Орден куртуазных маньеристов (Сборник), стр. 173
* * *
Немало пьющих и курящих
И потреблявших марафет
Уже сыграть успели в ящик,
И больше их на свете нет.
Немало слишком работящих,
На службу мчавшихся чуть свет
Сыграли в тот же страшный ящик,
И больше их на свете нет.
Для правильных и для пропащих –
Один закон, один завет:
Все как один сыграют в ящик,
И никому пощады нет.
И новые теснятся сотни
На предмогильном рубеже…
На свете стало повольготней
И легче дышится уже.
Немало лишнего народу
На белом свете развелось,
Но истребила их природа
И на людей смягчила злость.
Теперь готовится затишье,
Но помни правило одно:
Коль ты на этом свете лишний –
Сыграешь в ящик всё равно.
Все люди в этом смысле – братство,
Поэтому не мелочись,
Раздай пьянчугам всё богатство
И нравственностью не кичись.
Ты, благонравия образчик,
Пьянчуг не смеешь презирать:
Нас всех уравнивает ящик,
В который мы должны сыграть.
* * *
Я агрессивен стал с годами,
Мне изменили ум и вкус,
Я нахамить способен даме
И заработал кличку “Гнус”.
Да, такова людская доля:
Жил романтический юнец,
Не знавший вкуса алкоголя,
И вот – стал Гнусом наконец.
Теперь не грежу я о чуде,
Сиречь о страсти неземной.
Теперь вокруг теснятся люди,
Им выпить хочется со мной.
Ну почему же не откушать?
Хлебну – и все кругом друзья,
Им мой рассказ приятно слушать
О том, какой мерзавец я.
Их моя низость восхищает,
“Дает же Гнус!” – они твердят.
Они души во мне не чают
И подпоить меня хотят.
И вновь я пьяным притворяюсь,
Чтоб подыграть маленько им,
И вновь бесстыдно похваляюсь
Паденьем мерзостным своим.
Когда же я домой поеду,
То страх на встречных наведу,
Поскольку громкую беседу
С самим собою я веду.
Слезу я слизываю с уса,
И это – вечера венец:
Когда журит беззлобно Гнуса
Тот романтический юнец.
* * *
Я вижу, как ползут по лицам спящих
В зловещей тьме мохнатые комки.
Глупец в Кремле открыл волшебный ящик –
И вырвались на волю пауки.
Брусчатка сплошь в разливе их мохнатом,
В мохнатых гроздьях – грозные зубцы,
И нечисть расползается – Арбатом,
По Знаменке и в прочие концы.
Они уже шуршат в моем жилище,
Они звенят, толкаясь в хрустале,
И вместо пищи жирный паучище
Застыл, присев на кухонном столе.
Распространяясь медленно, но верно,
Хотят одно повсюду совершить:
Не истребить, а лишь пометить скверной,
Не уничтожить, а опустошить.
И оскверненная моя квартира
Хоть с виду та же, но уже пуста,
И во всех формах, всех объемах мира –
Шуршащая, сухая пустота.
Пролезет нечисть в дырочку любую,
Сумеет втиснуться в любую щель,
Чтоб высосать из мира суть живую,
Оставив только мертвую скудель.
Напоминают пауков рояли,
Прически, зонтики и кисти рук,
И в волосах на месте гениталий
Мне видится вцепившийся паук.
Со шлепанцем в руке на всякий случай
Лежу во тьме, стремясь забыться сном,
И чую волны алчности паучьей,
Катящиеся в воздухе ночном.
* * *
Я спал в своей простой обители
И вдруг увидел страшный сон –
Как будто входят три грабителя:
Немцов, Чубайс и Уринсон.
Едва завидев эту троицу,
Упала ниц входная дверь,
И вот они в пожитках роются,
В вещах копаются теперь.
Немцов с натугой мебель двигает,
Чубайс в сортире вскрыл бачок,
И Уринсон повсюду шмыгает
Сноровисто, как паучок.
Чубайс шипит: “Как надоели мне
Все эти нищие козлы”, –
И, не найдя рыжья и зелени,
Мои трусы сует в узлы.
Дружки метут квартиру тщательно,
Точнее, просто догола:
Со стен свинтили выключатели,
Забрали скрепки со стола.
Всё подбирают окаянные,
И мелочей в их деле нет:
Чубайс, к примеру, с двери в ванную
Содрал обычный шпингалет.
Добро увязывает троица,
А я лишь подавляю стон
И размышляю: “Всё устроится,
Окажется, что это сон”.
С вещичками моими жалкими,
Таща с кряхтеньем по кулю,
Все трое сели в джип с мигалками
И с воем унеслись к Кремлю.
С меня и одеяло сдернули,
Как будто помер я уже,
Но только съежился покорно я
В своем убогом неглиже.
С ритмичностью жучка-точильщика
Я повторял: “Всё это сон”, –
Когда безликие носильщики
Всю мебель понесли в фургон.
С ночными вредными туманами
Рассеются дурные сны,
Ведь быть не могут клептоманами
Руководители страны.
Они ведь вон какие гладкие,
Они и в рыло могут дать –
Уж лучше притаюсь в кроватке я,
Чтоб сон кошмарный переждать.
Но утро выдалось не золото,
Хошь волком вой, а хошь скули.
Проснулся я, дрожа от холода,
Ведь одеяло унесли.
Хоть это сознавать не хочется –
Ничто не стало на места.
Квартира выграблена дочиста
И страшно, мертвенно пуста.
И на обоях тени мебели
Высвечивает чахлый день,
И, осознав реальность небыли,
Я тоже шаток, словно тень.
Ступают робко по паркетинам
Мои корявые ступни.
Увы, не снятся парни эти нам,
Вполне вещественны они.
Вздыхаю я, а делать нечего –
Не зря я бедного бедней,
Поскольку думал опрометчиво,
Что утро ночи мудреней.