Цветок страсти, стр. 40

Приготовив чай и растворив два других порошка в холодной воде, Уинн наконец подняла глаза на Клива.

– Все готово. Выпей одну четверть из каждой чашки.

Генри подозрительно следил за Кливом, когда тот принял у нее две чашки. Ричард и Маркус тоже не сводили с него глаз, на их бледных лицах появилась надежда. Однако те, кто страдал не так сильно, наблюдали за происходящим с сомнением. Они подозрительно посматривали то на своего высокого сильного предводителя, то на маленькую таинственную валлийку. Казалось, только Дрюс и Баррис не сомневались в исходе дела.

И Клив тоже, признала она. Он выглядел совершенно спокойным, принимая из ее рук лекарство и прикоснувшись на секунду к ее пальцам. Затем он насмешливо улыбнулся ей и сделал по глотку из каждой посудины.

Однако, попробовав второе снадобье, он весь скривился.

– Бог мой, женщина! Ты что, выбрала самые мерзкие из своих лекарств? По вкусу – настоящие помои!

Клив вытер рот тыльной стороной ладони и еще раз состроил гримасу. Затем рассмеялся и передал чашки Генри.

– Покажи свою храбрость, парень. Не дрожи перед этой девчонкой. От нее больше шума, чем вреда. Пей смелее, – велел он, улыбаясь Уинн.

Хотя Клив по-мужски отнесся к ее вызову, Уинн все же нахмурилась от такого легкомыслия. Пока Генри осторожно прихлебывал лекарство, она занялась своими травами, заворачивая их и укладывая обратно в кисет. Казалось, Клив победил ее одним махом. То, что началось как злой розыгрыш – редкая возможность обставить его, – каким-то непонятным образом обернулось против нее. Она имела глупость бросить ему вызов, а он на него ответил.

«А что, собственно, я рассчитывала выиграть?» – спросила Уинн себя, пока Маркус и Ричард придвинулись поближе, чтобы попробовать ее лекарства.

Но еще более важным ей представлялся другой вопрос: а что она потеряла?

Глава 15

Весь день они оставались в лагере. Уинн четыре раза поила Ричарда, Генри и Маркуса своими омерзительными снадобьями, к огромному их неудовольствию. Но тот факт, что с каждым разом они все более громогласно выражали свое недовольство, только доказывал ей, что им становится лучше.

Дети вовсю веселились – бегали, разведывали места, стреляли излука, взбирались на деревья. Такой паузе в путешествии особенно радовался Артур, потому что Клив посвятил ребенку несколько часов своего времени. Они изучали различные формы камней, и скоро коллекция Артура уже не умещалась в мешочке для провизии, который был у него с собой. Они нашли пять различных типов птичьих гнезд, три из которых были пусты, а в остальных двух сидели голодные птенцы.

Воины, как англичане, так и валлийцы, заразились приподнятым настроением детей. Только Уинн держалась несколько в стороне, что было, однако, не так уж легко. Ведь ей приходилось заправлять постели в палатке, готовить еду, отмерять и смешивать лекарства. В перерывах она сидела на краю вала перед узким рвом и не мигая, смотрела в сторону своей родины. Она намеренно избегала Клива Фицуэрина, а он, к ее смущению и даже досаде, избегал ее. Что ж, это к лучшему, ворчала она, подперев голову руками и прищуриваясь, чтобы разглядеть на горизонте хоть какой-то признак Черной горы. Уж с кем, с кем, а с Кливом она не хотела разговаривать.

Однако по мере того как шло время и солнце все жарче припекало, Уинн поняла, что кривит душой. Она слегка наклонила голову так, чтобы можно было следить за ним, не выдавая себя. Клив и Дрюс вернулись с недолгой охоты и принесли трех кроликов и четырех белок. У них было хорошее настроение, когда они швырнули добычу воинам, чтобы те занялись ею. Особенно веселым выглядел Клив, он загорел дочерна, а его темные волосы растрепал ветер. Высокий и стройный, сильный и жизнерадостный, он был без накидки, и его тонкая рубаха облепила влажное тело. Повезло той девушке, что ждет его в замке Керкстон, грустно подумала Уинн.

Когда Клив посмотрел ей прямо в глаза, она даже не попыталась отвести взгляд. Только когда он сказал что-то своим воинам, а потом направился к ней, она отвернулась и вновь устремила взгляд на Уэльс.

Она услышала его шаги, и ей почудилось, будто земля задрожала, когда он опустился на траву рядом с ней. Но она упрямо продолжала смотреть на западный горизонт и облака, на время закрывшие низкое солнце.

– Ох, – шумно вздохнул он с удовлетворением. – Денек сегодня выдался нелегкий, Уинн. – Он подождал ее ответа.

– Вот как? – Она даже не взглянула в его сторону.

Последовала еще одна короткая пауза, и он снова заговорил, ничуть не смутившись от ее явного нежелания проявить какую-либо заинтересованность:

– Я никак не мог решить, почему у меня сегодня такое хорошее настроение. Сначала думал, что причиной тому возвращение домой. Но когда я охотился, то оказалось, что глаз у меня стал острее, а рука тверже. Тогда я понял, что это твоих рук дело.

– Я-то тут при чем?

Она осмелилась бросить в его сторону короткий взгляд, о чем тут же пожалела. Зачем ему мучить ее своей веселой улыбкой и раскованностью? Почему он просто не оставит ее в покое? Она нахмурилась, глядя на причудливое облако, похожее на женщину, оседлавшую хвост дракона.

– Именно ты. Это горькое пойло, приготовленное тобой, оказалось даже лучше, чем ты предсказывала. Я весь день чувствую прилив сил, а больные поправляются прямо на глазах. Да, это твоих рук дело. Ты действительно не зря хвасталась, что хорошо лечишь, – закончил он с таким восхищением, что можно было усомниться в его искренности.

Уинн с подозрением посмотрела на него.

– От тебя больше хлопот, чем от самого трудного ребенка. Он громко расхохотался, и она еще сильнее нахмурилась.

– Оставь меня в покое, Клив Фицуэрин. Мне не нужна твоя компания.

Он с трудом подавил смех.

– Ах, Уинн, не знаю, могу ли я что-нибудь сделать, чтобы заставить тебя улыбнуться?

– Я уже тебе сказала. Оставь меня в покое.

– Не думаю, что от этого ты улыбнешься, – ответил он. Затем, прежде чем она разгадала его намерение, он взял ее за руку. – Наверняка есть что-то другое.

– Нет ничего другого, – заверила Уинн, как только к ней вернулось самообладание. – Отпусти меня, – добавила она, пытаясь вырвать руку из его теплых и сильных пальцев.

– Быть может, тебе понравится прогулка вдоль вала. Мы могли бы полюбоваться закатом, – продолжил он, словно ничего не слышал. – Или прокатиться верхом. Здесь недалеко есть луг, куда в сумерках приходят олени, чтобы пощипать травку.

– Нет, я… я с тобой никуда не пойду, – запинаясь, проговорила Уинн, чувствуя, как сильно стучит сердце и по всему телу разливается тепло.

Клив наклонился совсем близко.

– Улыбнись мне, красавица Уинн. Подари свою улыбку. Ты так редко это делаешь, а ведь улыбка придает твоему лицу чудесное сияние.

Он произносил эти слова, как слова любви, – мягко и соблазнительно, игриво и обманчиво. И зачем он это говорил ей?

– Я не могу… не могу улыбнуться тебе, – выдавила Уинн.

– Ты, наверное, просто не хочешь. – Он сделал ударение на последнем слове. – Таких упрямых девчонок я еще не встречал. – Он замолчал и впился в нее темными глазами, в которых зажглись золотистые искорки. – А что, если мне еще раз тебя поцеловать, чтобы вызвать улыбку на твоих губах?

– Нет! – выдохнула она, как будто все чувства, которые она старалась не допустить в свое сердце, нахлынули разом, сломав хрупкие барьеры.

Волны томительного желания пробежали по телу, и это было похоже на сильный озноб, только вызванный жаром, а не холодом. Он поднял ее руку и прижал к своей груди, от чего она почти совсем потеряла голову, потому что сильное биение его сердца, казалось, дошло через кончики ее пальцев вверх по руке до самого сердца.

А он как будто сознавал, что подавляет ее волю, как будто видел, что она оттаивает изнутри под его намеренно чувственным натиском, потому что не сводил с ее темных блестящих глаз.