Великий Гусляр, стр. 268
— Ты не прав! — крикнула вслед ему Ксения. — Я каждый раз вам спасибо говорю.
Небольшой зефир протиснулся в форточку и закрыл ее за собой.
— Я достал сухую мяту! — радостно сообщил он Ксении.
— Иди тогда на кухню, там один из ваших обедом занимается.
— Ксения, это эксплуатация! — крикнул Удалов.
— Я только помогаю им выполнять желания.
Удалов хлопнул дверью и побежал к профессору Минцу.
Там картина изменилась. Хоть Минц все также сидел на диване, теперь перед ним стояла шахматная доска, и по ту сторону доски сидел немолодой зефир.
— Плохи мои дела, — сказал зефир.
— А вы не поддавайтесь мне, — ответил Минц.
— Не поддаваясь, я рискую испортить вам настроение, а в вашем физическом состоянии это недопустимо.
Удалов от двери сказал:
— Слушайте, мне все это смертельно надоело!
Он отпрыгнул в сторону, потому что из коридора к нему подкрался зефир и принялся чистить ботинки.
— Все прочь! — приказал Удалов. — Вы хоть человеческий язык понимаете?
— Уходим, — ответил зефир-шахматист, и все зефиры немедленно испарились.
Удалов сбросил со стула пачку журналов, уселся и спросил:
— Ты скажи мне, скажи, что происходит?
— Оптимальный вариант вторжения из космоса, — ответил Лев Христофорович.
— Ну кто так вторгается! — воскликнул Удалов. — Почему они нас не угнетают, не уничтожают? Почему все происходит наперекосяк. Я о таком не читал!
— Мы настолько привыкли к тому, что наша история состоит из вторжений, уничтожений и угнетений, — ответил Минц, глядя в окошко, где все еще летал кругами космический корабль, — что не допускаем мысли о ином поведении и иных целях. Хотя именно об этом много лет назад талдычили советские писатели-фантасты.
— На то они и есть советские фантасты, — возразил Удалов.
— Мы вас воспитываем добрым примером! — крикнул от двери изгнанный зефир.
— Вы думаете, что нам нужны добрые примеры?
— Они всем нужны.
Удалов сжал виски ладонями. Нет, все это не укладывалось в его голове. И он не был исключением. С тех пор как над Великим Гусляром появились космические корабли зефиров, многие задавались вопросом: «Зачем нам такое счастье?»
В первые дни после высадки инопланетян горожане нарадоваться не могли на инопланетных гостей — и помощники, и добровольцы, и спасатели! Все помнили о том, как сорвался с высокого тополя и погиб зефир, который пытался снять оттуда глупого котенка.
— Пожалуй, — заговорил Минц, шмыгая носом и похрипывая, — им надо было брать за все плату. Хотя бы символическую. Мы бы легче к ним привыкли. Зря они упорствуют в том, что добрые дела — цель их существования. Добру должен быть предел.
Минц имел в виду ужасную историю, случившуюся вчера. Один пенсионер, ветеран, придушил зефира, который принес ему перед сном шлепанцы.
С утра город затаился в ужасе. Должны были последовать репрессии. Но репрессий не было.
Руководство зефиров принесло искренние извинения пенсионеру в том, что покойный зефир спровоцировал его на резкие действия, и подарило пенсионеру новый холодильник «Филипс» с доставкой на дом.
— Чувствую я, — сказал Удалов, — что надвигается роковой момент.
— Вы уверены? — спросил из коридора зефир-шахматист.
— Улетайте от нас, по-доброму прошу! — сказал Удалов. — Не можем мы отвечать добром на добро. Не умеем. Не приучены.
— Нет, — возразил шахматист. — Мы согласны на жертвы. Но мы верим в добро.
Удалов вздохнул и вышел на улицу.
Темнело.
За столом для домино сидело несколько соседей Удалова. Они держали в руках костяшки, но игру не начинали. Вокруг, на траве, в кустах, на ветках тополя, расположилось несколько зефиров, болельщиков.
— Давайте, друзья, начинайте! — крикнул один из зефиров.
— Гру-бин чем-пи-он! — закричал другой зефир из группы поддержки.
— Нет, я так больше не могу! — завопил Грубин и, вскочив, метнул костяшки в толпу своих болельщиков.
— Да гнать их в шею! — закричал Синицкий. — Они моему внуку все уроки делают и даже на контрольных подсказывают. Школа уже достигла стопроцентной успеваемости!
И тогда могучий Погосян тоже кинул в пыль костяшки, обернулся, неожиданно подхватил под мышки двух зефиров и выбежал на середину двора.
Одного за другим он швырнул их в черное небо в направлении космического корабля.
— И чтобы не возвращались! — кричал он им вслед.
Взлетев в небо, зефиры были вынуждены включать ранцевые двигатели и улетать к своему кораблю.
И тут, словно поддавшись единому порыву, все жители города от мала до велика стали хватать зефиров и закидывать их в небо.
— И чтобы не смели возвращаться! — неслось им вслед.
Через полчаса корабль зефиров полыхнул белым огнем из своих дюз и взял курс к неизвестной звезде.
…С тех пор прошло три недели.
Удалов возвращался с работы в автобусе и случайно подслушал такой разговор:
— А может, зря мы их повыкидывали? — спросил один мужчина другого.
— Теперь и придраться не к чему.
— Я уж вчера своей благоверной врезал. Так, для порядка, чтобы суп не пересаливала.
— При них суп никто не пересаливал, — вздохнул первый мужчина.
А третий, постарше, вмешался в разговор и сказал:
— Хрен с ним, с супом. Но есть у меня сосед, еврейской национальности, все на скрипке играет.
— И больше не к чему придраться? — спросили его из другого конца автобуса.
— В том-то и дело, — ответил мужчина.
Перерожденец
Удаловы купили дешевый круиз в межсезонье. Над Средиземным морем хлестали дожди, непогодило даже над островом Капри, где творил когда-то писатель Горький, у которого, говорят, недавно отняли в Москве улицу и передали гражданке Тверской. Удалов о такой революционерке даже не слыхал.
Ксения ждала, когда будет мальтийский порт Ла-Валетта, потому что там есть кожаные куртки: сыну и внучку нужны качественные изделия. Удалов дождливые дни просиживал в салоне или у пустого бассейна. Изредка позволял себе пропустить по маленькой с Василием Борисовичем, который отдыхал в каюте полулюкс. Василия Борисовича конкуренты звали Питончиком и всё ждали, когда его пристрелят. Может, потому он и потянулся к простому пенсионеру из города Великий Гусляр.
Сидя у бассейна, они переговорили на многие темы. Питончик все больше ругал демократов. За что — непонятно, потому что при коммунистах был таким мелким чиновником, что брал трешки в подворотне, а в демократическую эпоху смог завести себе женщину-референта с ногами, которые начинались от бюста, а о ее бюсте один певец сочинил песню «Как я трогал горы Гималаи».
Удалов, налетавшись по галактикам, тяготел к демократам, так как полагал, что демократы ратуют за демос. Питончику он о своем тайном убеждении не говорил — зачем расстраивать руководящего работника?
На теплоходе «Память „Нахимова“» было пустынно, как на пляже в Сухуми в разгар сезона. В бассейне резвилась только Дилемма Кофанова — известная рок-певица, которую Удалов раньше не знал. Все думали, что ее имя — псевдоним. Только Питончик, который знал все про всех — почему и оставался до сих пор в живых, сообщил Удалову, что Дилемма — ее настоящее имя. А вот фамилия ее — Вагончик. Именно фамилию она и скрывала.
Василий Борисович долго смеялся, прикрыв губы ладонью, — он был человеком смешливым, но знал, как это опасно. Имея телохранителя, Дилемма тем не менее тянулась к Питончику, потому что у нее была замечательная интуиция, которая подсказывала, что Питончик при желании может заглотить всех ее поклонников, не поморщившись.
И такой человек, по мановению руки которого к борту подъезжал «Мерседес» и которому послы бывшего Советского Союза наносили визиты в черных фраках, имел слабость! Он был жертвой современных суеверий — верил в астрологию, летающие тарелочки, телепатию, колдовство, черную и белую магию, заряженную воду и переселение душ. Переселение душ занимало Питончика более всего. Вытянув вперед волосатые ножки, так что чистые пяточки нависали над бассейном, и потягивая сок гуайявы, Василий Борисович рассуждал: