Орден куртуазных маньеристов (Сборник), стр. 208
* * *
Друзья предают за деньги,
И деньги-то небольшие, –
Отсюда я делаю вывод,
Что я неправильно жил:
Друзьям хоть добро и делал,
Однако, видимо, мало,
Застенчив был и в итоге
Любви к себе не внушил.
А если тебя не любят,
То можно чего угодно
Ждать от людей, – тем паче
Коль речь о деньгах зашла.
И двигаюсь я по жизни
Как по стране разоренной,
Где не найти приюта,
Где выжжено все дотла.
Я голову не ломаю
Над тем, почему неладно
Устроена жизнь, – я понял,
Что сам во всем виноват,
И если где-то пригреют,
То я виду себя кротко,
Ведь для дальнейших скитаний
Я стал уже староват.
Надеюсь, за эту кротость
Терпеть меня будут долго.
Я не корыстен – просто
Жизнь так пугает меня!
А тем, кто меня пригреет,
Я преданностью отвечу
И охранять их буду
В ночи и при свете дня.
* * *
Кто на людей взирает нежно –
Их просто очень плохо знает.
Людская подлость неизбежно
Его с годами доконает.
Они не брата в ближнем видят,
А только дойную корову.
Поверь, себе дороже выйдет
Искать в них добрую основу.
Науку самооправданья
Они постигли с малолетства:
Возьмут взаймы – и до свиданья,
И никакого самоедства.
Наврут с три короба – и ладно,
И улыбаются: “А хуй ли…”
Смотреть, похоже, им отрадно
На тех, кого они обули.
Но эту гнусную отраду
Мы доставлять им впредь не будем.
Людей возвышенного склада
Уже давно не тянет к людям.
Таких людей я не обижу
И не унижу их престижа,
А прочих люто ненавижу,
А прочих люто ненавижу.
С людьми не следует стесняться,
Пугать полезно матюками
Всех деловитых тунеядцев
С их петушиными мозгами.
Довольно мягкости и фальши,
Не то погрязнешь в ихнем блуде.
Должны мы разойтись подальше –
Я, человек, и просто люди.
* * *
Зовут меня извергом, черной душой –
С оценками этими я и не спорю:
Конечно же, я гуманист небольшой
И внемлю с улыбкой народному горю.
Который уж раз неразумной башкой
Народ мой в глухие врезается стенки.
Затем на меня он косится с тоской,
Меня ж веселят эти милые сценки.
На кладке, естественно, холст укреплен
С картиной, приятной для всякого сердца:
Котел, а в котле – ароматный бульон…
Увы, за картиной отсутствует дверца.
Не надо выдумывать новых затей,
Вносить изменения в ход представленья:
Такая реприза смешней и смешней
Становится именно от повторенья.
* * *
Коль поэт слишком долго не пишет стихов,
Он тогда потихоньку впадает в депрессию.
Он не может освоить другую профессию,
Ибо он от природы весьма бестолков.
Электричество ужас внушает ему,
С малых лет он любых механизмов чуждается.
Лишь в хвастливых стихах он самоутверждается
И все время их должен писать потому.
Разобраться в компьютере он не сумел,
В языках иностранных остался невеждою,
Так и не обзавелся приличной одеждою
И в скопленьях людей он сутул и несмел.
И когда не в ладах он бывает с собой,
То есть, значит, когда ему долго не пишется,
Он какое-то время храбрится и пыжится,
А потом неизбежно впадает в запой.
Тут придется несладко жене и родне,
Ибо цель лишь одну наш писака преследует
И о ней с корешами на кухне беседует:
“Я забыться хочу! Захлебнуться в вине!”
Он кричит: “Я банкрот! Я бессилен давно!” –
И сначала целует взасос собутыльника,
Чтоб минуту спустя от его подзатыльника
Собутыльник со стула упал, как бревно.
Будет с кухни нестись надоедливый шум:
Взвизги женские, звон, перебранка, проклятия,
Но закончатся деньги, и пьющая братия
В одиночестве бросит властителя дум.
И поэт на продавленный рухнет диван,
Мертвым глазом на пыльную люстру нацелится…
Только в рваных носках его пальцы шевелятся,
Только сердце колотится, как барабан.
Он бороться за жизнь будет несколько дней,
Дорожа своей жалкою жизненной нишею.
Да, поэт – существо, разумеется, низшее,
Но порой к нему все-таки тянет людей.
Ведь у высших существ тоже жизнь нелегка,
Потому хорошо, что бывают двуногие,
На которых все люди, пусть даже убогие,
Пусть немые, – привыкли смотреть свысока.