Вчера будет война, стр. 50

– Светлана? Здравствуйте. Я… Я друг вашего брата. Алексей Каплер, режиссер. Вы знаете, я не мог не приехать… принести соболезнования… Вот… – Он сделал шаг в палату мимо койки опешившего моряка, неловко повернулся, пытаясь протиснуться в узкий проход. То ли замутило от тяжелого больничного запаха, то ли еще что – локоть держащей правой руки встретился с никелированной спинкой кровати очень неудачно – ну, многие стукались этой болевой точкой, знают. Режиссер зашипел, затряс рукой. Светлана смотрела со странным недоумением, этот человек был здесь чужой, зачем он, что он делает здесь?

– Светлана, может быть, выйдем в коридор? Мне надо вам сказать кое-что. Вы позволите? – Это было уже учителю, вежливо, но значительно более уверенно.

Светлана беспомощно оглянулась на капитана, увидела расплывающуюся по повязке кровь.

– Да-да, конечно, товарищ Каплер. Подождите меня в коридоре, я сейчас.

Проскользнув между режиссером и койкой, она выскочила в коридор. Откуда-то из дальнего конца, где размещалась комната сестер послышался ее взволнованный голос. Режиссер огляделся. Капитан полулежал, закрыв глаза, на лбу выступала испарина. Развернувшись к двери, гость наткнулся на острый взгляд моряка. Дернувшись, пошел к двери – и был сметен ворвавшейся в палату старшей медсестрой. На этот раз локтю повезло еще меньше – судя по шипению.

Светлана стояла у дверей, глядя мимо режиссера в глубь палаты.

– Светлана – черт, больно-то как, – я узнал, мне сообщили… Сегодня утром сказали… Он погиб как герой! Я понимаю, такое горе, но вы, вы должны гордиться им! Давайте отойдем… – Он взял ее за руку, она вздрогнула. Они отошли к торцу коридора, человека с морщинистым лицом, как обычно, никто не заметил. – Я узнал и сразу… Сразу поехал к вам… Василий рассказывал о вас… Собирался меня вам представить… Вам сейчас, наверное, тяжело… Вот, выпейте… – Из внутреннего кармана он достал плоскую металлическую фляжку, набулькал пахучей жидкости в колпачок. Неприметный человечек напрягся, но всю мизансцену сломала медсестра.

– Светлана! Принесите сулему, бинт и тампоны, и побыстрее! – Сержантский голос вывел девушку из ступора.

– Извините, товарищ Каплер, мне нужно бежать! – Быстрым шагом она направилась к перевязочной. Он семенил рядом, держа в одной руке колпачок с коньяком, в другой фляжку.

– Светлана, когда мы сможем увидеться? – Она не ответила, юркнула в перевязочную. Он топтался у двери, когда тяжелая рука легла ему на плечо. «Броня» оценивающе смотрел на него, продолжая жамкать гуттаперчевый мячик. Парень со стальными зубами сверкал улыбкой чуть позади.

– Ну что же вы, товарищ батальонный комиссар, мешаете нашей Светочке выполнять прямые служебные обязанности? Это ж, не говоря худого слова, прямо саботаж какой-то?!

– Вашей?! – почти взвизгнул режиссер. – Какой такой вашей? Да вы хоть знаете, кто она, да вы хоть знаете, чья она…

– Това-арищ батальонный, – опять протянул танкист, – ну что вы, право, совсем нас за идиотов держите? Это совсем неинтеллигентно, я бы сказал… Конечно, знаем. Вы, товарищ батальонный, видимо, на фронте да в госпиталях не бывали до сей поры? Не бывали? Вот я так и думал. И что такое солдатский телеграф, конечно, не знаете. Так что если вы хотели поразить нас до глубины души – то немножко ошиблись. Еще вопросы?

– Да какое вы имеете право…

– А собственно, при чем тут право? Ты, батальонный, – переход на «ты» не изменил расслабленную манеру речи. Да и «ты» в исполнении танкиста от уставного «вы» по интонации не отличалось, так что режиссер перехода не заметил, – знаешь, что у человека горе. И вместо того, чтобы просто прийти на похороны, как нормальный человек, летишь быстрей-быстрей к человеку на службу, да еще с пойлом. Так, уважаемый, сочувствие не выражают.

– Я… У меня… Я завтра уезжаю в командировку. И на похоронах быть не смогу. А вас я попросил бы не тыкать!

– А извини, товарищ батальонный, мы тут народ простой. Невзначай не только тыкнуть, но и ткнуть можем – по неловкости своей. У нас же кто раненый, а кто и контуженый… Так что ехал бы ты в свою командировку. А брата Светкиного схоронить кому – найдется. И мы тут его тоже… помянем. Как павшего смертью храбрых. За Родину. Ясно я выразился?

Скрип сжимаемого мячика отсчитал три секунды. Режиссер развернулся через правое плечо, скинул халат на спинку подвернувшегося стула и пошел к двери. Выскочив на крыльцо, он присосался к фляжке. Все по-дурацки! Все не так! Допил до дна и почти побежал к воротам госпиталя. Желтые листья стаей бросились следом, хватая за пятки щегольских сапог.

Светлана сидела у койки перевязанного по новой учителя. Он спал. Флотский лейтенант с забинтованными руками диктовал громовым шепотом письмо. Светлана Иосифовна Сталина-Аллилуева, внезапно повзрослевшая девушка пятнадцати лет от роду, – писала.

* * *

Из более чем 650 тыс. военнослужащих, задержанных к 10 октября 1941 г., после проверки были арестованы около 26 тыс. человек, среди которых особые отделы числили: шпионов – 1505, диверсантов – 308, изменников – 2621, трусов и паникеров – 2643, дезертиров – 8772, распространителей провокационных слухов – 3987, самострельщиков – 1671, других – 4371 человек. Был расстрелян 10201 человек, в том числе перед строем – 3321 человек. Подавляющее же число – более 632 тыс. человек, т. е. более 96 %, были возвращены на фронт.

Ю. Рубцов. «Советские части охраны тыла»

К своим вышли как-то буднично. Не ползли через линию фронта, не прорывались с боем по нейтральной полосе – ни фронта, ни нейтралки просто не существовало в этом месте, в это время.

Просто в один хмурый день, когда запасы галет подошли к концу, в кустах рядом зашуршало, и испуганный, срывающийся голос завопил «Стой! Стрелять буду!» и еще пару народно-матерных слов от испуга.

Оба замерли, развернув головы на голос. Из кустов, одной рукой наводя карабин, а другой – поддерживая штаны, со сложенным ремнем поперек шеи (до ветру отошел, бедолага, че ж не понять) поднялся молоденький красноармеец.

– Стою, стою, браток, – Андрей медленно прислонил «СВТ» к березе. – Давид! Положи оружие, не нервируй бойца.

Давид медленно положил на землю висевший под мышкой «шмайссер», [13] аккуратно потянул через голову ремень карабина.

Боец в кустах перехватил винтовку двумя руками, отчего штаны сползли вниз, дуло лихорадочно металось от одного к другому.

– Руки вверх! Пять шагов назад!

– Я, голуба, руки вверх перед немцем не поднимал, да и перед тобой не буду.

– Руки вверх!!!

Ну и что тут делать прикажете? Пристрелит ведь только со страху. Или еще глупее – чтоб не рассказали невзначай, что со спущенными штанами застали.

Андрей с Давидом переглянулись, задрали руки и отошли на требуемые пять шагов, остановившись спиной к бдительному красноармейцу. Сзади слышалось пыхтение и шорох – тот стремительно подтягивал и застегивал штаны. Затем несколько раз лязгнуло – да он что, весь арсенал на себя навьючил?

– Кру-гом!

Вот чудила! В мозгах у парня явно заколодило – он по-прежнему держал в руках карабин, автомат поперек груди, самозарядка и трофейный «маузер» за спиной. Будь на месте двух шоферов немцы – уговорили бы малого на счет цвай.

– Вперед!

Шли метров двести, крайние пятьдесят из них обвешанный железом боец еле телепал, пыхтя и спотыкаясь. А когда в землянке особиста Андрей вместе с красноармейской книжкой вывалил из кармана галифе «наган», совсем потерялся. Особист был с вот такенными мешками под глазами от недосыпу, строить «конвоира» не стал, лишь посмотрел эдак невесело: «Ладно, идите, Васильев. Объявляю, хм, благодарность. Гольдман, подождите снаружи. Давайте, Чеботарев, рассказывайте».

Вопреки ожиданиям, мурыжили их недолго. То ли трофейное оружие и солдатские книжки неудачливых связистов сыграли, то ли просто было не до того – но уже на следующий день их отправили с попуткой на армейский сборный пункт. Автомат немецкий забрали, конечно, а вот записанную на него «светку» Андрей отстоял, что было вовсе не трудно – за время их странствий любви к самозарядкам в войсках не прибавилось.

вернуться

13

Мы в курсе, что на самом деле немецкий пистолет-пулемет со складным прикладом называется «Эрма» МП-38, да только объяснять это всем и каждому затруднительно, а именовавшим его именно так фронтовикам – и вовсе бессмысленно.