца…

– Может, кто из этих? – успевший вооружиться трофейным пистолетом Гонтарь задумчиво кивнул на парочку трупов у самой стены. Те самые «мальчики с шкафчики». Я покачал головой. Этих я бы, конечно, приметил, потому что изначально сидел так, чтобы держать всех на виду. Тот, кто приблизился ко мне со спины, должен был выйти… Так, секундочку!

Я вернулся к месту, где стоял мой стул, и бегло осмотрелся. Черт! Снова получалась белиберда! Неоткуда было ему выходить! Ну неоткуда – и все тут! Разве что прямиком из стены…

Рука невольно потянулась к обоям, но, заметив боковым зрением настороженное внимание Гонтаря, я с деланным равнодушием отвернулся.

Комедия аля-улю! Вот ты уже и боишься, Ящер! Собственного сумасшествия и неверия в тебя окружающих. Потому что одно-единственное слово способно списать человека в утиль. Соберется кто-нибудь с духом, назовет чокнутым – и все! Станешь одним из тех, кого следует презирать и опасаться. А вот нормальным позволительно все. Развязывать войны, наносить ядерные удары, разрабатывать бактериологическое оружие, трудиться в гестапо.

Были ли нормальными Ежов с Ягодой? Безусловно. Как и Геббельс с Герингом. А вот Гете мучился от эпилептических припадков, Шуман – от психических расстройств. Грустно кончили свой век Свифт, Ленау и Ньютон. Никто из них не мог похвастать внутренним здоровьем. Странное дело, эти парни почему-то не приживались в нашем мире – мире, годящемся только для нормальных людей, живущих по нормальным конституциям, исповедующим нормальные законы.

Я поднял голову. В зале показался один из парней Дина. Наспех обмотанная бинтом кисть, окропленная кровью рубаха. Будничным тоном боец сообщил:

– Там еще один остался. Забился в щель и садит из шпалера! Там поворот хитрый – вроде аппендикса, гранаты в сторону уходят. Никак гада не выковырнуть…

Мы ничего не ответили, и, потоптавшись на месте, баюкая на груди раненную руку, боец присел на скамью. Видя, что на него не обращают внимания, положил автомат на колени, занялся своей рукой.

Закончив обход тел, я остановился возле окна. Счастье, что на нем не было решеток. В противном случае ребяткам Дина-Гамбургера пришлось бы ломиться в двери, что не всегда проще и безопаснее. И кто знает, чем бы все обернулось.

В сущности Дин был прав, отговаривая меня от этой затеи. Голову в пасть львам и крокодилам засовывают лишь на цирковых аренах. В природе подобное трюкачество категорически воспрещается. Просто по самой логике вещей, исходя из здравого смысла. Но если б все на свете решал здравый смысл!

Потянуло промозглым сквознячком, и я плотнее запахнул ворот.