Орден куртуазных маньеристов (Сборник), стр. 134
* * *
Катился слух по всей земле,
Вгоняя в дрожь народ крещеный,
Что царь свирепствует в Кремле,
Коварным бесом обольщённый.
Недолго было до беды
От царственного хлебосолья –
Легко в боярские зады
Входили смазанные колья.
Палач полосовал клинком
Под вопли жертвы плоть живую
И скользких внутренностей ком
Вываливал на мостовую.
Как жертвы дергались в крови –
Царь видел, сидя на престоле;
Как содрогания любви
Вкушал он судороги боли.
Дымился человечий жир
На пламенеющих угольях,
А мудрецы наставший мир
Трусливо славили в застольях.
Ни золото, ни киноварь
Не потускнели на иконах,
Покуда окаянный царь
Приумножал число казненных.
Земля от ужаса тряслась,
И в казнях, кажется, хотела
Неограниченная власть
Сама себе найти пределы.
Но оседала казней гарь,
Сменяясь покаянным звоном,
И падал окаянный царь
С рыданьями к святым иконам.
Сияли ризы и венцы,
Слегка потрескивали свечи,
И вновь слагали мудрецы
Благонамеренные речи.
Но все труды пропали зря,
По образам скакали черти,
И бес мучительства царя
Не отпустил до самой смерти.
Четыре века протекло,
И я, без внешнего почета,
Подняв беспечное чело,
Вхожу в кремлевские ворота.
Я прохожу, никем не зван,
А по естественному праву –
Туда, где грозный царь Иван
Творил бессудную расправу.
Царь произвол возвел в закон
И этим стал велик и славен,
Но я не менее, чем он,
В своих стихах самодержавен.
Я совесть положил под спуд
И разнуздал дурные страсти –
Затем что зло есть атрибут
И светской, и духовной власти.
Ведь в ложно понятом добре,
Верней сказать, в словесном блуде,
Успешнее, чем на костре,
Всегда испепелялись люди.
По звучным струнам не бряцал
Я в честь добра и благородства,
Но благосклонно созерцал
Разнообразные уродства.
Со сладким трепетом вникал
Во все возможные пороки,
Хоть на себя и навлекал
В неблагонравии упреки.
Непросто возвеличить стих,
Поработить людей непросто,
Покуда не упала с них
Добра мертвящая короста.
Как много требуется сжечь,
Смести, отдать на поруганье,
Чтоб захватить людскую речь,
Людское смутное сознанье!
И не пугает смертный хлад –
Певцы, по-царски всемогущи,
К царям не упадают в ад,
Но в райские восходят кущи.
* * *
Наподобье червей могильных,
В труд ушедших всем существом,
В стороне от дороги сильных,
Неприметные, мы живем.
Но еще незримей, подспудней,
Непрерывней наш темный труд,
И темницу рабочих будней
Навсегда сомненья запрут.
Без труда покоя не зная,
И не найдем и в труде его,
Потому что сомнений стая
Воспрещает нам торжество.
Оттого-то мы сильным чужды,
От рожденья алчущим жить,
Чтоб желанья свои и нужды,
Как закон, толпе изложить.
В слабодушии все упреки
Безответно впитали мы,
Но из наших были пророки,
Освещавшие годы тьмы.
В жизни мы ничего не значим,
Но вы терпите, словно срам,
То, что с горем, сомненьем, плачем
Против воли идете к нам.
* * *
Я пес, слоняющийся у рынка,
У автовокзала, у душной пивной.
Брезгливый взгляд иль замах ботинка –
И весь ваш расчет со мной.
Вы правы, большего я не стою,
Но, выместить злобу на мне решив,
Вы знаете – я лишь жалобно взвою,
Ведь взгляд мой так боязлив.
Но долю свою покорно несу я
И, кажется, даже ее люблю,
За то, что свой взгляд, как боль потайную,
Навеки в вас поселю.