Орден куртуазных маньеристов (Сборник), стр. 371
Про Энрике(Хулио - 2)
Опять отбрасывает блики
Сиянье звездного лица.
Зачем приехал ты, Энрике:
Позорить своего отца?
Твой знаменитый папа Хулио
Хоть брал на душу этот грех,
Но не позорил, как сынуля,
Родимый свой эстрадный цех.
А ты погнался за успехом,
Не покорив и Брайтон-бич.
Зачем ты в наш колхоз приехал,
Энрике Хулиевич?
И почему карманный кукиш
Ты прячешь в песне «Байламос»,
Когда девчонкам нашим пудришь
Их неокрепший, глупый мозг?
Ты все прекрасно понимаешь,
Но закосивши под фирму,
Стоишь, поешь, не отвечаешь…
А я-то знаю почему!
Когда при всех, давясь куплетом,
Глотая лживую слезу,
Ты вышел к публике дуэтом
С татарской девочкой Алсу,
Известно, из какого стойла
Ты уводил ее, блудник,
И нефтедоллары «ЛУКойла»
Тебе мерещились в тот миг!
С циничной похотью гурмана
Тогда взирал ты на Алсу,
Как посетитель ресторана,-
На антрекот или азу.
Не спорю, что у нас, в России,
Не все, конечно, на мази:
Растрачена былая сила,
Былой авторитет в грязи,
Но это же не значит, братцы,
Что нас купив, как колбасу,
Энрике может ковыряться
В секретах имени Алсу?
Не зря же пресса отмечает,
Певице воздавая дань,
Что это имя означает:
Нефтепровод Москва-Казань.
И по тому нефтепроводу
Как хит-парад по MTV,
Течет к российскому народу
Святая правда о любви.
А все Энрикины рыданья
Обманны в сущности своей,
Но гордость и самосознанье
У русских девушек сильней!
И сладострастные их крики
Не для фальшивого певца.
Зачем приехал ты, Энрике,
Позорить своего отца?
Обращение деревенского парня Василия к прогрессивному человечеству (Хулио - 3)
Я к вам пишу промеж делами
Из головного леспромхоза,
Чтоб знали вы, какая с нами
Случилася метроморфоза.
Живу я стало быть, херово,
В деревне среди пчел и ульев.
Мой дед – Петров и мать – Петрова,
Ну а моё фамилье – Хульев.
Мне мать про батю говорила,
Рассказывая популярно,
Что он работал на Курилах,
Ну, в смысле, летчик был полярный.
Любил футбол, любил корриду,
И по душевному порыву
Возил пингвинам в Антарктиду
Свежемороженую рыбу.
Летал и с килькой, и с сардиной,
В поставках соблюдая график.
Полгода дрейфовал со льдиной,
Ну и замерз на льдине на фиг.
Над фоткой, занесенной пылью,
Твердила мать: «Гордись им, Вася!»
А я все думал про фамилью:
Откуда, блин, она взялася?
По отчеству я – Эспаньолыч,
Отец испанского был пола,
Но вкалываю я, как сволочь,
А не как отпрыск Эспаньола.
Зато играю на баяне
Латинский танец хабанеру.
Вживую пальцами хуярю,
Не то, что звезды – под фанеру.
Еще пою про кукараччу
(её у нас в деревне знают).
Я эту песню так херачу,
Что в доме стекла вылетают,
И штукатурка между стульев
Слетает с потолка, как перхоть.
Но почему фамилье – Хульев:
Ну хоть убей, не мог я вьехать!
И вот однажды в хмурый вечер,
Когда весна дождем дристала,
Зажгла моя маманя свечи
И фотку батину достала.
Грешно, конечно же, смеяться:
На фотке, вынутой из шкафа,
Он сам себя держал за яйца
И пел, зажмурившись от кайфа.
Я сел, упершись в стол локтями,
Сложив свои мозги в кулёчек:
- Неужто это мой батяня?
Выходит, мама, он не летчик?
Не зря я всё-тки волновался,
Видать, в пушку у бати рыло?
- Ты сам об этом догадался.
Я ничего не говорила.
Но час настал, я рву, сыночек
Все нити в этой паутине:
Отец твой жив, и он не летчик,
И он не замерзал на льдине!
В московскую Олимпиаду,
Когда еще была в расцвете,
Я торговала лимонадом
В одном гостиничном буфете.
И вот однажды на закате,
Когда я кассу сдать хотела,
Он в наш буфет зашел некстати,
И я, как дура, обалдела.
И, вспомнив, как у канареек
Дрожат от возбужденья лапы,
Я горсть растерянных копеек
При этом уронила на пол.
И до сих пор перед глазами
Его лицо с его губами,
Поющими: «О, мами, мами,
О, мами блю, о, мами, мами…»
Он был красивый, сильный, бойкий,
Глядящий трепетно и томно…
И все же, на буфетной стойке
Нам было очень неудобно.
Как неудобно было, впрочем,
Тебе признаться, мой котенок,
Что твой папаша был не летчик,
А гастролер, артист, подонок.
Сейчас, когда я горько плачу,
Что во грехе ты был нагулен,
Я вспоминаю про мучачо,
Про твоего папашу Хулио.
Конечно, твой папаня – сволочь.
Но пусть судьба не задалася,
Зато теперь ты – Эспаньолыч,
Зато теперь ты – Хульев, Вася!
Теперь тебе открыта тайна,
Чтоб в душу нам никто не капал.
Живи, дитя любви случайной
И знай отныне, кто твой папа!
Я сразу подскочил на стуле,
И в тот же миг зашелся в крике:
- Я - сын Иглесиаса, Хульев,
А не какой-то там Энрике,
Который задницей виляет,
Как будто киллер – пистолетом.
И что себе он позволяет?
С самой Алсу поет дуэтом!
Бездарный, наглый самозванец,
Который не поет, а лает.
А я живу, как оборванец,
И папа обо мне не знает.
Прошу вас, люди, помогите,
(кто мне помочь, конечно, в силе)
Иглесиасу там скажите,
Что, дескать, сын его Василий
Не растерял талант по пьяни,
А сохранив любовь и веру
Еще играет на баяне
Латинский танец хабанеру!