Орден куртуазных маньеристов (Сборник), стр. 263
ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ КУЗЬМА (басня)
«Какая поэзия, - сказал Иван Филиппович тараканьим голосом. - Жрать надо... Не только поэзия, я, уважаемый товарищ, чёрт знает на что могу пойти... Поэзия...».
Поэт Кузьма Беднов на раскладушке
Лежал и размышлял в один из дней:
«У всех поэтов есть свои кормушки
И связи средь влиятельных людей.
Ах, как бы к тем кормушкам подобраться
И наравне со всеми обжираться
И премии за книжки получать?
Ну, как туда пролезть, япона мать?
А если мне фамилию сменить
И не Бедновым вовсе быть,
А, скажем, стать Алмазовым Кузьмою
Или Кузьмою Звёздным?! Эх, не скрою,
Стать знаменитым хочется порою...».
Беднов открыл газету, пролистал
И с раскладушки вдруг своей упал,
Наткнувшись на заметку
Про некую смазливую нимфетку,
Которой за стишки её на днях
Вручили премию - да в баксах, не в рублях -
Пятнадцать тысяч долларов вручили!
Беднов взревел, как будто соус «чили»
Без ничего отправил внутрь себя,
И, носом яростно трубя,
На кухню побежал в своей квартире,
Там нож достал и сделал харакири.
И вот лежит он, дрыгая ногами,
Известный крайне слабыми стихами,
А более, пока, увы, ничем...
Но что он доказал? Кому? Зачем?
Мораль:
Нет справедливости в подлунном этом мире,
И это ясно всем, как дважды два - четыре,
Но разве это повод к харакири
Или к сэппуку?
Сию науку
Запомни друг, и сочиняй, как прежде,
В надежде,
Что и тебе однажды премию дадут.
В спокойствии верши свой труд
И не завидуй, если можешь, никому.
Не спрашивай, как так и почему.
Ты вспомни-ка несчастного Кузьму,
Что с диким воплем улетел от нас во тьму -
Затем, что начитался он газет...
Беднов был слишком впечатлительный поэт.
ПРО ГЛУПОНА РИФМУШКИНА
Глупон Рифмушкин всюду тискает стихи –
Они неискренни и попросту плохи;
Откроешь книгу иль другую – всюду он,
Бездарно серый, скучно-правильный Глупон.
В его стишках, увы, не встретишь никогда
Богатства мыслей, волшебства; но без стыда
Рифмушкин пошлости назойливо твердит,
Ревёт ослом о том, что у него болит.
Я – слишком мягкий человек, и потому,
Глупона встретив, не скажу о сём ему,
Однако томик маньеристов предложу:
Вот где поэзия – понятно и ежу.
Ко мне Ветраны и Красавы подбегут,
И с удовольствием автограф мой возьмут,
И увлекут меня туда, где пир горой;
Стоит Рифмушкин онемелый – что ж, постой,
Да поучися у Ветран и у Красав:
Девчонки эти, несмотря на лёгкий нрав,
Всегда прекрасно понимают, где талант,
А где бездарности фальшивый бриллиант.
Да, поучися! И внимательно читай
Том маньеристов; конспектируй, изучай, -
Вот где Поэзии сияет торжество!
Вот где изящество, огонь и волшебство!
Пологий лоб твой пусть наполнит оптимизм,
Ты проповедуй куртуазный маньеризм,
Но лучше сам ты не пиши стихов вовек,
И скажут все: «Какой прекрасный человек!».
ПРОДАВЩИЦА СМЕХА
Она продавала мешочки со смехом
В пустом переходе метро…
С концерта я шёл, опьянённый успехом,
Хотелось мне делать добро!
Она показалась мне милой безмерно,
Товар её – жутко смешным…
Приблизился к ней с грациозностью серны,
Спешащей за кормом своим.
С присущим мне шиком, с особым талантом
Я всё у ней разом скупил!
Надел ей на палец кольцо с бриллиантом,
Но жест мой её не смутил.
В молчанье великом жуя свою жвачку, -
(Как будто брильянт – пустячок), -
Упрятала сотенных толстую пачку
В студенческий свой рюкзачок,
Взяла меня под руку; из перехода
На свет мы шагнули вдвоём,
И голос её прозвучал с небосвода:
«Ну что, мы куда-то пойдём?».
И нас закружило, и нас завертело
По всем дискотекам Москвы…
Но, хоть я отплясывал лихо и смело,
Она говорила мне «Вы».
Мы приняли «экстази», мы забалдели,
Козлом я вообще заскакал!
С ней между зеркальных шаров мы летели –
Что ж я ей роднее не стал?
Кружило-вертело, вертело-кружило,
А где-то под утро уже
Она подвела ко мне парня-дебила
Под гримом густым, в неглиже.
«Ой, кто это?» – искренне я испугался.
В ответ прозвучало: «Бойфренд».
Дебил ухмылялся, дебил возвышался,
Как страсти чужой монумент.
Увёл я её из орущего зала,
Стал на ухо что-то кричать.
Она танцевала и тоже кричала,
Кричала: «О чём вы, а, дядь?»
«Что общего, детка, меж ним и тобою?» –
Её вопрошал вновь и вновь.
Она улыбнулась, тряхнув головою,
И просто сказала: «Любовь…»
…Я ехал в такси, оглушён неуспехом,
обжёгшийся делать добро.
Опять продавать ей мешочки со смехом
В пустом переходе метро.
А жаль. Было в девушке что-то такое,
Что я осознать не успел…
Есть в девушках прочих, конечно, другое,
Но я это «что-то» хотел!
Так смейтесь, мешочки, как раньше смеялись,
Напомнив мне через года,
Что с ней мы расстались, мы с нею расстались,
Расстались уже навсегда!
И мне никогда не узнать, что с ней сталось,
И массу подобных вещей:
Как в том переходе она оказалась
И как её звали вообще?