Орден куртуазных маньеристов (Сборник), стр. 157
* * *
Пускай несчастлив я, но это не причина,
Чтоб записать весь свет в число моих врагов.
Не следует вопить и проклинать богов,
А следует молчать, как истинный мужчина.
И лишь когда в мой дом, не соблюдая чина,
Тупица вломится, не снявши сапогов,
В моей душе кипит тяжелая кручина
И выйти норовит из тесных берегов.
И спрашиваю я: скажи, моя судьбина,
Затем ли я страдал, чтоб всякая скотина
Стремилась посетить меня в моей норе?
Коль в жизни ты меня ничем не ублажила
И наконец на одр последний уложила,
Так хоть не тормоши на роковом одре.
* * *
Предпочтенье порой отдается другим,
Но меня это, право же, вовсе не злит.
С одиночеством, даже и самым глухим,
Мне рассудок покорно мириться велит.
Вот соперник бумажником машет тугим,
А в моем кошельке только мелочь звенит.
Мне нельзя похвалиться признаньем мирским,
А другим монумент прежде смерти отлит.
Научившись оценивать трезво себя,
Отрицать не намерен заслуги других –
За соперников пью я на бедном пиру.
Если я их ругнул – это только любя,
Это только мозгов помраченье моих,
И охотно я ругань обратно беру.
* * *
Житейских не ищу побед,
И чествований, и триумфов –
Таким же был мой кроткий дед,
Рязанский поп Трофим Триумфов.
Не устремляюсь к славе я
И не ищу идейных схваток –
Была бы только попадья
Да верный маленький достаток.
Да знал бы, праведно служа,
Я благодарность от прихода,
Да гнусных умствований ржа
Не ела б нравственность народа.
Но снова я сбиваюсь с нот
В разгар божественного пенья:
Трофима вывели в расход,
Меня ж выводят из терпенья.
Всё происходит вопреки
Моим нехитрым пожеланьям,
Так как не приписать строки
Мне к бунтовщическим воззваньям?
Стихом толпу я осеню
И буду брать лабазы с бою,
И прочь затем засеменю,
Согнувшись под мешком с крупою.
Кто всё мне делал поперек –
Пусть он дрожит, на это глядя,
А славянин находит прок
В любом общественном разладе.
Кто в доллар воплощал и фунт
Мой труд угрюмо-безотрадный,
Пускай кричит про русский бунт,
Бессмысленный и беспощадный.
А мы, славяне, не дрожим
Перед общественной страдою,
Нам даже кроткий дед Трофим
С небес кивает бородою.
* * *
Спецслужбы – рассадник садистов,
Сломавших мне жизнь и судьбу.
В бореньях за правду неистов,
Я стал для них костью в зобу.
Теперь уж глушилки не глушат
Заморских врагов голоса:
Меня они волнами душат,
Искрятся от волн волоса.
Гудят наведенные токи,
Как в медной обмотке, в мозгу.
При этом в любые заскоки
Я впасть незаметно могу.
Разрывы, провалы, пробелы –
Такой стала память моя.
“Ну, что я там снова наделал?” –
Очухавшись, думаю я.
И слушаю близких рассказы,
Дрожа и пугливо крестясь.
По воздуху вражьи приказы
Доносит мне тайная связь.
И чтобы не слышать мне гласа,
Который толкает к беде,
Экранами из плексигласа
Себя я обвешал везде.
Я цепи повесил на пояс,
Чтоб вражью волну заземлять.
Отныне я больше не моюсь –
Нельзя мне себя оголять.
Я сплю теперь стоя, как лошадь,
Но этим меня не смутишь.
Туда, где Лубянская площадь,
Простер я насмешливо шиш.
Хитра ты, Лубянка, нет спора,
Любого обдуришь в момент,
Однако хитрее матерый,
С тончайшим чутьем диссидент.
Опять я в строю, как когда-то,
Храня диссидентскую честь,
И снова пишу я плакаты –
Коряво, но можно прочесть.
Заслышав мой шаг космонавта,
Все нос поспешают заткнуть.
Понятно! Ведь чистая правда
Не розами пахнет отнюдь.
* * *
Пропился я почти дотла
Весною, на Святой неделе,
Когда церквей колокола
Неумолкаемо гудели.
Восстал с одра я, нищ и гол,
Едва забрезжившею ранью.
Постиг я, Боже, твой глагол,
Зовущий смертных к покаянью.
Я знал – лицо мое собой
Являет крайнюю помятость,
Но с перезвоном над Москвой
Повсюду разливалась святость.
Я в храм направился бегом
И там, по Божьему глаголу,
Горячим прикоснулся лбом
Семь раз к заплеванному полу.
Молитвой душу я согрел,
На паперть вышел – и мгновенно
Слова знакомые узрел
На вывеске: “Пивная “Вена” “.
Готов, о Боже, жизнью всей
Тебе служить я, как Иаков, –
Зачем же создал ты друзей,
И пиво, и вареных раков?
Зачем ты, Боже, терпишь звон
И толстых кружек, и стаканов,
Зачем тобою вознесен
Хозяин “Вены” Тит Брюханов?
Вот он зовет: “Иди сюда,
Ведь я сегодня именинник”,
И мне не деться никуда,
Я задолжал ему полтинник.
Он весь лучится добротой,
Как будто искренний приятель,
И предлагает мне: “Постой,
Хлебни очищенной, писатель”.
Иду вкушать запретный плод
Неровной поступью калеки
И чую: сатана живет
В почтенном этом человеке.
Брюханов весел, маслянист –
Ехидна с обликом невинным,
Но час пробьет – и нигилист
Его взорвет пироксилином.
При всех сокровищах своих
Брюханов рая не добудет:
Единого из малых сих
Он соблазнил – и проклят будет.
Стакан с очищенной держа,
В душе взываю к силе крестной:
“Пускай вовеки буржуа
Не внидут в вертоград небесный”.