Тайный шепот, стр. 39

Харриет кивнула.

– Я принесла тебе поесть. Ты спал?

– Нет. – Он придержал дверь, чтобы Харриет смогла войти. – Переодевался. Спасибо. – Бенедикт взял у нее тарелку и поставил ее на ближайший столик.

Он продолжал расстегивать рубашку, но Харриет, сидевшая на кончике кресла, испытала неприлично мало угрызений совести из-за того, что наблюдает за этим. Она быстро перевела взгляд с его мускулистых плеч на черную рубашку, которую он надел, а потом посмотрела на коричневую оберточную бумагу на кровати и вспомнила свертки у него в руках в день воображаемого пожара.

– Что ты задумал, Бенедикт? – Она внимательно смотрела, как он заправляет новую черную рубашку в черные брюки.

Он исподлобья глянул на нее:

– Лучше тебе этого не знать.

Харриет поджала губы и сердито нахмурилась.

Бенедикт увидел ее недовольное лицо и улыбнулся:

– Если ты так хочешь знать, дорогая моя, я собрался незаконно проникнуть в дом мисс Эдвины Олдерси. Боюсь, теперь ты считаешься соучастницей моих преступных намерений.

Харриет омыло волной возбуждения.

– Ты хочешь украсть дневник леди Рочестер?

– Не украсть, Харриет. Позаимствовать. Если все пойдет хорошо, я верну чертов дневник завтра же вечером.

Харриет встала, машинально взяла снятую Бенедиктом рубашку, аккуратно сложила ее и положила на кровать. Такие поступки становятся привычкой женщины, не привыкшей к прислуге.

– Я хочу пойти с тобой, – сказала она.

– Ни в коем случае. – Бенедикт посмотрел на тарелку, отломил кусок хлеба и отправил его в рот.

Харриет подбоченилась.

– Бенедикт, ты должен взять меня с собой. Я не буду мешать.

– Харриет, ты мешаешь мне с того момента, как мы встретились. – Бенедикт по-прежнему смотрел в тарелку и не видел, как на лице Харриет мелькнуло внезапное выражение оскорбленного удивления. – Я приехал в этот дом, чтобы найти человека, напавшего на моего друга, а ты каким-то образом втянула меня в таинственную историю о шантажисте, а теперь – в дело об убийстве слуги. – Он взял очки. – Я не должен забывать о том, что привело меня сюда в первую очередь. Харриет?

В горле стоял ком, а руки вдруг заледенели. Харриет бесшумно попятилась, наткнулась спиной на дверь и протянула руку за спину, нащупывая ручку. Она откашлялась и выдавила улыбку.

– Прошу прощения, Бенедикт. Я не хотела становиться обузой или втягивать вас в какие-то дела против вашей воли.

Он двигался с той же плавной грацией и скоростью, что и во время нападения, в день, когда они возвращались из дома Олдерси. Харриет не успела повернуться к выходу, как он уперся в дверь рукой, не давая открыть. Свободной рукой он взял Харриет за запястье.

Харриет бросила на него быстрый взгляд – они стояли почти нос к носу – и увидела, что брови его сведены, а губы сжаты.

– Ты меня не поняла, – грубовато произнес Бенедикт, и Харриет почувствовала соблазн поверить, что не только ее чувства оказались задеты.

– Я действительно спутала вам все планы расследования, – сказала Харриет безо всякой обиды в голосе – для этого она слишком себя уважала; но, произнеся эти слова и немного подумав, она вдруг поняла, что это чистая правда. – Вы бы уже много чего сделали, не вмешайся я с другими делами.

– Верно, – отозвался Бенедикт, и она почувствовала его улыбку раньше, чем увидела ее. – Но могу сказать, что раньше у меня не случалось таких приятных помех.

Ком в горле исчез, а сердце сильно заколотилось, когда Харриет увидела, как сверкают его карие глаза.

– Уж если суждено кому-то помешать мне выполнить свою задачу, я не смогу просить для этой цели женщины лучше, чем ты.

Харриет усмехнулась, и в горле ее встал новый комок.

– Это самое приятное, что мне когда-либо говорили, Бенедикт. – И она запечатлела на его губах быстрый поцелуй.

Улыбка его внезапно исчезла, а в глазах появился совсем другой блеск. Одной рукой он обнял Харриет за спину, а другую положил на затылок и поцеловал с такой нежной настойчивостью, словно не мог больше сдерживаться. Харриет беспомощно обняла его обеими руками, крепко стиснула плечи и начала легонько покусывать нижнюю губу.

Он зарычал и передвинулся так, что Харриет оказалась в комнате, а он в дверях.

– Я должен идти, – сказал Бенедикт, отодвинувшись от Харриет на расстояние вытянутой руки. – Оставайся здесь. Один я проникну в дом и выберусь из него гораздо быстрее. Если ты пойдешь со мной, я буду больше думать о тебе и твоей безопасности, чем о деле.

Харриет, не в силах припомнить кого-нибудь, кто тревожился бы о ее безопасности, кивнула:

– Я буду ждать тебя.

Прежде чем уйти, Бенедикт еще раз страстно поцеловал ее. Этот поцелуй намекал на то, что раньше никто не ждал его возвращения.

Глава 28

Харриет смотрела из окна, как уезжает Бенедикт. Он сел верхом на серого жеребца и искусно направил его по тропинке и дальше, на дорогу. В черных брюках и черном сюртуке, в низко надвинутой на лоб шляпе, он походил на одного из героев тех романтических историй, что так любит Августа. Харриет читала некоторые из этих книг и не могла не признать, что в них имеются кое-какие достоинства. Особенно нравились Харриет те, где в начале книги герой казался негодяем – например, разбойником с большой дороги, одетым во все черное.

Когда Бенедикт повернул жеребца в сторону дома Олдерси и, пустив его рысью, скрылся из вида, Харриет вздохнула.

Словно она только и дожидалась, когда Бенедикт уедет – по правде говоря, так оно и было, – Харриет отвернулась от окна и подошла к двери. Задержавшись на мгновение, чтобы зажечь свечку, она посмотрела в обе стороны коридора и направилась к лестнице, но не стала спускаться вниз, чтобы присоединиться к остальным в гостиной. Харриет пошла наверх, на чердак.

Не то чтобы она стремилась иметь тайну, но если Бенедикт может заниматься делами в одиночестве, она тоже имеет на это право. Харриет сомневалась, что Бенедикт вообще помнил о наличии в доме чердака, так как был занят поисками убийцы, шантажиста леди Крейчли и новым поворотом событий с Хоггом. Харриет очень сомневалась и в том, что Бенедикт позволил бы ей самостоятельно обследовать комнаты наверху. Особенно после убийства.

Лестница уперлась в дверь. Харриет легко повернула ручку, дверь оказалась незапертой, но не подалась. Харриет поставила свечку на пол и нажала на дверь обеими руками. Старое дерево застонало. Харриет убрала руки. На двери, на тонком слое пыли, остались четкие отпечатки двух ладошек. Харриет подбоченилась, подумала и вспомнила, что делал, столкнувшись с подобным препятствием, Виктор Ченнинг, любимый персонаж Шупа. Потом повернулась боком и ударила плечом в дверь. Рот ее приоткрылся в безмолвном крике, и она ухватилась за перила, чтобы не упасть. Боль пронзила руку насквозь, и Харриет испугалась, что сломала себе кости.

– Вот почему художественная литература называется выдумкой, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы.

Дождавшись, пока боль немного утихнет, она сделала глубокий успокаивающий вдох. Колесики в мозгу снова завертелись, и Харриет припомнила одну главу в книге, где женщина оказалась в ловушке в горящей комнате – очевидно, ей не хватило ума просто потушить огонь. Ченнинг ее спас, как и положено герою. В том случае он не стал ломать дверь плечом.

Сжав губы, Харриет снова толкнула дверь, но на этот раз ощупывая ее, выискивая то самое место, где она застряла. Дверь ни на йоту не отошла от косяка только в одном месте – рядом с ручкой.

Харриет отошла на край лестничной площадки, собралась с силами, ударила каблуком в дерево, и, прежде чем успела опустить ногу на пол, дверь распахнулась.

– Ха! – Харриет подняла свечку и вступила на чердак так, как рыцари вступали в плененную крепость.

Первое, что она увидела, когда смешанный запах плесени и сырого дерева ударил в нос, – это зияющую дыру в окне, которую Харриет много дней назад заметила с лужайки. Теперь, зная о пожаре больше, чем раньше, она понимала, что так высоко он не добрался. Стекло не лопнуло из-за сильного жара, его разбили. Может, проходившие мимо мальчики – наслушались историй о привидениях и стали подзуживать друг друга швырять камни. Однако, подойдя к окну и посмотрев вниз, на лужайку, Харриет передумала. Трудно представить, что кто-то смог бы зашвырнуть камень так высоко. Возможно, в окно влетела птица, решила Харриет.