Вчера будет война, стр. 66

В привычный звон моторов «штук» вмешался какой-то чуть более грубый тон, напоминающий рычание. Пилот со стрелком переглянулись и вышли посмотреть. За мягкой стеной снежинок в темноте двигались яркие огни. В рычание моторов вплетался лязг гусениц. Часовой у шлагбаума бросился наперерез колонне, размахивая руками, его проклятий заблудившимся танкистам не было слышно за ревом и лязгом. Головной танк и не подумал останавливаться. Стальной монстр снес бронированной грудью шлагбаум, с кормы прозвучала первая очередь – и отпрыгнувший было в сторону часовой сложился, падая в снег. С несущихся обезумевшим стадом туш спрыгивали белые признаки, стреляя на бегу. Пилот вышел из ступора, дернул стрелка за руку, увлекая того под прикрытие стен. До самолета было метров двести, техники прогревают двигатель, так что можно успеть прорваться.

Грохнула пушка, и стоящая в окопчике неподалеку зенитка подпрыгнула, завалившись набок. Давид, не закрывая люка, чуть довернул и проехался по гнезду счетверенного автомата. Стрелок орал, поливая из «ДТ» стоящие рядком самолеты, над ухом бухала пушка, щедро рассылая трехдюймовую смерть. Танки кружили по полю жутким балетом. Кому-то не повезло, закопченная «тридцатьчетверка» нелепо развернулась поперек полосы, изрыгая черный соляровый дым, рядом факелом догорал кто-то из экипажа. Заныл электромотор, башня поворачивалась в поисках опасности. Судя по вздыбленной корме, снаряд прилетел справа. Давид, не дожидаясь команды, рванул рычаг. Вовремя. Тяжелый снаряд прошил воздух в каком-то полуметре, и тут же звонко шарахнули сразу несколько танковых орудий, приведя к молчанию еще одну зенитку.

Кто-то из летчиков то ли сидел в кабинах с самого начала, то ли прорвался к самолетам через этот страшный броневой вальс. Один «Юнкерс» дрогнул и, вынося вперед левое крыло, начал выкатываться из строя с явным намерением взлететь. «На таран!!!» – Давид с изумлением понял, что хрип в наушниках шлемофона – его собственный вопль, а руки уже бросили тяжелую машину в лоб пикировщику. В споре танка и самолета на земле танк всегда прав, это его жизнь, его стихия – стремительным рывком прорваться к мягкому, нежному где-нибудь в тылу и грубой правдой брони превратить его в сломанное и неопасное. Винт «Юнкерса» рубанул по броне, оглушив звоном весь экипаж, срывая закрепленные на броне инструменты и ящики с ЗИПом. Потом скошенный нос танка поддел крыло самолета, перевалив его через себя, опрокинув набок. Железное самбо. «Бей их всех!» – Давид довернул и пошел вдоль шеренги самолетов, сминая мягкие хвосты в алюминиевый хлам. Белые тени десанта слетались к казармам и служебным постройкам, трещали «ППШ» и «ДП», щелкали карабины. Фыркнул огнемет, и из здания штаба послышался многоголосый ор, заглушающий рев дизелей и заполошную стрельбу.

В кабине сложенного набок пикировщика добежавший-таки до своего самолета пилот лихорадочно пытался вытащить зажатую смятой стенкой кабины ногу. Из скомканного бака вытекал бензин, кругом все горело и взрывалось. Массивные тени проносились взад-вперед, доламывая то, что в спешке или по недосмотру пропустили. Чьи-то грубые руки выдернули пилота из кабины, протащили метров десять, бросили на снег. В затылок уперся ствол. Пилот скосил глаза и увидел совсем рядом, сантиметрах в тридцати, приминаемую огромными катками опасно блестящую ленту траков. До конца своей жизни пилот «штуки» возненавидел русские танки, которые сейчас уходили, уходили, уходили дальше на север.

* * *

Гореть в деревне было уже нечему. Закопченные остовы печей укоризненно тянули пальцы труб к небесам. Лемехов пробежал по отрытому в плотном снегу ходу сообщения (вгрызться в промерзшую землю было невозможно) к устроенной в развалинах одного из домов огневой точке. Трофейный «МГ» прятал дырчатый ствол в щели между бревен, выглядывая на белой равнине своих недавних хозяев.

– Как дела, Слава?

– Нормально, командир. Патроны есть пока, спасибо фрицам, – пулеметчик кивнул на тянущуюся правее страшноватую баррикаду из заледеневших трупов в серых шинелях, нимало не смущаясь соседством, – на пару атак хватит.

– Что немцы?

– Пока сидят в роще, носа не высовывают. Одно не в радость – вроде моторы у них там подвывали. Как бы по нам танками не проехались. Сбегали бы вы к партизанам, хоть какая – а все же артиллерия.

– Где вы слышали моторы? – Лемехов сразу помрачнел. Танки – это серьезно, десант танки, когда они по ту сторону стволов, не любит совершенно.

– Роща справа тридцать. Точнее сказать не могу.

– Хорошо. Благодарю за службу, красноармеец Иванченко. – Тот не ответил, приникнув к прицелу. Лемехов, не обращая внимания на нарушение субординации, пригнулся и побежал дальше. Трофейная противотанковая пушечка укрывалась за ледяным бруствером, чуть в сторонке от домов. Трое партизан – в полушубках, в армейских шапках со звездочками, привалились к брустверу, дымили трофейными же, оставшимися от былого гарнизона, сигаретами. На новость о танках отреагировали спокойно. Танки так танки, для того, мол, здесь и стоим. Сектор обстрела подходящий, снаряды в наличии. Не беспокойтесь, товарищ командир.

Мишка Анчар со своим «ДП» лежал за чудом уцелевшей жердевой оградой. Не сказал ни слова, одновременно показав большой палец и оскаленные в шпанистой улыбке зубы.

Обежав позиции батальона – хотя какой уж там батальон, максимум рота осталась, старший сержант спустился в погреб, оборудованный под лазарет. Раненых было мало – после первого боя ночью кого-то увезли на лошадях партизаны, а иные умерли.

– Как комбат?

– Плохо, товарищ старший сержант. Бредит.

– А Васильев?

– Помер Васильев. Так что вы теперь, товарищ старший сержант, командир батальона и есть. Больше некому.

Серия минометных разрывов прошлась по пепелищу, вздымая снежные фонтаны, сажу и щепки. Кто-то заорал страшно, затем умолк. Под аккомпанемент взрывов из рощицы показались серые фигуры, нетяжело продвигающиеся по пояс в снегу. Иванченко повел стволом, примериваясь и выжидая.

Очередной разрыв пришелся прямо на кирпичах разваленной до основания печи справа-сзади. Осколки вжикнули, впиваясь в ноги и спину, голова в парашютном шлеме уткнулась в казенник, короткая очередь ушла вверх, сбив снег с верхушек сосен.

Идущий к деревне большак изрядно подзавалило, однако глубина снежного покрова все-таки была не той, что на полях вокруг. Узкие гусеницы плохо цепляли грунт, так что отмеченные крестами машины могли двигаться только по дороге. Шесть «двушек» и «единичка» – несерьезно по фронтовым меркам, но для истекающего кровью батальона десанта, сведенного за два дня и три ночи боев до неполной роты – более чем достаточно.

В ледяном редуте артиллерист-окруженец, а ныне партизан отряда Вялого, повидавший за четыре с гаком месяца войны значительно больше, чем хотелось бы, прильнул к прицелу. Головная «двушка» повела башней, очередь прошла по равнине с недолетом, вздымая фонтанчики снега. Дорога слегка изгибалась, обходя деревенский погост. Танк крутанулся на гусенице, следуя изгибу колеи, подставляя борт. Артиллерист криво усмехнулся, выжимая кнопку спуска. Бронебойный снаряд трофейной пушки пробил соплеменную броню, заклинив мотор. Второй вошел в бок не успевшей развернуться башни, послышался треск рвущихся внутри снарядов.

Выучка немецких танкистов поражала, реакция была мгновенной. Второй в колонне танк ушел вправо, третий – влево. Буксуя, ревя перегруженными моторами, машины с крестами разворачивались фронтом, охватывая позиции русских. Третий снаряд отрикошетил от лобовой брони танка, и сразу несколько пушек и пулеметов прошлись по ледяному брустверу. Наводчика отшвырнуло, сломанной куклой бросило на снег.