Орден куртуазных маньеристов (Сборник), стр. 181
* * *
Если на поясе носишь ты пейджер,
Значит, ты больше не жалкий тинэйджер,
Значит, ты в жизни найдешь свое место,
Ловко избегнув угрозы ареста.
Коль телефон ты имеешь мобильный,
Значит, мужчина ты умный и сильный,
Значит, ты в жизни успел утвердиться
И продолжаешь полезно трудиться.
Коль “мерседес” ты купил “шестисотый”,
Значит, тебя не сравняют с босотой,
Что расплодилась сверх всяческой нормы
И проклинает любые реформы.
Коль особняк ты воздвиг трехэтажный,
Значит, мужчина ты храбрый, отважный
И не боишься мятежного быдла,
Коему жизнь совершенно обрыдла.
Рыцари в мире бушующем этом
Опознаются по внешним приметам –
Так отличали стальные доспехи
Прежних искусников бранной потехи.
Так отличали их кони и замки –
Тех, кто по жизни продвинулся в дамки.
От феодальной уставши рутины,
Плыли они к берегам Палестины.
Смолоду выплыл и наш современник
К обетованному Берегу Денег,
Бьется всю жизнь – и от бомбы в машине
Он погибает в своей Палестине.
Все же, пока не постигла проруха,
Хлеб свой носители ратного духа
Кушают с маслом и даже с повидлом, –
Быдло же так и останется быдлом.
* * *
Мы с другом Коляном неделю бухали,
Мы выпили триста бутылок сивухи,
Но чем безобразнее мы опухали,
Тем ярче цвело просветление в духе.
Колян, приблатненный веселый бездельник,
Враждебный малейшей житейской заботе,
Профаном в поэзии был в понедельник,
Но начал в стихах разбираться к субботе.
Всё то, что я создал в течение жизни,
Успел я ему прочитать за неделю.
Сказал он: “Херня происходит в отчизне”, –
И злобно глаза у него заблестели.
Сказал он: “Возьми ты, к примеру, Чубайса –
Он всё развалил и опять в шоколаде,
Но как ты, братан, над стихами ни парься,
Тебе не помогут кремлевские бляди.
На цирлах они перед Путиным ходят,
А лучших людей за людей не считают.
На джипы себе они бабки находят,
Тебе же на закусь и то не хватает.
Но ты не волнуйся – я понял теперя:
Поэзия – страшная сила, в натуре.
Пускай торжествуют кремлевские звери –
Мы скоро на ихней потопчемся шкуре.
Их всех ожидает глубокая жопа –
Та жопа зовется народным презреньем.
Андрюха, как только закончится штопор,
Пульни в них презрительным стихотвореньем.
Да так приложи, чтобы долго чесались!
Я знаю, ты можешь, – мочи, не стесняйся!
Мы все с пацанами тогда обоссались,
Когда ты читал нам в пивной про Чубайса”.
Колян помолчал, заглотнув полстакана,
И робко добавил: “Чтоб телки балдели,
Отдельно еще напиши про Коляна –
Про то, как мы классно с тобой посидели”.
* * *
Я был кандидатом наук
И членом Союза писателей,
За это дала мне страна
Жилищные льготы немалые.
И вдруг я на днях узнаю,
Что наши козлы-реформаторы
Все льготы списали в архив,
И льготы отныне не действуют.
Какой же, нам, собственно, прок
Тогда защищать диссертации,
Зачем становиться тогда
Талантливым крупным писателем?
Как все, я не очень любил
Изгадивших всё реформаторов,
Но после таких новостей
Я их разлюбил окончательно.
Лишь тут я внезапно прозрел
И понял ужасную истину:
Средь нас, простодушных людей,
Повсюду живут реформаторы.
Живут они вроде как все,
Но лишь до известного времени,
Когда им дозволят крушить,
Курочить и грабить отечество.
А как от приличных людей
В толпе отличить реформатора?
На этот уместный вопрос
Я так вам отвечу по опыту:
Не надо его отличать,
Он сам ото всех отличается,
Поскольку мозолит глаза,
Всё время торча в поле зрения.
Умение складно болтать
Присуще всем этим молодчикам,
Но главное, что их роднит, –
Лицо неестественно честное.
Кричу я народам Земли:
Страшитесь их подлого племени,
Едва реформатор возник –
Смутьяна хватайте немедленно.
А несколько сот нахватав,
В фургонах везите их за город,
Свалите в глубокий овраг,
А сверху полейте соляркою.
А там уже как бы сама
Рука к зажигалке потянется,
А дальше бессильны слова,
Но будет воистину весело.
* * *
Я уважаю в людях силу,
На силу сделал ставку я.
Гайдар, Чубайс и Чикатило –
Мои духовные друзья.
За их дела я не ответчик,
Но что-то к ним меня ведет.
К примеру, средний человечек
В газеты вряд ли попадет.
Таких людишек в телеящик
Не допускают нипочем,
Но для герое настоящих
Всегда приют найдется в нем.
Они гонимы злобным светом
И презираемы везде,
Но в ящике волшебном этом
Они пригрелись, как в гнезде.
Они способны на Поступок,
Я твердость вижу в их очах,
А средний человечек хрупок,
Духовно он давно зачах.
В тоске хватает он кувалду,
Чтоб погасить экранный свет,
Иль уезжает в город Талдом,
Где телевидения нет,
Иль пьет вонючую сивуху,
Грозя экрану кулаком,
Но так и так всегда по духу
Он остается слабаком.
Ему ходить пристало в юбке,
И нечего ему наглеть.
Он о любом своем поступке
Раскиснув, склонен сожалеть.
Зато Чубайс и Чикатило
Не сожалеют ни о чем,
И каждый вечер бьет их сила
Из телевизора ключом.