Персик, стр. 38

Задыхаясь на бегу, она торопилась обратно на виллу. Двери хлопнули за ней, и она услышала, как в своем кабинете заворчал Жерар.

— Смотри, Лоис! Мы идем купаться!

Миц с удивлением посмотрела на нее. Она возмутилась:

— Что ты говоришь, Пич, ты же знаешь, что бедняжка не может плавать!

— Лоис плавала лучше всех на свете, — возразила Пич, — Миц, о, Миц, сегодня в бассейне мы остановились, чтобы посмотреть, как ныряет какой-то мальчик, и знаете, Лоис повернула голову, чтобы посмотреть, я уверена в этом.

Миц тихонько взяла у нее купальник.

— Я думаю, она отвернулась от яркого солнца. Ты знаешь Пич, ей там не нравится.

Совсем упав духом, Пич смотрела на нее. Она была так уверена… Она грустно смотрела, как Миц убирает куда-то в шкаф такой красивый, цвета моря, костюм. Потом тихо пошла к двери и обернулась, чтобы улыбнуться Лоис, так, на всякий случай. Кресло-каталка Лоис стояло возле шезлонга, уродливый стальной корпус, огромные колеса и жесткая черная кожа — все в нем просто кричало о его назначении. Пич вспомнила свою ненавистную подпорку. Как же ей хотелось, чтобы она была хотя бы посимпатичней. Хорошо, если они не позволили ей взять Лоис в бассейн, она знает, что для нее сделать. Завтра утром Лоис будет ждать сюрприз.

Жерар настоял на том, чтобы вся семья завтракала вместе, это была единственная возможность увидеть всех сразу, в одном и том же месте, в одно и то же время. Какое счастье, думала Эмилия, наливая себе кофе, что Жерар быстро окреп физически после всего, что ему пришлось пережить в трудовом лагере, хотя она знала, что забыть это он не сможет никогда. Жерар еще недостаточно окреп, чтобы вернуться к своей работе, но последнее время она все чаще заставала его за чертежной доской, где он что-то набрасывал, зарисовывал. Жерар потихоньку поправлялся. Если бы только Лоис чувствовала себя хоть немного лучше. Невозможно было смириться с тем, что ее блестящая Лоис постоянно поражавшая всех, до конца своей жизни теперь останется странно тихим существом, запертым в одиноком мире своего сознания, отгороженная от счастья и боли внешнего мира.

— Доброе утро. — Неслышно, на цыпочках, подойдя, к Эмилии, Пич обвила руками шею матери и поцеловала ее. Эмилия почувствовала запах моря от ее кожи.

— Ты уже искупалась? — улыбнулась Эмилия.

— Э… — С бокового столика Пич взяла себе кусочки папайи и дыни. — У меня было свидание в семь часов.

— Свидание? Ты имеешь в виду — с мальчиком? — рассмеявшись, спросила Эмилия.

— Конечно, мама. С девочками не назначают свиданий, — насмешливо ответила Пич. — Я познакомилась с ним вчера в отеле. Он потрясающе ныряет и обещал научить меня.

Эмилия с болью осознала, что Пич скоро станет взрослой. Она и сейчас выглядела намного старше своих двенадцати лет. Они были разлучены так много лет, и тем не менее Пич хочет вернуться в Европу. Жерар твердо отказал ей.

— Когда тебе будет четырнадцать лет, мы поговорим об этом, а пока нам хотелось бы, чтобы ты жила с нами.

Но Эмилия знала, что сердце дочери осталось в Швейцарии, в школе, где она училась.

Пич подняла голову, чтобы вошедший с газетами Жерар поцеловал ее.

— Где Лоис? — удивился он. Лоис и пунктуальная Миц всегда первыми выходили к завтраку, заставляя всех остальных торопиться.

— Она опаздывает, — заметила Пич. — Наверное, из-за моего сюрприза.

Неожиданно ей пришло в голову, что Лоис может и не понравиться то, что она для нее приготовила, но даже отрицательные эмоции лучше привычного равнодушия.

— А вот и мы, — проговорила Миц, ввозя Лоис в кресле-каталке.

— Боже мой, Пич! Это великолепно! — воскликнула Эмилия.

Пич украсила металлическое основание кресла яркими разноцветными ленточками, обмотав его и оставив маленькие кончики развеваться по ветру. Спинку сиденья оклеила шелком цвета морской волны, который срезала с самого шикарного парижского вечернего платья Эмилии, и покрыла подушки золотисто-желтым кружевом. Бриллианты и изумруды, которые она взяла из шкатулки матери, прикрепила по углам подушек и украсила место для ног ярко-зеленым бархатом.

— Это трон Лоис, — возбужденно произнесла Пич. — Трон для тебя. А ты — принцесса.

Эмилия видела, что глаза Пич светятся любовью к сестре, когда она говорила с ней. И глаза Лоис тоже ожили и стали очень яркими. По щекам покатились слезы.

— Пич, — сказала Лоис тихим, немного хрипловатым голосом, оттого что так давно уже не разговаривала. — Пич, — Сказала она снова, на этот раз немного громче. — Пич…

Все называли этот город городом автомобилей. Он действительно был ошеломляющ. Заводы Детройта работали день и ночь, чтобы насытить растущие потребности страны, а после войны Америке потребовались новые блестящие машины. Гигантские корпорации Форда, Крайслера, «Дженерал Моторс», «Ю.С.Авто» и «Грейт Лейке Моторс корпорейшн» были как пчелиные матки, жужжащие в центре делового улья города, на который работала целая сеть мелких заводов и мастерских, производивших инструменты, гайки, задвижки, батарейки, краску — все, что может понадобиться, чтобы обеспечить стабильность работы гигантских производительных линий, которые ежегодно выпускали тысячи автомобилей.

Ноэлю потребовалось две недели, чтобы добраться туда. Две бесконечные недели дорог с препятствиями, путь по железной дороге в компании Нищих и бродяг, две недели ноябрьских холодов, почти без сна и без еды. Он добрался до Детройта накануне ночью в кабине грузовика, который что-то перевозил и возвращался порожняком. Водитель — молодой парень лет двадцати пяти или около того. Он отбывал воинскую повинность в Пятом бронетанковом соединении и был среди первых воинов-освободителей, которые вошли в Париж. Он не давал Ноэлю спать, рассказывая, как это было грандиозно, какие были красивые девушки, сколько он выпил бренди и шампанского. Победить — это великолепно, просто великолепно! У Ноэля слипались глаза, до того ему хотелось спать, тепло разливалось по всему телу, и в то же время он не мог понять, кому и зачем нужен Париж, когда на земле существует такой город, как Детройт. Водитель был славным парнем, он сразу оценил старенькую потертую одежду Ноэля, понял, что тот дрожит от холода, и спустя час, когда остановился пообедать, купил яйца, бекон, булочки и три галлона дымящегося горячего кофе. После еды Ноэль уже не мог бороться со сном. Пару часов он продремал, просыпаясь, когда после гладкого шоссе грузовик останавливался на светофорах и снова трогался.

— Ты ищешь работу? — спросил водитель, ожидая, когда дадут зеленый свет, чтобы ехать дальше.

— Ты можешь что-нибудь подсказать?

— Заводы переполнены, а людей, которые ищут работу, сейчас очень много — большинство вернулось с войны и им нужна обычная работа. У них есть привилегии. Тебе лучше попытать счастья в каком-нибудь маленьком местечке, где делают запчасти для автомобилей. Я могу сказать, куда тебе лучше поехать.

— Нет, — твердо сказал Ноэль, — я хочу поехать туда, где делают автомобили.

Водитель удивленно посмотрел на него.

— Послушай, малыш, работа есть работа — несколько долларов в кармане в конце недели, и ты будешь чувствовать себя человеком, и не важно, как ты их заработал — изготовляя задвижки или устанавливая их на машины.

— Я хочу работать с машинами, — упрямо повторил Ноэль. Водитель пожал плечами.

— Ладно, малыш, в конце концов, это твое дело. Так как он ехал в компанию «Дженерал Моторс», то высадил Ноэля там и показал, к каким воротам нужно идти, чтобы попасть в контору по найму служащих. Водитель пожелал ему удачи. Но удача покинула Ноэля.

— Попробуй еще раз завтра утром, — посоветовал ему парень на воротах. — И приходи пораньше, малыш.

Ноэль провел холодную ночь, свернувшись калачиком у двери рядом с заводом, боясь уйти на случай, если проспит и опять опоздает в контору. Жизнь города просто потрясла его. Этот рассвет многое перевернул в его сознании, и запущенные грязные улицы, по которым бродил Ноэль, стали вместо бесконечных полей пшеницы новым символом одиночества.