Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна, стр. 5

А тут в углу, между потолком и дверной притолокой, висела густая паутина, в середине которой угадывались очертания чего-то темного, волосатого, омерзительного… Короче говоря, в паутине сидел огромный паук. Но мало того – рядом с паутиной, возле низочки с сушеными грибами, примостился большущий черный таракан, наверное, с мой палец длиной. Таракан – настоящий тараканище! – чувствовал себя превосходно. Он пошевеливал своими длинными усами и, кажется, не испытывал желания бежать.

Преодолев приступ тошноты, я закричал:

– Боже мой, какая гадость! Убейте, убейте его немедленно!

– Какая кровожадность! – с негодованием воскликнула птица. – Как не стыдно! Спать!

И тут все вокруг меня будто сорвалось с места, завертелось и закружилось. Я пулей промчался по коридору, влетел в комнату, бухнулся на кровать и, не успев даже укрыться, провалился в сон.

И снова это был полусон-полуявь.

И в этом сне они опять собрались вокруг моего ложа: Лада в белом одеянии, черная птица, белый пес, некто, покрытый шерстью.

И этот некто, покрытый шерстью, теребил край своей душегрейки и тревожился:

– Ой ли, Ладушка, справишься ли?

А белая собака порыкивала, волнуясь, и ее мягкие губы подрагивали, обнажая острые клыки.

А черная птица вновь нацепила на нос пенсне и каркала под руку Ладе:

– Не торопись, еще раз посмотри внимательно: то читаешь, ты не перепутала?

Лада, стоя на коленях у моего изголовья, листала засаленную тетрадку, морщила лобик, как старательная школьница, и шевелила губами, будто повторяя про себя какое-то правило из грамматики.

И пахло фиалками.

Я подумал: какой длинный, интересный, связный сон. Будет жалко, если я сейчас проснусь.

Я не проснулся.

Лада захлопнула тетрадку.

– Вы бы вышли… – попросила она жалобно.

– Это ж так интересно! – воскликнул некто лохматый, – это ж интереснее, чем кино!

– Ладно, оставайтесь, – нехотя сказала Лада, – только тихо.

Они все (весь этот зверинец) затаили дыхание. Я тоже на всякий случай приготовился наблюдать некое действо, которое обещало быть интереснее, чем кино.

Но наблюдать мне не пришлось, потому что я оказался главным действующим лицом драмы.

Лада сунула мне под нос маленькое зеркальце и, глядя в это зеркальце таким образом, чтобы поймать мой взгляд, начала декламировать нараспев:

– Кто ты, юноша? Не Светлый ли ты витязь, явившийся с благой целью избавить из плена томящуюся деву? Или, может быть, ты – Черный рыцарь, посланный врагом рода человеческого мне на погибель? Не таись, дай заглянуть в твою душу, яви свою внутреннюю сущность, открой, кто ты…

Скоро я перестал различать слова, я слышал только дивную мелодию серебряных колокольчиков, аромат фиалок кружил мне голову, и странное желание распирало мою грудь: мне хотелось не то чтобы запеть, но закричать, возопить во всю силу моих легких, так, чтобы стекла задрожали. Я не видел ничего, кроме ее огромных – во все зеркальце – синих глаз и даже уже не слышал ее голоса, лишь где-то далеко позвякивали колокольцы и будто ветерок зашелестел в ветвях дерева. Я больше не мог сдерживаться и заорал…

Она сказала будничным и немножко усталым голосом:

– Ну вот и все.

И зевнула, потягиваясь.

Мне показалось, что она выросла за эти несколько минут и из миниатюрной девчушки превратилась в великаншу.

Я спросил:

– Что – все?

Точнее, хртел спросить. Потому что вместо слов моя глотка издала странный утробный звук.

А некто лохматый-волосатый, тоже непомерно увеличившийся в размерах, разочарованно протянул:

– Ко-от… На что нам кот? У нас и мышей-то нет…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

которая является продолжением предыдущей

Они заговорили, загомонили все сразу, как это бывает после сеанса в кинотеатре, когда можно уже не хранить вынужденное молчание. На меня при этом они не обращали внимания. Я все силился что-то сказать – увы, безуспешно. Мои голосовые связки отказывались мне служить.

Ладу поздравляли. Она принимала поздравления, улыбаясь устало и благодарно, как примадонна после премьеры.

Ладой восхищались. Она скромно отвергала восхищения: «Что вы, что вы!..» – и говорила, что ничего особенного в совершенном ею нет, обычная работа. И что бабушка справилась бы с этим гораздо лучше.

На что кто-то – кажется, это был пес – заметил, что бабушки нет и надо обходиться своими силами, для первого же раза у Лады получилось все по высшему разряду…

Наивный! Я все еще ничего не понимал!..

Лада встала.

– Пора спать, – сказала она. – Устала я очень. Пес, наш новенький поступает под твою опеку. А то Домовушке он что-то не нравится…

– А чего, я ничего, – забормотал лохматый, – оно, это вот котейко, для уюта гоже… Мурлыкать опять же будет, дрему-сон навевать… Косточки старые мне греть…

– Какие кости, какие кости! – закаркала ворона раздраженно. – Откуда у тараканов кости?!

– Опять! – заорал лохматый. – Вдругорядь поклепы возводятся, напраслина всякая!.. Обзывание непотребными словами…

– Извините! Позвольте! – возмутилась птица. – С каких это пор примитивная констатация факта вызывает столь негативную реакцию…

– Лада, ты слышишь? – воззвал лохматый, – он уже и тебя не стесняется, выражается…

– Домовушечка, милый, он не выражается и не обзывается, это у него такая манера разговора, – наставительно произнесла Лада с той интонацией, с какой в сотый раз повторяют прописные истины неразумным детям, – а ты мало читаешь, и словарный запас у тебя невелик, поэтому ты не всегда в состоянии понять…

Лохматый проворчал что-то себе под нос. Я был с ним солидарен. Мне тоже не нравилась эта птица.

Лада вышла из комнаты, на прощание погладив меня по голове. А я так и не смог ничего сказать.

Пора просыпаться, подумал я, сон становится кошмаром.

Лохматый, именуемый Домовушкой, спрыгнул с кровати и сказал:

– Пойти, что ли, молочка согреть котейке…

Я недоумевал. Почему они сегодня игнорируют меня, а говорят о каком-то коте? И где он, этот кот, ставший предметом их заботы?

Тут я заметил, что на меня смотрит пес, и быстро прикрыл глаза – как-то не по себе мне было от его взгляда.

– Может такое быть, чтобы он заснул? – спросил пес.

– Может, – узнал я скрипучий птичий голос. – Трансформация отнимает у реципиента колоссальное количество энергии. Естественной реакцией было бы резкое повышение потребности в пище, но возможно также замедление обмена веществ и как следствие глубокий крепкий сон.

– Тогда я займусь им завтра, – сказал пес. – Пусть спит.

Я услышал шелест крыльев и стук прикрываемой двери. Наконец они оставили меня одного.

Хватит, решил я. Надо валить отсюда, раз не удается проснуться.

Я соскочил с кровати и почувствовал внезапную слабость, такую, что не удержался на ногах и упал на четвереньки. Встав с большим трудом на ноги, я обнаружил, что предметы в комнате как-то странно увеличились. Взгляд мой упал на мое тело – боги благие! Что это со мной случилось? Почему я стал черным? И лохматым? И…

Я бросился к зеркалу. В полумраке – свет был потушен, и комната освещалась только луной, очень ярко светившей, – я не сразу разобрал свое отражение. А когда разобрал… Вот когда я заорал по-настоящему.

Из зеркала на меня смотрел большой, пушистый, черный как сажа кот.

Превратили!

Меня – в кота!

Прочь отсюда, из этого обиталища ведьм! Я уже не думал о том, что сплю, что это все сон, кошмар, что надо проснуться, только одна мысль билась в моей голове – бежать!

Я метнулся к двери, ударился о нее всем телом – дверь открывалась внутрь, но в тогдашнем моем шоковом состоянии я никак не мог этого сообразить. Я бился в дверь и орал, и, кажется, даже подвывал истерически. Кто-то – добрая душа! – выпустил меня.