Мститель, стр. 53

Пограничный пост отделяли от Сан-Мартин-Сити сорок километров разбитой, в ухабах и выбоинах, дороги, построенной еще при колонизаторах. С обеих сторон к ней подступали джунгли. Где-то левее дороги джунгли сменялись болотами, а последние — мангровыми зарослями, которые сползали в недоступное с этой стороны море. Справа густые джунгли тянулись далеко-далеко, до самой Амазонки. И где-то там текущая по ним река разделялась на две, Коммини и Марони, которые и являлись естественными границами Республики Сан-Мартин.

«Человек, — думал Макбрайд, — потеряется там, не пройдя и полмили». Иногда от шоссе уходила в джунгли проселочная дорога, несомненно, ведущая к какой-нибудь маленькой ферме или плантации. Время от времени они обгоняли редкие автомобили, в основном пикапы или старенькие «Лендроверы», принадлежащие более-менее состоятельным фермерам. Встречались им и велосипедисты с закрытыми корзинами на багажнике над задним колесом. Эти ехали на рынок, чтобы продать пару-тройку куриц.

Они миновали десяток маленьких деревень, и вашингтонский эмиссар подметил, что местные крестьяне совершенно не похожи на пеонов, живущих в соседней стране. На то была причина.

Все колониальные державы, захватывая новые территории и пытаясь закрепиться на них, закладывали поместья и начинали оглядываться в поисках наемной рабочей силы. Местные индейцы, увидев, что их ждет, растворялись в джунглях.

В результате большинству колонизаторов пришлось привозить африканских рабов из стран, которые они уже завоевали, или покупать их на западном побережье Африки. Потомки тех рабов, смешавшие свои гены с индейцами и белыми, и образуют нынешнее население того же Суринама. Но Испанская империя строилась трудом индейцев — не африканцев. У Испании не было доступа к черным рабам, зато на завоеванных ею территориях хватало безземельных мексиканских пеонов, а Юкатан находился куда ближе к Испанской Гвиане, чем Африка.

Крестьяне, которых Макбрайд видел из окна «Мерседеса», конечно же, дочерна загорели на солнце, но не были ни неграми, ни креолами. Он видел перед собой типичных латиносов. Именно они трудились на земле Сан-Мартина. Да еще редкие потомки черных рабов, которые убежали от голландцев в джунгли и сумели добраться до Испанской Гвианы.

Когда шекспировский Цезарь говорил, что хотел бы окружить себя толстяками, он имел в виду веселых и дружелюбных толстяков. И уж точно речь шла не о полковнике Эрмане Морено.

Человек, усилиями которого увешанный регалиями президент Мунос оставался в дворце, построенном на холме над столицей последней банановой республики, более всего напоминал расплывшуюся жабу, но ничего веселого в его лице не было.

О пытках, которым подвергались люди, подозреваемые им в предательстве или, по его мнению, что-то знающие о других предателях, местные жители рассказывали друг другу только шепотом и только в темных углах.

По слухам, где-то в глубине страны существовало особое место, откуда никто не возвращался. Выбрасывать трупы в море, как это делала секретная полиция в Аргентине, необходимости не было. Не приходилось даже браться за лопату. Обнаженное тело, оставленное в джунглях, привлекало муравьев Рихтера, и они за ночь управлялись с мягкими тканями, тогда как у природы на это могли уходить месяцы, а то и годы.

Полковник знал о приезде человека из Лэнгли и решил пригласить его на ленч в яхт-клуб. Там был самый лучший ресторан в городе, естественно, и самый дорогой, из окон которого открывался прекрасный вид на поблескивающее под солнцем синее море. А легкий бриз уносил уличную вонь.

В отличие от своего работодателя шеф секретной полиции избегал присутствия на различных торжествах, чуждался парадной формы и блеска медалей, предпочитая облачать свои жиры в черную рубашку и черный костюм. Кевин Макбрайд подумал, что фигурой он отдаленно напоминает Орсона Уэллса [48] на закате жизни. А лицом — Германа Геринга.

Тем не менее он держал в кулаке свою маленькую и бедную страну, и его приказы исполнялись беспрекословно. Он точно знал, на чем основана крепость отношений, связывающих беженца из Югославии, укрывшегося в Сан-Мартине и живущего в особняке на полуострове, который Морено со временем надеялся приобрести для себя и президента.

Он знал о несметных богатствах беженца и ежегодном вознаграждении, которое тот выплачивал президенту Муносу за право жить в Сан-Мартине и за охрану его жизни, хотя охрану в действительности обеспечивал он, полковник Морено.

Не знал он другого: что заставило очень высокого чина в Вашингтоне свести вместе беженца и тирана. Серб потратил более пяти миллионов долларов на строительство особняка, еще десять — на обустройство поместья. Конечно, многое пришлось завозить из других стран, но половина денег была израсходована в Сан-Мартине, и с каждого контракта маленький процент попадал в карман полковника Морено.

Напрямую Морено брал деньги за поставку наемной силы, по существу рабов. Если кто-то из них умирал, Морено восполнял потерю новыми арестованными. Пока ни одному пеону не удалось покинуть поместье живым, и каждый приносил полковнику весомую сумму. Так что Макбрайду не было необходимости убеждать Морено оказать ему всяческое содействие.

— Если он хотя бы одной ногой ступит на землю Сан-Мартина, я его схвачу, — уверенно заявил полковник. — Вы его больше не увидите, но я передам вам всю полученную от него информацию. Можете мне поверить.

По пути к парому и в ожидании рейса из Парбо Макбрайд думал о миссии, за которую взялся этот Мститель, об оборонительных редутах, которые ему предстояло преодолеть, о цене неудачи: смерти в руках полковника Морено и его заплечных дел мастеров, экспертов по боли. По его телу пробежала дрожь, и не от холодного воздуха, вырывающегося из кондиционера.

Благодаря чудесам современной техники Келвину Декстеру не приходилось возвращаться в Пеннингтон, чтобы прослушать сообщения на автоответчике, который стоял в его офисе. Он мог их услышать и из будки телефона-автомата в Бруклине. Что он и сделал 15 августа.

Большинство голосов узнавал до того, как звонивший успевал представиться. Соседи, клиенты, местные бизнесмены. В основном ему желали удачной рыбалки и спрашивали, когда он вернется на рабочее место.

А вот от предпоследнего сообщения он едва не выронил трубку и резко обернулся, оглядываясь по сторонам. Повесив трубку на рычаг, с час ходил по улицам, пытаясь понять, что же произошло, кто выдал его кодовое имя, а главное, кто звонил, друг или враг.

Голос ничего ему не подсказал. Ровный, монотонный, словно доносился из-за нескольких слоев папиросной бумаги. И произнес голос только две фразы: «Мститель, будь осторожен. Они знают о твоем приезде».

Глава 24

План

После ухода профессора Медверса Ватсона суринамский консул не сразу пришел в себя. Поначалу даже не стал включать ученого в список обратившихся за визой, который посылал Кевину Макбрайду по заранее оговоренному адресу.

— Callicore maronensis! — радостно воскликнул профессор, когда его спросили, по какой причине он хочет посетить Суринам. Лицо консула осталось бесстрастным. Увидев, что его не понимают, профессор достал из «дипломата» шедевр Эндрю Нейлда «Бабочки Венесуэлы» [49].

— Ее видели, знаете ли. Тип «V». Невероятно.

Он раскрыл книгу на странице с цветными изображениями бабочек, которые, по мнению консула, ничем не отличались одна от другой, разве что рисунок задних крыльев чуть варьировался.

— Одна из Limenitidinae, знаете ли. Подсемейство, разумеется. Как Charaxinae. Обе происходят от Nymphalidae, как вам, вероятно, известно.

Изумленному консулу тут же прочитали лекцию о семействе, подсемействе, роде, видах и подвидах.

— Но что вы хотите с ними делать? — спросил консул.