День Диссонанса, стр. 58

Впервые в глазах Цанкресты мелькнул страх. Страх, но не отчаяние. Еще не отчаяние. Хорек злобно взирал на недруга, не пытаясь запахнуть на себе гнилые лохмотья.

– Значит, это не случайно, – пробормотал он. – Не в одной удаче дело. Я этого опасался, но не принимал слишком близко к сердцу. Выходит, напрасно. Думаешь, ты победил, да? Думаешь, сломил меня? – Он поглядел вверх, на лестницу, где стояла Снут с настоящим лекарством в лапах. Цанкреста так бдительно следил за Джон-Томом, что не заметил, как хозяйка магазина подменила лекарство дымовой шашкой. – Все вы думаете, что я раздавлен. Так вот, знайте: вы жестоко ошибаетесь! Меня, Цанкресту, вам не одолеть, ибо я учел все, вплоть до последней мелочи, какой бы мизерной и невероятной она ни казалась. Я даже допустил, что этот желторотый чаропевец может обладать ничтожной толикой таланта.

– Ну, так давай, сделай меня! – Джон-Том казался себе десятифутовым великаном. В нем бурлила энергия, из него рвалась музыка. Пальцы его звенели, дуара казалась третьей рукой. Он вознесся на высоту звезд, что поют перед тысячами слушателей в огромных концертных залах и на аренах. Он только что не левитировал. – Давай, Цанкреста, – подзуживал он волшебника. – Покажи, на что ты способен. Выплесни всю свою мерзость. На любой твой трюк у меня найдется песенка, и когда ты выдохнешься… – В его голове уже звучал мотивчик, которым он собирался закончить поединок. – …когда ты выдохнешься, Яльвар-Цанкреста, я спою тебе отходную.

Хорек пожевал губами и грустно покачал головой.

– Бедный, простенький эмигрант поневоле! Неужели ты всерьез веришь, что я так жалок? Да я знаю сотню мощнейших заклинаний, я помню тысячу страшнейших проклятий. Но ты прав. Я понимаю, против твоей музыки они бессильны.

Что-то не так, подумал Джон-Том. Цанкреста должен молить о пощаде, а он по-прежнему хладнокровен.

– Да, твоя музыка могущественна, чаропевец. Но ты – слаб. Вот тут. – Хорек постучал себя по голове. – А я, да будет тебе известно, заранее приготовился ко всему. – Он посмотрел направо. – Черрок, ты мне нужен.

Из ниши на полупустом стеллаже появилась новая фигура. Джон-Том принял защитную стойку: пальцы на дуаре, в голове – обойма контрпесен.

Однако новый персонаж не вызвал у него никакого страха. Хотя бы потому, что был совершенно невзрачен. Рост пересмешника едва достигал трех футов – еще меньше, чем у Корробока. Носил он очень неброский черный килт с желто-бежевым узором, ладно пригнанную к фигуре желтую жилетку без рисунка и желтое кепи.

Цанкреста царственным жестом указал на Джон-Тома.

– Вот тот, о ком я говорил. Сделай то, за что тебе заплачено.

Пересмешник тщательно отряхнулся, упер в бедра гибкие кончики крыльев, свесил голову и покосился на Джон-Тома.

– Я слыхал от Цанкресты, будто ты – лучший.

– Лучший – в чем?

Пересмешник потянулся крылом за плечо. Розарык и Мадж напряглись, но птица достала не стрелу и не дротик, а плоскую деревянную коробку с тремя рядами струн на верхней планке.

– Сайхид, – прошептала Розарык.

Черрок угнездил под крылом удивительный инструмент, а на другом крыле согнул жесткие перья.

– Сейчас узнаем, кто из нас лучший.

– Чтоб меня прищучили за мамашу мэра, – прохрипел ошарашенный Мадж. – Этот чертов ублюдок тоже чаропевец!

Глава 16

– Это, – с гордостью ответил пересмешник, – я самый и есть.

– Послушай, дружище, – произнес Джон-Том, как только дуара успокаивающе прижалась к его ребрам, – я с тобою незнаком и не вижу причины для драки. Если ты не глухой, то наверняка разобрался, в чем тут дело, кто из нас хороший, а кто – на стороне зла.

– Зла-шизла, – хмыкнул пересмешник. – Я простой деревенский чаропевец. Не мое это ремесло – рассуждать о нравственности. Я, знай себе, играю музыку, а всем остальным пускай занимаются солиситоры и судьи. – Перья рывком опустились к рядам струн. – Приступим, человече.

Голос из пернатого горла звучал нежно и сладостно, тогда как Джон-Томов – грубо и хрипло, и пересмешник без особых усилий достигал октав, о которых человек мог только мечтать.

Ну-ну, мрачно подумал Джон-Том, видя, как хорек расплывается в улыбке, ничего, мы еще поглядим, кто из нас лиричнее, изобретательнее и виртуознее. На крайний случай у него оставались энтузиазм и самая обыкновенная громкость.

Гора погромыхивала, стеллажи содрогались. Пол под ногами ходил ходуном, с потолка сыпалась каменная пыль, а двое чаропевцев швыряли друг в друга убийственными фразами и сокрушительными ритмами. Черрок пел о злых языках и разбитых сердцах, о духовных муках и неверии в себя. Джон-Том парировал схожими по содержанию куплетами «Куин», «Стоунз», Пэт Бенатар и «Флитвуд Мэк». Лязгающие аккорды пересмешника разбивались об аккорды «Клэш». Птице даже пришлось звать на подмогу разбитое воинство Броненосного народа, и Джон-Том вынужден был очень шустро пошевелить мозгами, чтобы отбиться тяжеловесной «Новой волной» Адама Анта.

Пока чаропевцы сражались, Мадж норовил воткнуть стрелу в Цанкресту. Но хорек, знавший мастерское обращение выдра с длинным луком, всячески старался не стать удобной мишенью.

В конце концов Джон-Том почувствовал: какими бы ни были последствия, необходим перерыв. У него перехватывало дыхание, а пальцы онемели и кровоточили от непрестанного щипания струн. И, что хуже всего, горло саднило, словно разодранное наждаком, и все настойчивее грозило пожизненной хрипотой.

Но и противнику в этой суровой дуэли приходилось несладко. Черрок уже не оправлял горделиво перья после каждой песни, да и самоуверенностью от него больше не веяло.

Поэтому Джон-Том отважился на совершенно иную тактику.

– Слышь, приятель, вот эта последняя песенка, ну, про поддатого слоника с ножичком… Славно, ей-богу. Кой-какие переходы – просто смак. Мне бы так не суметь.

– Пальцы, – просипела птица, – не всегда лучше перьев; – В подтверждение своих слов она подняла правое крыло и помахала его гибким краешком. – Да ты и сам не лыком шит. Как это там у тебя, про грязные дела, что стоят очень дешево?..

– «Эй-Си Ди-Си», – устало ответил Джон-Том. – Я рассчитывал вызвать нескольких убийц-берсеркеров. Черта с два.

– И все-таки хорошая попытка, – похвалил Черрок. – Я почти ощутил нож возле горла.

Цанкреста шагнул вперед, заботясь о том, чтобы орудие расправы заслоняло его от Маджа.

– Это еще что такое? Я плачу не за светскую беседу с этим человеком! Я плачу за убийство!

Черрок повернулся к волшебнику. Его глаза недобро сощурились.

– Уж потерпите минутку, господин Цанкреста. Вы мое чаропение купили, а не душу.

– Мне тут только экзистенциализма не хватало, мужлан чирикающий! Делай что тебе велено!

Пересмешник даже бровью не повел.

– А я и делаю. – Он кивнул в сторону Джон-Тома. – Этот парень чертовски силен. Может, даже получше меня.

– Не знаю, кто из нас лучше, да и знать не желаю, – зачастил Джон-Том, – но поешь ты, словно буря, а играешь, как дьявол. Дорого бы я дал, чтобы научиться твоей последней песенке. – Он сыграл аккорд. – Может, пяти пальцев и маловато, но ужасно тянет попробовать.

– Ну, не знаю… У дуара только два набора струн, а у моего сайрида – три. Впрочем, ежели ты и пропустишь ноту-другую… – Пересмешник поднялся и шагнул к юноше. – Давай поглядим.

– Прекратить братание с врагом! – рявкнул Цанкреста, удерживая пересмешника за плечо. Черрок стряхнул его лапу.

– Может, он вовсе не враг.

– Конечно, не враг! – Воодушевясь, Джон-Том двинулся навстречу птице. – Работа есть работа, но зачем двум профессионалам бить друг другу носы? – Подойдя к Черроку, он по-товарищески обнял его за плечи; для этого пришлось нагнуться. – Певец, это не твоя война. Музыкантам-волшебникам нашего калибра междоусобица ни к чему. Наоборот, нужно сотрудничество. Ты только вообрази, каких чудес мы натворим, если объединимся! Даешь не поединок, а джем-сейшн!

– А что, мне это нравится. – Черрок зашарил глазами по проходу. – Где тут ягоды?