Прыжок Ящера, стр. 38

Глава 17

"Я в знак протеста каждый день

Играю фугу «До Минор» перед экраном!"

Ламудан Моречев

Нет, она совсем не казалась зеленой соплюшкой! Настоящая женщина-жрица! Не бестолковая нимфетка, не перебивающая желание хищной ненасытностью вамп, – самая настоящая жрица! И тело ее прижималось к моему, заполняя все пазухи, не оставляя ни клеточки свободного пространства, при этом не пеленая руками и ногами, чего я терпеть не мог, предоставляя полную свободу маневра. Она не знала, но чувствовала, как себя держать и вести. Олицетворенная природа, не обезображенная старческими пятнами цивилизации.

Самое забавное, что в отличие от Елены ее нельзя было назвать красавицей. Та самая половинчатость лица, которую я подметил в первую нашу встречу, угадывалась и в фигуре. Стройная спина и ровные плечи волею природы оказались усаженными на крестьянский ширококостный стан. Все равно как какая-нибудь шахматная королева! Длинная скрипичная шея плезиозавра, переходящая в безразмерное тулово… То есть, о безразмерности речи, понятно, не шло, однако ножки Надюха имела вполне заурядные. Куда там до Синди Кроуфорд! Уверен, в самом периферийном конкурсе обнаженки она не одолела бы и первого тура. Тем не менее распаляла меня эта девочка сказочным образом. Возможно, театральная приглаженность Елены давненько поднадоела мне, превратившись в инородный груз. Надюха была своей – и внутренне, и внешне. Ее скифская дикость мне импонировала, уличная вульгарность притягивала, как магнит. Таким, скорее всего, был и я сам, отчего получалось некое подобие симбиоза. В партнере мы зачастую и любим самих себя. Кого еще нам, законченным эгоистам, любить? Так что особого открытия я не делал. Кажется, нашу странную общность понимала и сама Надюха, хотя в перерывах между любовными утехами, не стеснялась осыпать меня бранью. Черт его знает почему, но мы были друг другу нужны, и даже ругань ее меня практически не задевала.

– Уже удираешь?

– Убегаю, Надюха!

– Беглец!

– Не беглец, а делец. У дельцов всегда мало времени.

Я торопливо одевался, а она разгуливала вокруг меня кругами, распевая выдумываемое на ходу:

– Ты не беглец и не делец, ты просто-напросто подлец… И зачем все это нужно, ты можешь мне объяснить?

– Не зачем, а кому!

– И кому же?

– Наверное, нам обоим.

– Да уж, связалась со сволочью и сама стала такой, – Надюха сокрушенно вздохнула и тут же повисла у меня на шее. – Ох, и гад же ты, Ящер! Приходи поскорее, ага?

Такая вот была у нас любовь! Прямая и откровенная, как лезвие бритвы. И никаких Павлуш, никаких кисок с рыбками! Мы знали друг о дружке все с самого начала, а чего не знали, о том догадывались.

– Только не вздумай жениться на мне! – шепнула она. – И не изводи Ленку.

– Поглядим-посмотрим, – я похлопал Надюху по щеке и, отстранившись, вышел в прихожую.

– Когда вернешься?

– На трудные вопросы не отвечаю. Пока…

Родная «Вольвушка» подкатила к подъезду, из машины сопровождения показались два лба, бдительно обозрели окна и крыши окружающих зданий. Я сел в автомобиль, и мы тронулись в путь. Слушая вполуха начальника охраны, я крутил выведенную к креслу пассажиров настройку радиоприемника, пытаясь поймать что-либо мало-мальски музыкальное. Но эфир продолжал оглушать попсовой кувалдой, череда самодеятельных станций в старательном подражании равнялась на «Европу-Плюс», последняя же без устали вела треп с толпами бездельников, на заказ выдавая бездарные песенчушки, выспрашивая заветные желания и эти самые желания немедленно исполняя. Мелодии, которыми сорили все эти опятами расплодившиеся станции, насколько я знал, сочинялись на корейских синтезаторах левой пяткой с бутербродом в зубах. И, увы, нынешнего слушателя столь скороспелая лапша, похоже, устраивала. Вконец отчаявшись найти что-либо мелодичное, я выключил приемник вовсе.

– Значит, ты уверен, что о фильме Баранович ничего не знает? – я хмуро взглянул на Ганса.

– Божится, что не в курсе.

– Может, врет?

– Да не похоже. Он ведь все секреты выложил. Без утайки. Какой ему интерес что-то скрывать? И Хасан на него в щелочку успел полюбоваться, сказал, что выжимать из такого нечего. Дяденька, мол, и так распахнут до предела. А Хасан в подобных делах понимает. Психолог!

– Ладно коли так. – Я задумался. – Как вам вообще показался этот Баранович?

– Да никак. Обычный фраерок. Судя по всему, денежки любит, комфорт. Соображает вроде неплохо.

– Значит, сработаемся.

– А то! Живым остался, как тут не сработаться? А вообще Безмен утверждает, что финансист головастый. Память отменная. Как сообразил, что может оказаться полезным, еще пару заначек выложил. По собственной инициативе. Оказывается, руднички у них тут еще есть. В укромном месте.

– Это что же, в наших местах?

– Да нет. Сами рудники где-то под Алапаевском, а здесь документы и карты, списочный состав старателей.

– И что добывают?

– Золотишко и вроде даже алмазы. Все, разумеется, черное.

– Неплохо! – я покачал головой. – Значит, бухгалтер решил работать не за страх, а за совесть?

– Как знать. На всякий пожарный компру все равно не помешает состряпать. Мальчиков там или девочек в постель сунуть. Тогда окончательно повяжем.

– Ну, это пока не горит, хотя на досуге, конечно, подумай. Дело полезное… – Я потер кончик носа. – Москвичей наш дружок, часом, не боится?

– Некоторая вибрация наблюдается. Но в пределах допустимого. Кроме москвичей еще ведь друзья покойных остались, а под ними – аж полтораста фирмешек. Мы только треть прибрали. И то – только потому, что проявили космическую прыть.

– Что с остальными?

– Остальные, само собой, пригнулись. Какой им интерес светиться? Вождей нема, так что залягут на дно. Из особо крутых – разве что дяденька один из Сибири сыскался, ну и столичные, конечно. На этих последних Баранович выложил подробнейший реестрик. Всех, кого знал, занес. Правда, говорит, список далеко не полный. Его-то делом были бумажки, а с кремлевскими крышами базар вели другие. Чаще всего – либо Стэк, либо Микита.

– Ладно… Так и так придется подключать московских приятелей. Пусть покопают по своим каналам. Осложнения нам не нужны. Если что, поделимся, – я вздохнул. – А то ведь пригонят эшелон бритых, и разбирайся потом. Все морги трупарями завалим.

– Это точно!

– Что Баранович знает о наркоте?

– Практически ничего. Знает, что баловались, что были связи с Польшей, Германией, Турцией, но подробностями занимался узкий круг лиц. Там ведь бухгалтерия несложная, все в голове можно держать. Основных курьеров насчитывалось человек пять или шесть. Связаны были напрямую с паханом. Теперь, конечно, тоже пропадут с горизонта… – Ганс шмыгнул носом. – А может, кто и на нас попытается выйти, не знаю. Мы-то с этим как?

В глазах его проблеснула неуверенность. Я фыркнул. Общие тенденции на мировом рынке начальник охраны тоже примерно себе представлял. Главный барыш в раздробленном феодальном государстве, именуемом Россия, приносила торговля оружием и наркотой. Но до крупного оружия нам было не дотянуться, – все шло через политиков и армейских жуков, а вот «космосом» баловались практически все. Еще лет пять назад кое-кто играл в принципы, оправдывая сутенерство, с пеной у рта клеймя наркомафию, но нынче все переменилось. Возможно, и я мог бы увлечься этой грязью, но, видимо, вовремя клюнул петушок в голову – сообразил, что торговать грязью ради другой грязи – то бишь ради презренного металла – для Ящера западло. Черт его знает, почему я так рассудил, да и лень было особо раздумывать. Шкалу ценностей каждый себе придумывает сам. Гнать танки с пулеметами в Иран и Ирак – это ладно, со списанных ракеток обдирать золотишко и платину – тоже, но работать на дурдом, когда и без того все вокруг сплошная дурдомовщина, я не желал. И по той же самой причине никогда бы не стал вязаться с паучками, что под шумок обустраивали на окраинах необъятной родины радиоактивные могильники либо сбывали на сторону боевой уран и плутоний. В ближайшие десять-пятнадцать лет я мог бы предсказать планете массу каверзных неожиданностей – в частности ядерный терракт в каком-нибудь крупном городе вроде Вашингтона или Тель-Авива, после чего наконец зачешутся припухшие президентики сверх и не сверхдержав, сообразив, что прогресс давно уже напоминает скорпионью задницу. Да и черт с ними! Я по крайней мере буду твердо знать, что рванула не моя начинка и не от моей травки гикнулся очередной миллион слабаков.