Прыжок Ящера, стр. 48

Те же американцы, говорят, грибов вовсе не собирают и не едят. А мы едим. И на кухоньках любим сидеть за прозрачными стакашками. Мы вообще многое делаем, чего не делают они. Хотя чего я на них взъелся? Из-за «Харбина»? Чепуха какая! Пропади он пропадом со всеми своими миллиардными оборотами! Просто у них тепло, а у нас холодно. Вот и все отличие между нами. Другая сторона Земли, вторая щека планетного личика. Врежь по одной, вторая тоже запунцевеет. Потому что они наши фантомы, а мы их тени. А иногда, наверное, наоборот.

Я шагнул в зеркало, и ноги по колено погрузились в мягкое. Жирный, чуть тепловатый пепел образовывал подобие сугробов, сажистые хлопья кружились в воздухе. Сумрачный горизонт, отсутствие всяческого неба. И только где-то далеко впереди всполохами мерцал крохотный костерок – зыбкий маячок, к которому я и стал продвигаться, глубже и глубже увязая в мучнистом пепле. Температурка здесь была еще та! Как в какой-нибудь Сахаре. И в то же время было страшно холодно. Черт его знает, каким образом это сочеталось. Возможно, сместились шкалы и критерии, может быть, изменилась моя собственная температура. Зубы щелкали, выбивая дробь, руки приходилось прятать в карманы. Теперь я уже рвался к костру не из праздного любопытства. Мне необходимо было добраться до теплого, я жаждал согреться.

И пришло вдруг на ум странное: всю свою жизнь я только и делал, что остывал. До абсолютного нуля и много ниже, потому что абсолютного ничего нет и не было – хоть по Эйнштейну, хоть по фрактальщикам. Как писал Искандер, световое пятно, что дает костер, – это то самое жизненное пространство, что в действительности необходимо человеку. Все прочее – от лукавого, от бесовщины.

И снова неуместный смех всколыхнул грудь. Потому как и Бес, и Лука пребывали в числе моих давних клиентов. Бывших и сплывших. В ту же безотказную Лету. Забавно, но страшненькую эту речку по сию пору никто не осушил и не запрудил, не зарядил в трубы на нужды подземных городов. Как тысячелетия назад, мрачная и полноводная, она давала приют всем и каждому, с послушанием тягловой лошади доставляя многочисленных пловцов к океану безвременья.

Опора из-под ног исчезла. Зажмурившись, я повалился вперед, силясь ухватиться хоть за что-нибудь. Но, уцепив словно щенка за шкирку, чудовищная сила уже несла меня назад – все быстрее и быстрее. Я брыкался и егозил ногами, как велосипедист, но все было тщетно. Спиной я прошиб зеркало и, влетев в кабинет, растянулся на полу.

В затылке обморочно загудело, пульсирующе ныло в висках. Вставать не хотелось. Не хотелось открывать глаза. Все, что я мог узреть, я видел уже сотни раз. И, нашарив в кармане блокнот, я раскрыл его на середине, прикрыв лицо, как пляжная разнеженная дама. Повинуясь желанию, сознание, эта скользкая рыбина с угриным телом, блеснула напоследок чешуей и погрузилась в торфяные воды ночного Лох-Неса. Встрепенувшиеся чудовища медлительно заработали ластами, потянулись к ней со всех сторон. Начинался час кошмаров.

Глава 22

Утро выдалось напряженным.

Еще до десяти я успел обзвонить десяток людей, побывать на собственном рынке и парочке супермаркетов, пройтись по лоткам, заглянуть на мебельную, приобретенную недавно за бесценок фабрику. Что поделать – вынужденные визиты! Если император не посещает своих вассалов, вассалы быстренько забывают об императоре и сами норовят объявить себя таковыми. А посему косточками разумнее шевелить. Ради физического и психического здоровья. Тем более, что поводы для подобных визитов всегда найдутся. Трое напроказивших компаньонов получили от меня разнос, двоих я обласкал. Юный вундеркинд с Сеней Рыжим предоставили пред ясны очи Ящера план-проспект о пробном наезде на одну из столичных контор – тех самых, что развлекались зарубежным мошенничеством. Судя по всему, улов ребятки уже собрали, со дня на день могли исчезнуть с горизонта. Вундеркинд испрашивал высочайшего соизволения на акцию и умолял одолжить на время группу захвата. И то, и другое он получил. А в полдень агент из Москвы сообщил о некоем господине Икс, прилетевшем во главе небольшой делегации из солнечной Калифорнии. Перехватить штатовцев не удалось, калифорнийца встретили орелики из силовой структуры «Баязета». Отчасти это было скверно, но с другой стороны засветился очередной серьезный оппонент, мечтающий вернуть долю от былого пирога «Харбина». Перебросить нужное число мальчиков в столицу мы попросту не успевали, и я, коротко перемолвившись с Доном, тамошним большим человеком и по совместительству нашим союзником, договорился о небольшой примочке противнику. Уже в полдень офис «Баязета» был взят в кольцо столичным «Ятаганом», сработавшим под ОМОН. На глазах пораженных американцев ребята в масках сковали администрацию фирмы наручниками и, подталкивая стволами эскаэсов, вывели из здания. Получилось очень даже символично: «Ятаган» штурмовал «Баязет». Но главное, что чуть позже американцев без труда уговорили сесть в наши машины и отвезли в резиденцию Дона, куда я первым же рейсом отправил Безмена с Барановичем. Можно было бы чуток расслабиться, но с таможни по-прежнему ничего не сообщали. Затянувшееся молчание наводило на недобрые мысли. Зато гуднул тревожным звоночком далекий алюминиевый заводик в Сибири. Местные сепаратисты явно готовили небольшое восстание. По счастью, наши наблюдатели вовремя отследили шевеление среди тамошних держателей акций, и туда немедленно выехало двое наших финансистов, которых для надежности усилили эскортом из пяти атлетов. Словом, будни тянулись своим чередом, хотя и были помечены повышенной против обычного нервозностью. Впрочем, не одними гадостями потчевал разгорающийся день. Около двух часов в офис заявился бритый под урку Гонтарь – вчерашний зэк и сегодняшний полноправный гражданин российской федерации.

Мы чуть было не обнялись. Этого крепыша после смерти Ганса я был особенно рад видеть. В течение нескольких лет, он являлся моим личным «щитом», не раз спасал от верной смерти, да и по части интеллекта успел зарекомендовать себя наилучшим образом. Именно Гонтарь в какой-то степени мог заменить мне Ганса. Он да Шошин, который в прошлом работал у нас оператором по чрезвычайке, а ныне также сидел в местах не столь отдаленных. С Гонтарем можно было не бояться разъезжать по самым сомнительным «стрелкам», природный сыскарь Шошин подобно охотничьему псу шел на звук и на запах, выцеживая и выуживая любую значимую для империи информацию. Теперь Гонтарь сидел в моем кабинете, Шошина, увы, пока не было.

Про то, как сиделось, спрашивать я не стал, поскольку без того знал, что сиделось не столь уж плохо. То есть, если сравнивать с большинством сидельцев нашей великой и необъятной. Шошина затолкнули в «красную» зону, Гонтаря – в «черную», но мне это было без разницы. И там, и там имелись свои люди, а если бы таковых не оказалось, в ход пошла бы валюта и нужные волонтеры, конечно бы, объявились. Главная подстава, на которой государство спотыкалось и падало, носом бороздя грешную землю, в том и заключалась, что чалились у нас с эффектом «до наоборот». То есть, самые матерые в зонах не задерживались вовсе, лицам второго и третьего уровней предоставлялась целая система льгот, находящаяся в прямой зависимости от степени крутости субъекта. Зоны усиленно подогревал общак, подогревали частные вклады. Если «смотрящий» зоны получал добрый пай с красочной малявой насчет новенького, за судьбу последнего можно было не волноваться. В «красных» зонах подмасливали администрацию, в «черных» – воров. Там же, где правил беспредел, пускали в ход аналогичные методы – то бишь, самых вредных опускали, пугливых стращали, сговорчивых задабривали подарками. Помнится, в одной из зон, куда угодили в позапрошлом году трое моих подопечных, нам даже пришлось разжечь некое подобие революции, в результате которой тамошних отморозков шустро превратили в калек, разбросав по иным точкам, «хозяину» дали по ушам, администрации «поставили на вид». Словом, везде можно было добраться и дотянуться до значимых рычажков-шестереночек, предпринять нужные шаги. Разумеется, должным образом порадели мы и за Гонтаря с Шошиным – людей далеко не последних в нашей империи. Было бы славно, если в кабинет зашли бы сейчас оба, но с Шошиным, судя по утреннему докладу чинуши, выходила какая-то непредвиденная задержка, и приходилось радоваться тому, что есть.