Приходи в полночь, стр. 38

– Что-то не так? – спросила Ли.

Глаза его сузились до щелочек, но что-то жаркое и страшное промелькнуло в их глубине, когда он поднял взгляд на Ли.

– Почему вы мне ее показываете?

Ли постаралась не выронить картинку. «Держи ровно!» – приказала она себе, но руки у нее дрожали. Она снова увидела тот мрак, что жил внутри его, темную страсть, настолько пропитанную болью, что становилось страшно.

– Это – часть теста, – ответила Ли, стараясь, чтобы не дрожал голос. – Пожалуйста, постарайтесь дать ответ. Что, по вашему мнению, произошло между этими двумя людьми?

Он поднял голову, словно не мог вынести вида картины, но в то же время не мог отвести от нее глаз.

– Мужчина в отчаянии, – ответил он.

– Почему?

– Он считает, что убил ее.

– И он действительно… убил ее?

Когда он наконец ответил, его медленный кивок заставил сердце Ли подпрыгнуть с такой болезненной силой, что она почти потеряла способность соображать. Она не представляла, что означает это простое обдуманное движение. Соглашается ли он с этим выбором? Или сам признается в чем-то?

– Я не понимаю, – сказала она. – Если он в отчаянии, тогда он не мог желать ее смерти.

– Он и не желал.

– И как же это случилось?

– По глупости.

– По глупости? Тогда это был несчастный случай? – Ли хотела, чтобы Ник согласился. Она ждала от него подтверждения этому.

– Нет. Он потерял голову. Поддался.

– Чему?

– Гневу, жадности… своему нездоровому эго. Картинка весила, кажется, тысячу фунтов. Ли положила ее на колени и минуту молчала. Нервы у нее были на пределе, но теперь продолжать надо было осторожно. У нее возникло ощущение, словно она наткнулась на какое-то тайное знание, таившее в себе огромную силу, но она не знает, как с этим знанием обращаться, или не знает, таит оно в себе добро или зло.

– Этот мужчина на картине… – начала Ли. – Расскажите мне о нем. Вам кажется, он испытывает огромное раскаяние?

– Я бы назвал его огромным, да. И еще я бы назвал его невыносимым.

– Что он теперь сделает? Что с ним будет?

– Не знаю. Наверное, умрет из-за своих грехов. По-своему, но умрет.

Картины на этом не кончились. Ли как раз подходила к подборке, призванной вызвать бессознательные ответы, но не могла продолжать. Внутри ее происходила борьба. Монтера с самой первой беседы был проинформирован, что сеансы тестирования будут записываться на пленку, и если защита не найдет способа запретить представление этих записей в качестве улик, они могут быть даже использованы против него. По-настоящему толковый обвинитель сумеет подать это как признание вины, и на присяжных они, без сомнения, произведут впечатление, так же как и на нее. Она ощутила желание остановить Ника, не позволить ему больше ничего сказать. Она может уничтожить запись…

Резкий стук привел ее в чувство. Она барабанила своими очками по столешнице, как будто могла каким-то образом найти решение вставшей перед ней дилеммы. Уничтожение записи неэтично и непрофессионально, и хотя ей становилось дурно при мысли о том, что она передаст эту запись в контору окружного прокурора, есть вещи, с которыми приходится считаться. Если запись будет содержать что-то, что можно использовать для доказательства вины, Ли внесет неоценимый вклад в работу обвинения. Более того, ее тест будет оценен так, как ей и не снилось. Все годы борьбы и самоотречения – тяжелой и нудной работы, по мнению ее матери, – окажутся ненапрасными.

Похоже было, что она стояла на перепутье – либо погубить свою карьеру, либо дать ей новый толчок.

Когда она подняла глаза, то увидела, что Монтера отвернулся и смотрит в окно. Ли стало интересно, что предстает перед его внутренним взором, когда сознание вот так отвлечено.

– Может, нам стоит прерваться? – предложила она.

– Нет, – спокойно отозвался он, – думаю, нам следует продолжить. Я хочу посмотреть следующую картину.

Ли поставила коробку с материалами между ними. Картина, о которой он говорил, изображала весенний сад, заросший цветами, женщина викторианской эпохи раздевалась перед зеркальным прудом. Она явно собиралась искупаться, никем не замеченная, а рядом находился свирепого вида черный доберман, который стерег ее одежду, а возможно, и добродетель.

– Почему эта?

– Потому что женщина похожа на вас.

Густые золотистые волосы женщины были заколоты гребнями, а молочно-белая кожа и стройное, с полными грудями тело просвечивали сквозь тонкую кружевную рубашку на ней. Но более всего поражало выражение ее лица, пока она раздевалась, – осторожная сдержанность, выдававшая греховное наслаждение. Ей, совершенно очевидно, даже хотелось поежиться от восхитительного возбуждения, от имевшейся у нее тайны, и эта мысль вызвала у Ли такое же желание поежиться.

– Мне так не кажется… – твердо сказала она.

– Правда? – Ник наклонился и, взяв картинку, стал рассматривать ее с многозначительной улыбкой. – Ну, тогда, возможно, я почувствовал себя охраняющим ее зверем.

– Что вы хотите этим сказать?

– Посмотрите на него… он возбужден.

Монтера передал ей репродукцию, и хотя Ли совсем не хотелось ее брать, выбора у нее не было. Блестящий черный доберман весь напрягся, каждый мускул застыл, обещая физическое действие. Он походил на сжатую пружину. От него веяло мужской чувственностью, пока он наблюдал за своей хозяйкой и ждал ее приказаний. И его мужской пол не вызывал никаких сомнений.

– Он действительно выглядит свирепо, – согласилась Аи, – но не в том смысле, в каком считаете вы.

– Это в каком же таком смысле? Вы хотите сказать, что он не возбужден, потому что его не стимулируют… физически?

Ли вспыхнула:

– Да, именно это я имею в виду.

– Интересно, если бы все было по-другому, если бы он был мужчиной, скажем, шофером дамы… мускулистым молодым парнем, которого заставили стоять на страже и смотреть, как она раздевается? – Монтера задумчиво потер нижнюю губу. – Ваше мнение клинициста, доктор? Будет ли считаться, что в этой ситуации молодой человек получит физическую стимуляцию?

Аи почувствовала себя неловко. Все в ней дрожало. Напряжение, нараставшее внутри ее, было непомерно велико. Следовало прекратить эту линию вопросов. Как женщина она чувствовала себя скомпрометированной и запугиваемой. И в то же время клинический опыт побуждал ее действовать дальше, раскрутить Монтеру и узнать, к чему он клонит.

– Возможно, но не все мужчины воспользовались бы подобной ситуацией, – сказала она. – Некоторые нашли бы это морально…

– Но любой мужчина захотел бы, – оборвал ее Монтера. – Особенно если женщина похожа на нее… на вас.

Ли поднялась и отошла к окну, не желая, чтобы он заметил, какое воздействие на нее оказывает. Она повернулась к нему:

– Мне действительно не хотелось бы, чтобы вы…

– Не хотелось бы, чтобы я не делал чего, доктор? Говорил подобные вещи? Но разве я здесь не для этого?

– Вы здесь не для того, чтобы говорить обо мне.

– А почему нет? Почему я не могу говорить о вас, если эта женщина напомнила мне вас? – Голос его сделался тихим и хриплым. – Вы никогда не задумывались, на что это похоже, когда мужчина хочет вас до такой степени, доктор? Что у него встает только потому, что он на вас смотрит?

Ли обхватила свои запястья и отвернулась, глядя на город за окном. Она не ответила. Пусть ответом ему станет молчание. А она получит немного времени, чтобы разрядить напряжение и подумать, как ей закончить встречу.

Но мгновение спустя она услышала, как скрипнул стул, а затем резкий щелчок сказал ей, что случилось, – Ник Монтера выключил магнитофон.

Глава 14

Ли не слышала, как Ник Монтера подошел к ней сзади, но увидела его отражение в оконном стекле, и это отражение зачаровало ее. По мере того как проявлялись черты его лица, как они обретали плоть, как он становился похожим на чародея, в чем его всегда и обвиняли. Более того, он был похож на мужчину, которого Аи представляла себе в мечтах, – демоническая страсть и темный огонь.