Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна, стр. 91

– Я думаю, суженый Лады, скорее всего, уроженец не-Здешний, – задумчиво мурлыкнул я. – Не лучше ли нам сначала поискать Бабушку, а потом уже рассматривать всякие сомнительные варианты?

– Не лучше! – грозно каркнул Ворон. – Мы сейчас не в том положении, чтобы, как говорится в народе, харчами перебирать. Так что нужно испробовать и этого вашего Процюка…

– Процюк – дурак, – сказал Крыс. – Разумом убогий. И бабник. Я его хорошо знаю, мы с ним из одного подъезда, вместе росли. Впрочем, как хотите, а я умываю руки. – Он встопорщил усы и отвернулся.

Такая вот странная штука! Стоило только нелюбимому мною Крысу высказаться против – как я тут же стал «за»!..

Буду краток.

Лёня получила «добро» от Ворона и поощрение от меня.

Лёня разыскала Процюка, который не успел еще за эти пять лет жениться (как вы понимаете, женатый рыцарь был нам ни к чему).

Уж не знаю, что она рассказала Процюку, чем его заманила в нашу не слишком гостеприимную квартиру, но только на следующий день рядом с остекленевшим Шуриком мы поставили остекленевшего Процюка. И накрыли покрывалом – одним на двоих, чтобы не слишком пылились. Кстати, отмечу, чтобы потом не возвращаться к этому вопросу, – Домовушка еженедельно вытирает с Шурика и с Процюка пыль мягкой тряпочкой, а раз в сезон тщательно пылесосит.

Итак, мы вернулись к тому, с чего начинали.

Только теперь в углу стояли две стеклянные фигуры, а не одна.

А Лада по-прежнему спала, иногда даже слегка похрапывала во сне.

Ворон помрачнел, Домовушка пригорюнился, Пес просто стал на себя не похож, похудел, отощал даже, шерсть его свалялась и потускнела, голос звучал хрипло и приглушенно, и вой из его мощной глотки вырывался чуть ли не каждый раз, когда он открывал пасть, чтобы что-нибудь сказать.

Жаб потихоньку квакал, что так он и знал, что этого следовало ожидать и что он никогда не думал, что эта история закончится чем-нибудь хорошим.

– Так и будем – сто лет в спячке, как медведи! – вещал он угрюмо. – А через сто лет – ни она никому не будет нужна, ни мы.

– Надо продолжать, – повторял Ворон по десять раз на дню. – В конце концов мы добьемся успеха… Или не добьемся. Но опускать лапы мы не имеем права.

При этом сам он никаких действий не производил и всю инициативу передал нам с Лёней.

Мы пытались продолжать. Лёня, избавившаяся от своего страха встретиться с родителями Крыса настолько, что не боялась уже выходить по вечерам в сопровождении Пса, если только не нужно было удаляться слишком далеко от дома, знакомилась с молодыми (и не очень молодыми) людьми, в тщетной надежде найти среди них того самого единственного Рыцаря без страха и упрека. Увы! Рыцари без страха и упрека на улице с девушками не знакомятся.

Я, со своей стороны, проводил разведку среди котов – может быть, из котовладельцев найдется человек, отвечающий нашим весьма высоким требованиям?

Опять же увы! Коты и кошки имеют отличные от людей понятия о нравственности, и в каждом конкретном случае высокие добродетели претендента начинались и оканчивались почти исключительно котолюбием и милосердием и с рыцарством и безупречностью не имели ничего общего.

Руки (у Лёни) и лапы (у меня) опускались, несмотря на все наши попытки держать хвост трубой, а нос – морковкой.

Лёня даже однажды сказала мне, что потеряла надежду когда-нибудь вернуться к родителям – ведь она мечтала, что Лада отыщет их то ли с помощью своих магических способностей, то ли через милицию. Замечу, кстати, что теперь Лёня верила безоговорочно во все волшебства и чудеса, о которых мы только могли рассказать применительно к Ладе. И очень, очень изменилась к лучшему.

Она объясняла это тем, что, по ее словам, вдруг сразу повзрослела. За тот короткий срок, когда волокла Ладу на себе от скамеечки во дворе к нам на пятый этаж.

– Понимаешь ли, я неожиданно подумала, что она умирает и что если она умрет, то вы все – вы же все пропадете! – говорила мне Лёня со слезами на глазах. – Со всеми вашими магическими и иными способностями – как вам выжить? И что я не могу позволить вам погибнуть. Это было как… ну, как будто меня по кумполу шандарахнули. Честно-честно! И я теперь вроде бы даже смеяться разучилась. И плакать тоже.

Ну это она преувеличивала – насчет того, что разучилась смеяться и плакать. Время от времени на нее снова нападало ее обычное (прежде) капризное настроение, и тогда у Домовушки тарелки падали из лапок, каша пригорала, а пыль, вместо того чтобы собираться на мягкую тряпочку или выметаться веничком из комнаты, разлеталась по всем углам и заставляла нас с Псом чихать по пять минут без остановки. Но, безусловно, Лёня стала намного спокойнее, и порядка в квартире прибавилось.

Домовушка поделился со мной своими соображениями:

– Понимаешь ли, Коток, я как-то тебе сказывал, что замуж девке нашей надобно да детушек завесть? Ну так и вот – мы теперь ей все заместо детушек. Радеет она об нас, печется, тревожится. От того и толку в ней поболе стало. Так-то!

Но Лёня – это все-таки не Лада, а Лада спала себе, и спала, и спала, и совсем не собиралась просыпаться.

ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ,

заключительная

Так она и спит – по сей день.

И мы уже почти потеряли надежду на то, что она когда-нибудь проснется.

Число неудачников увеличилось, и по субботам Домовушка вытирает пыль с семи остекленевших фигур, укрытых одним покрывалом.

Если так будет идти и дальше, скоро в комнату к Ладе трудно будет зайти. Ворон даже рассматривает вопрос об устройстве в шкафу отдельного помещения для, как он выражается, «паноптикума». Его останавливает только мысль о том, что при перемещении остекленевших претендентов от кого-то из них может отколоться кусочек, или, еще того хуже, расколем кого-нибудь из них, и что тогда будет?

Лёня с нами больше не живет – она вышла замуж за одного из понравившихся ей потенциальных рыцарей. Она уверила нас, что в Добры молодцы и Рыцари без страха и упрека ее муж никак не годится, потому как наряду со всеми своими достоинствами имеет кучу недостатков и даже такой порок, как трусость. К нам в квартиру он не заходил, и, по словам Лёни, и представления не имеет о нашем существовании. Что-то она ему наврала о своем прошлом – надо отдать ей должное, врать она умеет.

К нам она забегает изредка, узнать, как дела, поболтать с Домовушкой, со мной или с Псом, помочь в кое-каких наших нуждах; иногда приносит что-нибудь вкусненькое. К Крысу она по-прежнему испытывает весьма сильную неприязнь.

Но чем дальше, тем реже она вспоминает о нас, а скоро, я думаю, забудет совсем. Она ждет ребенка, и этот ребенок уж конечно будет отнимать все ее время (и силы).

Однако мы на нее не обижаемся. Мы прекрасно понимаем, что ей, с ее невзрачной внешностью и ее совершенно неопределенным положением в нашем доме, надо было позаботиться о своей судьбе. Неизвестно ведь, когда проснется Лада и захочет ли взять ее с собой в Светелградское Там, или как-то иначе о ней позаботиться…

Мне удалось освоить эту штуку – с превращением обычных ниток в готовую (и красивую) вещь, в плед, например, или в трикотажное платье. До сих пор Лёня весьма выгодно реализовывала мои изделия на рынке, и мы ни в чем не нуждались. Теперь же, я думаю, мне придется вспомнить свои подвиги по добыче съестного из чужих кухонь и кастрюль, что чревато различными неприятностями.

Поэтому в будущее мы смотрим с опаской и без особой надежды.

Впрочем, одна надежда у нас все-таки осталась. Мы надеемся, что рано или поздно Лада проснется.

Или что явится Славный рыцарь (витязь, Иван-царевич или кто там еще?), поцелует нашу Ладу, разбудит…

И жизнь снова станет если не прекрасной, то хотя бы сносной.

Собственно, причина опубликования моих записок именно в этом.