Зимние призраки, стр. 39

Дейл бросил коробочку с патронами на заднее сиденье. «Можно было бы кинуть этим в собак», – подумал он.

Когда она открыла дверцу со своей стороны, в машине загорелся свет, но она отвернулась, поэтому Дейл не увидел выражения ее лица, не узнал, что она думает по поводу его предложения проводить ее в дом. Обойдя машину, она остановилась перед опущенным стеклом с его стороны, с хрустом утаптывая снег, и сказала:

– Подожди, пока я не дойду до конца дорожки, ладно? Посмотри, не появятся ли собаки. – Голос ее звучал уже нормально. – Электричество в доме отключено, поэтому я пользуюсь свечами, и еще оставляла зажженные фары, пока была машина. Так что не беспокойся, если не увидишь света.

– Если электричество отключено, значит, и система отопления не работает? Зачем сидеть в холодном темном доме?

Дейл размышлял, где он ляжет: на кровати Дуэйна в подвале, а ей уступит кушетку в кабинете или наоборот, он наверху, а она на более удобном ложе?

– Отопление работает, – сказала Мишель. Он видел теперь, как в ее глазах отражается звездный свет. – Там отдельная линия. Мы с Дианой пытались хоть как-то разобраться в старой проводке, и у нас вылетели пробки. Завтра утром из Пеории приедет мастер и все починит. Спокойной ночи, Дейл. Еще раз спасибо, что спас меня. – Она наклонилась и пожала его руку своей рукой в варежке.

– Всегда рад стараться, – ответил Дейл.

Он посмотрел, как она прошла по заметенной снегом дорожке, осторожно ставя ноги, потом она исчезла за углом дома. Как и было обещано, свет не загорелся, но ему показалось, он заметил слабое мерцание по ту сторону темного окна.

Он сдал задним ходом на улицу и поехал к Депот-стрит через Первую авеню, а затем выехал на дорогу к «Веселому уголку». Ни Конгдена, ни его машины нигде не было.

Дейлу, после ночного холода, показалось, что внутри фермерского дома, если не считать ледяного сквозняка со второго этажа, тепло. Он шел из комнаты в комнату, по пути зажигая везде свет.

Он отнес патроны в подвал и извлек части своего вертикального дробовика оттуда, где спрятал его. Настало время, решил он, иметь под рукой настоящее, заряженное, оружие.

Дейл соединял части ружья, когда вдруг заметил, что в одном стволе есть патрон. Он осторожно вынул красный цилиндр, потрясенный тем, что оставил на полке заряженное оружие, пусть и в разобранном виде. Он знал, что так делать нельзя, отец научил его, когда Дейлу было всего лет шесть.

На патроне была зарубка, отметина от опустившегося бойка почти в центре медного кружка. Это был тот самый патрон, тот, который не разорвался год назад в ноябре, когда он пытался покончить с собой.

Дейл отступил на шаг назад и присел на край старой медной кровати Дуэйна. Пружины скрипнули. Он достал свою драгоценную зажигалку «Данхилл» и щелкал ею, продолжая вертеть патрон пальцами, глядя, как пламя от зажигалки блестит на металле. Никаких сомнений. Этот тот самый патрон, которым он пытался себя убить.

«Я его выбросил. Здесь, на ферме. Перед тем, как спрятать ружье. Закинул патрон подальше в поле».

Так ли? Дейл смутно помнил, как шел по мерзлой грязи, мимо фонаря на столбе, в открытое пространство за забором, где начинались ряды замерзшей кукурузы, как закинул патрон подальше в ночь.

«Может, это был другой патрон?»

Глупость какая-то. Он нашел только один патрон, когда обнаружил, что каким-то образом запаковал в свои книги, тарелки и прочие пожитки еще и ружье.

«К тому же я никогда не оставляю патрон в стволе».

Дейл замотал головой. Он так устал. Долго читал в библиотеке Оук-Хилла, потом этот странный случай с Мишель и собаками, после которого в голове теснились смазанные образы.

Он прислонил собранное ружье к стене, убедился, что оно разломлено и не заряжено, поднялся наверх, чтобы запереть кухонную дверь и погасить свет.

Когда он уходил, компьютер был выключен. Сейчас на черном экране после буквы С горели слова.

›Куда лечу – там Ад, я сам есть этот ад; И ниже нижнего предела, на самом дне, Разинутая бездны пасть грозит меня пожрать, В сравненьи с бездной той мой Ад – Блаженство.

Дейл минуту смотрел на строки, потирая подбородок. Это Мильтон, но не «Потерянный Рай». Возможно, что-то из сохранившихся набросков к мильтоновскому «Адаму Изгнанному».

В отличие от «Потерянного Рая», где Сатана самый гуманистический и завершенный характер, где читатель ни разу не видит Сатану павшим, а только в образе прекрасного Люцифера, «утренней звезды» Небес, самого возвышенного и возлюбленного из всех ангелов Господних, здесь представлен плач Люцифера, низвергнутого в ад. Это, как полагал Дейл, была вариация на жалобы Мефистофеля у Марло: «Зачем здесь ад, и я не взят отсюда».

Дейл слишком устал, чтобы играть в литературные шарады. Он напечатал:

›Скажи, кто ты, или я совсем выключу этот чертов компьютер.

Затем он погасил свет и пошел вниз, собираясь ночевать на кровати Дуэйна.

Глава 18

Месяца через три после того, как у Дейла завязался роман с Клэр Харт (или Клэр Ту-Хартс), он отправился в Париж в качестве гостя своего французского издателя и Министерства культуры, на конференцию «Освобожденная литература угнетаемых народов». В университете у него были январские каникулы после гнетущих рождественских праздников, проведенных дома и не совсем дома; Энн даже не предложила поехать вместе с ним на конференцию. Сам же Дейл изначально хотел отказаться, несмотря на редкую возможность бесплатно съездить в Париж – он знал, что получил приглашение благодаря неверному французскому переводу его третьей книги о Джиме Бриджере, «Кровавая луна», в которой несколько горцев и еще несколько неправдоподобно благородных французов, охотников на бобров, помогают племени «черноногих» спастись от вторгшихся на их земли федеральных войск. Это был самый политически корректный из его романов и самый безответственный с исторической точки зрения. Французам он понравился. В итоге Дейл принял приглашение в последний момент, и чтобы поддержать свой пошатнувшийся авторитет в глазах декана и всей кафедры, и чтобы уехать, хотя бы на несколько дней, которые продлится конференция, уехать от своей двойной жизни в Мизуле, сводящей его с ума.

В Монтане в тот год стояла необычайно теплая и относительно бесснежная зима, а в Париже было сыро и промозгло. Всех приглашенных на конференцию авторов разместили в шикарном отеле «Лютеция» на бульваре Распэ, но из десяти приглашенных американцев, кажется, один Дейл знал, что во времена оккупации здесь размещалась штаб-квартира гестапо. На позеленевшей медной табличке при входе об исторической значимости этого места сообщалось только то, что после войны здесь располагалась штаб-квартира Красного Креста, где бывшие беженцы искали родственников.

Издатель Дейла, Робер Лаффон, был занят обхаживанием своих настоящих писателей – Дейл был единственный не коренной американец, приглашенный из Штатов, – поэтому его встретила в Руаси, в аэропорту Шарля де Голля, дама от состоящего при Министерстве культуры агентства Pour l’Organisation de l’Accueil des Personalitiйs Йtrangиres из Ministere des Affaires Йtrangиres, что Дейл тут же перевел с помощью карманного переводчика как «Бедная Организация по нахождению странных персон» при «Министерстве странных дел». Поскольку эта дама обычно имела дело только с представителями богемы, особенным типом американцев, она вообще не говорила по-английски, и ее явно потрясло, что Дейл ни слова не знает по-французски. Она быстро провела его по бетонным коридорам под зданием аэропорта прямо в подземный гараж к «рено» и повезла в Париж в молчании, которое нарушала лишь выдохами сигаретного дыма.

Его работа на конференции началась в тот же вечер. Торжественное открытие назначили в украшенном Hфtel de Ville – городской ратуше, первый вечер был посвящен серии приветственных речей от мэра, от различных представителей министерства, других организаций, кого-то еще – может, даже самого президента – хотя Дейл так и не смог уловить, кто здесь кто, поскольку все происходило на французском языке и ему никто не переводил. Он был счастлив, что надел в тот вечер лучший черный костюм, сумел, благодаря карманному переводчику, не заснуть и ни разу не услышал своего имени, так что ему не пришлось ничего говорить. На самом деле ни одному из тридцати присутствующих писателей – в основном африканцы, но еще изможденного вида коренные американцы и он сам, – не пришлось в тот вечер выступать, даже перед французской прессой, которая толпилась в приемной и широких коридорах перед конференц-залом, газетчики выкрикивали свои вопросы только французским политикам и представителям министерства.