Орден куртуазных маньеристов (Сборник), стр. 213

* * *

Осетия нам подарила
Свой розовый липкий портвейн,
Но я подоплеку недобрую
В подарках таких нахожу.
Так что же, теперь осетины
Вина уже больше не пьют?
Да нет, они пьют с удовольствием,
Я сам это видел не раз.
Его ничего не смущает,
Хотя из-под бравых усов
Разит перегаром удушливо,
Хотя его сильно штормит.
Девчонки таких уважают
И любят бесплатно гульнуть,
И горцы усатые счастливы,
От пуза напившись вина.
Ну вот и хлебали бы сами
Свой розовый липкий портвейн,
А нам это дело подсовывать
Пора бы уже прекратить.
Навряд ли от чистого сердца
Такие подарки идут –
Портвейн подходящего качества
Вполне им сгодится самим.
А нам осетины сплавляют
Такой, извиняюсь, продукт,
Что друг мой бутылочку выкушал –
И вскоре стошнило его.
И вот он, считай, уже сутки
С тех пор непрерывно блюет,
И мне на такие мучения,
Конечно, смотреть нелегко.
А я ведь в лепешку для друга
Готов расшибиться всегда,
Поэтому переживаю,
Когда он все время блюет.
Поэтому я призываю
Порядочных всех осетин:
Мы против портвейна паленого
Все вместе сплотиться должны.
А если ты смотришь спокойно,
Как русский блюет человек,
То я не могу после этого
Тебя называть кунаком.

* * *

Я не мечтаю встретиться с любовью,
Взломать безденежья порочный круг.
Осталось мне теперь одно злословье –
Мой своенравный, но надежный друг.
Стремясь не быть нахлебником Отчизне,
Я смог дожить до сорока пяти,
Однако добрых слов для этой жизни,
Я, как и в юности, не смог найти.
Пусть злу за злое злом же воздается –
Вот логика злословья моего.
Пусть знает зло, что у меня найдется
На злобу дня словечко для него.
Не зря себя я чувствую отлично
И дорого ценю свое перо –
Ведь я, как бог, решаю самолично,
Что в этом мире зло, а что – добро.
Я день октябрьский вспоминаю четко,
Когда на миг затмилось все вокруг
И на мою балконную решетку
Взаправдашний орел уселся вдруг.
Я покормить хотел его с ладони,
Но к деревам, расцвеченным пестро,
Он прянул, мне оставив на балконе
Коричневое с золотом перо.
И если зло является открыто,
Как в чистом поле – выползки змеи,
Опередят судилищ волокиту
Орлиные решения мои.
Пусть зло невосприимчиво к злословью,
Но я, разумным доводам назло,
Ему вонзаю в задницу слоновью
Исподтишка каленое стило.
И в результате должного почтенья
Добиться вряд ли сможет этот зверь,
Поскольку язвы, струпья, нагноенья
Его бока украсили теперь.
Пускай и впредь он, топоча по свету,
Несет мое особое тавро,
Не зря же встарь я прикрепил к берету
Коричневое с золотом перо.
Таких, как я, он может слопать разом
Хоть сотню, – но, внушая бодрость мне,
За ним свирепым золотистым глазом
Следит орел, парящий в вышине.

* * *

Я припомнить хочу окончанье разгула,
И от зряшных попыток мне хочется плакать.
Ходят в черепе волны тяжелого гула,
И глаза застилает похмельная слякоть.
От веселья остался лишь горький осадок,
По-другому с годами бывает всё реже.
Хоть здоровье пришло постепенно в упадок –
Разговоры, остроты и тосты всё те же.
Ничего не могу я поделать с собою,
Не могу головы приподнять с изголовья,
И усталое сердце дает перебои,
Захлебнувшись зловонной отравленной кровью.
Было всё как всегда – лишь в похмельных симптомах
Я какие-то нынче нашел измененья,
И не вспомнить, чем кончился пир у знакомых…
Но с годами и хочется только забвенья.

* * *

Иду я по болоту будней
И с каждым шагом глубже вязну.
Жужжат проблемы всё занудней,
Всё гаже чавкают соблазны.
Передвижения в трясине
Меня изрядно осквернили –
Я словно весь в трефовой тине,
Я словно весь в зловонном иле.
Еще не минуло и года,
Как что-то в жизни просветлилось
И долгожданная свобода
Ко мне сочувственно склонилась.
Утихло мерзкое жужжанье
Разогнанного мною роя,
И в светлой дымке встали зданья –
Я до сих пор в уме их строю.
Но разом нужды бытовые,
Родня, любовницы, привычки
Свирепо мне вцепились в выю,
А также в тощие яички.
“Опомнись, эгоист проклятый!
Кому нужны твои постройки?!
Ты хочешь пренебречь зарплатой,
Чтоб мы подохли на помойке”.
И я не вынес этих пыток –
Чтоб рой наследников не вымер,
Я вновь побрел среди улиток,
Гадюк, пиявок и кикимор.
И я почти возненавидел
Свои бесплодные мечтанья
И сам себя – за то, что видел
Те удивительные зданья.