Великий Гусляр, стр. 429
3. Маленький лорд Блянский
Ксения возвратилась домой через полчаса.
Накрапывал дождь, но она его не замечала. Вид у этой пожилой женщины был возвышенный и взволнованный, словно она шла с удачного свидания.
— Ты где гуляла? — строго спросил Удалов, который скрывался под навесом у ворот.
— Позировала, — ответила Ксения и прошла мимо мужа, как мимо фонарного столба.
— Как так «позировала»? — поразился Удалов. — Кому может быть интересна рожа твоего лица?
Он не хотел обидеть жену, но так уж вышло.
Ксения вздрогнула, как от удара кнутом, но не обернулась.
Она уже достигла двери в дом.
Корнелий метнулся за ней и закричал:
— Отвечай немедленно!.. Пожалуйста.
— А я не лицом позировала, — сказала Ксения, взявшись за ручку двери. — Я всем телом позировала. — И улыбка Джоконды проползла по ее лицу. — Всем моим обнаженным телом.
И тут же дверью — хлоп!
Чуть нос Удалову не прищемила.
А когда он пробился к себе в квартиру, Ксения не пожелала с ним объясняться.
Так что, побродив по комнатам и ничего не добившись, Удалов спустился к профессору Минцу.
К тому самому, который говорил: «Лучше быть первым парнем в Гусляре, чем третьим академиком в Москве».
Удалов его понимал.
Понимал он и величие его интеллекта, и его человеческие слабости. К примеру, он отлично знал, что Минц никогда не признает поражений.
По одной простой причине. Он их никогда не терпит.
В конце концов не мытьем, так катаньем Минц побеждает природу, человечество, неблагоприятные обстоятельства и даже, если повезет, Ксению, жену Удалова.
Но в случае с Васей Блянским Минц чуть не проиграл.
И сказал знаменательные слова:
— Если что — уйду на пенсию.
— А как же наука? — спросил Корнелий Удалов.
— Встанут новые бойцы, — туманно ответил Лев Христофорович.
Вернее всего, Минц имел в виду Гамлета Лаубазанца, который многого достиг и еще большего достигнет в будущем.
Но Минц был охвачен грустью.
Первое поражение за первые шестьдесят лет жизни!
И главное — кто выиграл? Вот именно ребенок, мальчишка, несмышленыш. Правда, Вася был не виноват, а виновата природа, которая создала уникального ребенка.
Способности Васи проявились далеко не сразу. Его жизнь была схожа с жизнью маленького лорда Фаунтлероя. Помните, который до пяти лет не сказал ни слова. А потом вдруг за обедом на хорошем английском языке произнес: «Бифштекс недосолен». Все засуетились, понесли бифштекс на кухню, выпороли повара, а потом кто-то догадался спросить мальчика: «Почему ты молчал пять лет и вдруг сегодня заговорил?» — «Раньше бифштекс был посолен правильно».
Понимаете, на что я намекаю? На то, что любая ненормальность не кажется таковой, пока себя не проявит. Вода не течет под камень, но если вы сдвинете его хоть чуть-чуть, то она сразу потечет именно под лежачий камень.
Вася Блянский рос как положено, ходить начал, как все, зубки у него прорезались, как у остальных детей нашего городка.
Мама Васи, Тамара Блянская, которая растила сына без отца, Григория Блянского, оставившего ее ради одной шлюхи из Потьмы, мерзопакостной дряни, работала экскурсоводом в музее и водила туристов по гуслярским памятникам старины, которые большевики не успели взорвать. Порой она брала мальчика с собой, так как его не с кем было оставить. Бедность, безысходность…
Мальчик хотел помочь маме, но он был несмышленышем и фактически помочь ничем не мог.
Тамара отдала Васю в садик продленного дня, но на пятидневку отдавать не стала, потому что скучала без сынишки, и ее однокомнатная квартира без сына казалась ей пустынной.
Тамара готовила скромную пищу, а Вася баловался с игрушками.
В последнее время он полюбил играть в оловянных солдатиков, которых теперь делают из пластика.
Бульончик был уже готов, Тамара накрыла стол на кухне и позвала мальчика:
— Вась!
Никакого ответа. Только слышно, как что-то пощелкивает, постукивает и даже позвякивает.
— Ну, что ты там закопался! — раздраженно воскликнула Тамарка. — Суп остывает.
На самом-то деле ее беспокоила не температура бульона, а шестнадцатая серия «Семейных трагедий» с актером Гуськовым — кумиром некоторых провинциальных женщин.
Серия начиналась через десять минут, а сына не так легко накормить, если ты спешишь.
Вновь не дождавшись ответа, Тамара прошла в комнату и увидела, что ее сынишка сидит, ничего не касаясь и даже не двигая ручками. Перед ним на полу расставлены игрушечные армии. Солдатики, как живые, движутся по полу, причем некоторые, самые отважные, выдвигаются вперед, другие отстают, норовят дезертировать и спрятаться под диваном. Отдельные части и подразделения совершают обходные маневры, другие попадают в окружение и гибнут, не сдаваясь в плен…
Но более всего Тамару взволновали выстрелы и даже взрывчики, которые раздавались на поле боя и рвали на части военнослужащих.
Тамара, женщина трезвая и земная, постояла, замерев от ужаса, минут шесть, пока не убили одного из знаменосцев, что вызвало панику во всей дивизии, и дивизия обратилась в бегство.
Мальчик встал, пошел к двери, забыв о драматическом сражении, рассеянно врезался в мамин живот и спросил:
— Обедать когда?
— Что же ты, бездельник, с игрушками делаешь? Пожар решил устроить, террорист? — строго спросила мать и хотела было шлепнуть ребенка, но спохватилась, что он вырос и шлепками его не перевоспитаешь. Пришлось достать из шкафа ремешок от синей юбки и выпороть сынишку как следует.
Мальчик не плакал, не просил пощады, потому что понимал, что растет без отца и должен слушаться маму.
Буквально на следующий день его пришлось пороть снова, потому что он набезобразничал во дворе.
Мать отпустила его поиграть в песочнице.
Там уже возилась Маруська из шестого подъезда и тихий татарский мальчик, имени которого никто не запомнил.
Маруську вы, может, знаете — вся в дедушку Ю. К. Зрителя, избалована до крайности. Унаследовала от дедушки страсть к блестящим металлическим вещам, в пять лет уже различает платину и палладий.
Дети играли, а тут у татарского мальчика пропал амулетик, маленький, блестящий, на тонкой цепочке. Произошло это потому, что цепочка невзначай порвалась, и амулетик упал в песок. Был он золотой, как кирпичик, размером с ноготь взрослого мужчины, и на нем была вырезана львиная морда.
Тонкая ручка Маруськи мелькнула как молния, и амулетик под названием пайцза, подаренный Чингисханом пращуру татарского мальчика, пропал с глаз — оказался надежно спрятан под сарафанчиком.
Татарский мальчик спохватился, но не был уверен, а только заподозрил Маруську и стал тыкать в нее пальцем и восклицать:
— Отдай, отдай, это семейная реликвия, она двери Сезама открывает!
А Маруська лишь хохотала, заливалась, как Шемаханская царица, даром ребенку пять лет!
— Отдай, — сказал Вася.
А Маруська заливалась еще сильнее.
Тогда Вася нахмурился, глядя на ребенка, и вдруг сарафанчик соскользнул с девочки и упал у ее ног, как подбитая птица. Следом за ним на песке оказались ее трусики, подобные убитой летучей мышке.
— Ах! — воскликнула Маруся.
Золотая пайцза тоже упала на песок, и татарский мальчик, как коршуненок, кинулся к реликвии.
— Ай! — завопила Маруська и побежала домой. Следом за ней из-под земли вырывались огоньки взрывов. Навстречу двигался дедушка Юлий Зритель, который зашел пообедать и вдруг видит — дитя, совершенно обнаженное, несется к дому.
Юлий подхватил ребенка на руки и спросил:
— Тебя обесчестили, дитя мое?
— Они мое золото отобрали!
— Кто тебя обесчестил?
Маруська показала на мальчиков, но татарский мальчик к этому моменту уже убежал, а вот Вася остался стоять с лопаткой в руке.
— Это он! — сказала Маруська, ловко соскочила с дедовских рук и побежала к песочнице, чтобы забрать свою одежду.
— Это ты сделал? — спросил Юлий К. Зритель.