Орден куртуазных маньеристов (Сборник), стр. 373
ПРО РУСАЛКУ
Я надену акваланг и ласты,
Не спеша засуну трубку в рот,
И такой вот классный и скуластый
В городской нырну водоворот.
Все равно с какой волною споря
Мне простор житейский бороздить.
- Далеко ли, девушка, до моря?
Мне на суше не с кем говорить.
Что за прок от этой жизни жалкой?
То ли дело – синий водоем!
Может быть, вы станете русалкой?
Может быть, мы вместе поплывем?
Выберем одну из тех дорожек,
Чтоб по жизни шлепать не спеша.
У русалок хоть и нету ножек,
Но зато есть жабры и душа.
В тот же миг разверзнутся за нею
Сумерек небесные края,
И ее коса зазеленеет,
И засеребрится чешуя,
И она с лицом неколебимым
Где-нибудь под ивовым кустом
Назовет меня своим любимым,
Маленьким своим Жак-Ив Кустом.
И поманит дальняя дорога,
Чтоб друг другу счастье подарить.
Пусть русалки говорят немного –
О любви не стоит говорить.
Может, это все не нужно на фиг
Ни умом, ни сердцем понимать,
Но тому, кто не въезжает в дайвинг,
Никогда русалки не поймать!
Баллада о печальном витязе, или чайка по имени Марина
Манекенщик красивый Кирилл,
Ростом сто девяносто четыре,
Никогда сигарет не курил
И не жил в коммунальной квартире.
А студентка Марина жила
С бандюганом по кличке Горилла,
Но его не любила она,
Потому что любила Кирилла.
А Кирилл никого не любил,
Загорая утрами на пляже,
Лишь ночами красиво дрочил
На свое отражение в трельяже.
В городке на морском берегу
Он фланировал в найковской майке,
И его очертания губ
Походили на контуры чайки.
И когда он дарил небу взгляд,
У людей впечатление было,
Что как будто над морем летят
Косяками улыбки Кирилла.
И за это любила его
Молодая студентка душою
И журналы с названием Вог
Покупала с надеждой большою,
Что откроет страницу, а там,
В импозантном костюме от Гуччи,
Сексуальней, чем Жан Клод Ван Дам,
Белозубой улыбкою жгучий,
Ослепит манекенщик Кирилл…
Боже, как же хотелось студентке,
Чтоб он ей свои взоры дарил,
И не только на фотках со стенки,
Чтобы нежным касанием губ,
Он бы дрожь вызывал в ее теле,
А Горилла был мерзок и груб,
И всегда делал больно в постели.
И, сношаясь, вопил как дебил,
И дышал в нее запахом лука,
Называл ее сукой и бил,
А она была вовсе не сука,
Как хотел он ее называть,
Она просто девчонка с мечтою,
Ей хотелось любить и летать,
Словно чайка над вольной волною.
И однажды, когда, как струна,
Лучик солнца звенел на закате,
Прогуляться решила она
И надела нарядное платье.
И такая воздушная вся
Шла Марина по берегу моря,
Никого ни о чем не прося
И с лазоревым небом не споря.
И когда свой багряный закат
Небо морю на память дарило,
Горделиво плывя как фрегат,
Появилась фигура Кирилла.
Как мифический царственный скиф
Со стрелой Купидона в колчане
Был Кирилл нереально красив
В белой майке и красной бандане.
И когда поравнялись они
Там, где чайки у пирса качались,
Все прожитые девушкой дни
Перед ней за мгновенье промчались.
«Боже, как я люблю Вас, Кирилл,
Мой загадочный, царственный витязь!
Заберите меня от горилл
И на трепетный взор отзовитесь.
Мое сердце сейчас унесет,
Вы скажите одно только слово,
Ради Вас я готова на все,
Я не знаю на что, но готова».
Сверху вниз на нее посмотрев,
Сфокусировав взгляд ненадолго,
Он сказал про себя нараспев:
«Вот еще одна глупая телка.
Только пальцем ее позови –
И она упадет на колени,
Что она понимает в любви,
Настоящей любви и измене?
Я, увы, не могу вам помочь,
Вы б сходили к врачу для начала,
И ушел мастурбировать в ночь,
Глядя в зеркало волн у причала…
А Марина осталась одна
Перед черно-багровою далью,
И стеснительных волн пелена
Застилала глаза ей печалью.
Но рвалась в поднебесье душа,
Белой чайкой на черном просторе,
Оставался один только шаг,
И она его сделала вскоре…
А Кириллу приснилась в ночи
Белокрылая длинная птица,
Что шептала при свете свечи:
«Разреши мне с тобою проститься…»
И его обнимала крылом
Так искусно, что фибрами в теле
Он испытывал сильный облом
От того, что рука не при деле.
А на утро сказала: «Прости, -
Улетая как песня протеста, -
Если очень захочешь найти,
Приходи на причал, в то же место.
Там, при свете ночного огня
Буду я прилетать с птичьей стаей…
Если ты не узнаешь меня,
Я в ночи растворюсь и растаю…
Ну, а если узнаешь, любя,
Накроши мне скорей марципана,
И тогда, на глазах у тебя,
Я опять прежней девочкой стану».
С той минуты несчастный Кирилл,
Посещая причал, словно школу,
Вечерами исправно кормил
Жирных чаек, слетавшихся к молу.
И хоть был молчалив он и тих,
К стае птиц приходя на смотрины,
Но не мог распознать среди них
Он своей ненаглядной Марины.
Вот и все, а бандит Горелян,
С пистолетом беретта в кармане,
Возвратившись на утро был пьян,
Словно чуял, что баба обманет…