Берегись вурдалака, стр. 33
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
УПЫРИНАЯ ОХОТА
Тут только Дубов, придя в себя, оглядел поле боя, усеянное стражниками Григория. А сам князь так и продолжал стоять на троне, с явным страхом глядя на своих противников.
— Вон отсюда! — внезапно выкрикнул он. Видимо, это было все, что ему пришло в голову в столь критическую минуту.
— Я те ща покажу «вон»! — взревел Беовульф, и его грозный меч взметнулся над головой князя. И только когда он уже начал опускаться, Василий закричал:
— Не надо! — и меч Беовульфа в самый последний момент повернулся горизонтально и опустился плашмя на голову Григория. Князь как подкошенный рухнул вниз к ногам победителей, которые толком и не знали, что делать со своей победой. А на башне часы уже начали отбивать полночь.
— Что же делать? — с досадой проговорил Дубов, задумчиво пиная бесчувственное тело князя. — Сейчас самое время Гренделю его загрызать, а он тоже в отключке.
Но хотя Грендель и находился в беспамятстве, тем не менее он, как по расписанию, начал превращаться в огромного тощего волка.
— А что там думать — грызть надо! — выкрикнул Беовульф и, будто котенка, подтащил волчищу к Григорию. Деловито приложил волчью пасть к горлу князя и со всей силы сдавил челюсти оборотня, так что аж клыки лязгнули, как запоры на вратах ада. И как раз в этот момент часы пробили последний, двенадцатый раз.
И вот настал торжественный день, когда самодеятельный театр представил на суд почтеннейшей публики свое новое творение — спектакль «Ревизор» по одноименной комедии Н.В. Гоголя.
Постановщик Святослав Иваныч, который накануне бегал по Дому культуры, собачился с декораторами, что-то втолковывал актерам и даже давал ценные указания суфлеру, ныне пребывал в совершенном спокойствии и заторможенно, если не сказать сомнамбулически прохаживался по фойе, отвечая на приветствия загадочной улыбкой Моны Лизы, готовый стоически принять как шумный успех новой постановки, так и столь же оглушительный провал оной.
Инспектор Рыжиков, который сегодня был городничим Антоном Антоновичем Сквозник-Дмухановским, в артистической гримуборной приводил себя в соотвествие с образом: намазывал губки, подкрашивал бровки и реснички, пудрил щечки и носик, и при этом игриво косил глазки на гримирующегося рядом с ним Вадика-Хлестакова: инспектор уже всерьез вошел в образ своего персонажа, который, по окончательному замыслу режиссера, должен был с первого взгляда влюбиться с петербургского гостя. Тот же, в свою очередь, предпочел не обаятельного градоначальника, а скромного лекаря Гибнера, который, по воле Святослава Иваныча, из третьестепенного персонажа сатирической комедии превратился в одно из главных лиц любовно-треугольной драмы.
Святослав Иваныч сумел найти особые краски (и отнюдь не голубые) даже для такого, казалось бы, малопривлекательного персонажа, как Держиморда: сей последний был тайно влюблен в супругу городничего Анну Андреевну, но не должен был показывать виду, что испытывает к ней какие-то чувства. Василий Щепочкин, исполняющий роль Держиморды, не совсем понимал, для чего ему нужно изображать влюбленного, если этого не заметят ни предмет его обожания, ни зрители, однако с режиссером не спорил и в меру способностей выполнял его указания.
Но теперь Васе было ни до Держиморды, ни до его чувств: детектив имел основания ожидать, что во время спектакля в Доме культуры могло произойти нечто неординарное, и Щепочкин должен был предупредить Рыжикова, чтобы тот был начеку.
Конечно, тревожить артиста, когда он готовится к ответственной премьере, Василию очень не хотелось, но соображения безопасности все же взяли верх. Вопреки опасениям, инспектор воспринял появление детектива весьма благосклонно.
— Васенька, котик мой, а ведь вы оказались правы, — промурлыкал господин Рыжиков, томно стрельнув неумело намазанными глазками.
(Вообще-то Георгий Максимыч никогда раньше не называл Щепочкина ни Васенькой, ни, тем более, котиком, и сыщик объяснил подобную фамильярность тем, что инспектор уже крепко вжился в образ).
— Действительно, князь Григорий и Григорий Алексеич Семенов — одно и то же лицо, — продолжал Рыжиков уже чуть более по-деловому, — так что ваши подозрения подтвердились. Нам же со своей стороны удалось установить личность еще некоторых членов клуба. Гробославом был убитый Иван Вениаминович Покровский, известный как ди-джей Гроб, а воевода Селифан — это полковник в отставке Петр Петрович Селиванов…
— А барон Альберт? — перебил Вася.
— Увы, личность так называемого барона Альберта установить пока что не удалось, — вздохнул инспектор. — Конечно, неплохо было бы его «пощупать» поосновательнее, но излишняя активность может их вспугнуть.
Обычно Василий чувствовал, когда Геогрий Максимыч говорит искренне, а когда не очень. Но на сей раз никакой фальшивой ноты он в словах инспектора не уловил — похоже, что барон Альберт оставался загадкой не только для него и Анны Сергеевны, но и для милиции тоже.
— Мы ведем за ними плотное наблюдение, — заверил Рыжиков. — И ежели вы, Василий Юрьевич, что-то пронюхаете, то не стесняйтесь, сообщайте мне лично.
— Я уже пронюхал и сообщаю: эксцессы возможны здесь и сегодня, — кратко, по-держимордински сообщил Василий и покинул гримерку, дабы не мешать актерам готовиться к выходу на сцену.
Спектакль начался в точно назначенный час. Раздвинулся занавес, и зрителям предстала сцена, полная чиновников во главе с городничим, который в призывной позе возлежал на столе и, не слезая оттуда, произнес знаменитый монолог «Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие», то и дело одергивая накинутый на нем розовый балахон покроя «а-ля ранняя Пугачева». Остальные персонажи были одеты кто во что, но ярче всех выделялся уездный лекарь Христиан Иванович Гибнер: на нем красовались кожаные штаны и «металлическая» куртка с многочисленными цепочками, заклепочками и символикой скандально знаменитой группы «Рамштайн». Один лишь режиссер Святослав Иваныч знал, скольких усилий ему стоило убедить господина Мюллера облачиться в этот наряд — музыкальные пристрастия Герхарда Бернгардовича лежали, мягко говоря, совсем в иной плоскости.
Так как выход на сцену Держиморды имел место быть чуть позже, то Василий Щепочкин, устроившись за кулисой, через прохудившуюся материю наблюдал за залом. А публика там сидела весьма высокопоставленная, включая мэра города господина Вершинина. Вообще-то он редко посещал подобные мероприятия, но теперь, в свете предстоящих выборов, решил «засветиться» на премьере, дабы освежить имидж «лучшего друга деятелей культуры». Присутствовала и его главная соперница Ольга Ивановна Шушакова вместе со своим женихом Григорием Алексеичем Семеновым. Хотя официально об их помолвке объявлено не было, но ни для кого не оставалось секретом, кого именно банкирша выбрала себе в мужья. Вся «желтая пресса» только тем и занималась, что перемывала косточки жениху и невесте, и особо в этом преуспела госпожа Лилия Болотная, достойно заменившая на «Голубой волне» зарезанного ди-джея Гроба.
Приглядевшись внимательнее, Василий увидел еще несколько знакомых лиц, в частности, барона Альберта. Неподалеку, на самом краю пятого ряда, сидела журналистка Надежда Заметельская в яркой розовой кофточке, которая ей удивительно шла. Сразу за ней, с края шестого ряда, расположились несколько молодых людей в одинаковых серых костюмах и одинаковых синих галстуках. А где-то ряду в десятом мелькнула характерная бородка господина Каширского…
Но тут Щепочкину напомнили, что пора на сцену, и он с сожалением покинул наблюдательный пункт.
О том, что творилось в этот день на сцене, мы теперь распространяться не станем, а посоветуем нашим читателям запастись терпением и дочитать до следующей главы — там будет дан подробный отчет о спектакле и событиях вокруг него в зеркале городских масс-медиа всех цветов и оттенков. А пока что мы обратимся к событиям, не нашедшим в газетах достойного отражения.