Пророчество Предславы, стр. 58

Он поднялся, шагнул в сторону реки, но, вспомнив про оружие, вернулся. Вытащил из груди монаха кинжал, встряхнул, оросив снег мельчайшими каплями крови. Не вытирая лезвие, засунул его обратно в сапог. Теперь можно было и уходить, но чародей вдруг передумал. Решил дождаться кончины врага.

Пахомий умирал. Жизнь медленно уходила из тела, хотя сознание оставалось с ним до конца. Он понимал, что умирает, и не боялся приближения смерти. Его не волновало ни утешение, ни исповедь. Потому что они, посвящённые в великую схиму, не нуждались в духовнике. Приняв ангельский чин, воины викария давно уже находились возле самого бога. Смерть не настигала их, но лишь отпускала с земли.

Сокол, наверное, смог бы помочь монаху. Если бы начал прямо сейчас, то Пахомия ещё удалось бы спасти. Но чародей не двигался с места. Он смотрел на врага, позволяя тому умереть. Это был враг той редкой породы, которого невозможно не уважать. Такие чаще встречаются в вымышленном мире, нежели в настоящем, но, в отличие от сказаний, им редко даруют жизнь. Сокол, во всяком случае, не позволял себе такой роскоши, как отпущенный на свободу враг.

— Будь ты проклят, — прохрипел через силу Пахомий и умер.

Глава восьмая

Возмездие

Чёрная смерть добралась до Москвы на исходе осени. Но если в других городах с наступлением холодов мор пошёл на спад, то здесь разгорелся пуще прежнего. Всю зиму гробы на Божедомку свозили. Ожидали покойнички в Божьем Доме, когда земля помягчает, примет их грешных. Но не рассчитывали строители на такой наплыв усопших, пришлось гробы прямо под открытым небом ставить.

Масленица прошла, как будто её и не было вовсе. Никаких гуляний, веселий, никаких кулачных сшибок, ни блинов, ни пирогов. Самые разудалые парни вышли было на лёд, но, пересчитав себя по головам, тут же и разошлись — какой интерес малой ватажкой биться. Людям стало не до праздника — чёрная смерть вмешалась в обычный земной распорядок. Мор свирепствовал на Москве, какое уж тут веселье. Да и по погоде, судя, не всё шло ладно. Зима, будто почуяв слабину, ударила по городу мокрым снегом, метелью, а то и морозами.

Ко всему прочему поползли по Москве нехорошие слухи. Говорили, что объявилась в городе какая-то жуть. То ли тварь, то ли морок, никто толком сказать не мог. Первые весточки с окраин приходили. Дескать, находили по утру на улицах мертвецов обезображенных. Сперва грешным делом на волков подумали, на них извечно люди напраслину возводят. Но когда возле церкви след трёхпалый приметили, тут уж волкам оправдание вышло.

Москва. Весна 6861 года.

В первый день весны и нового года, четверо закутанных в плащи странников миновали заставу на Владимирской Дороге и нырнули в затихший, скрытый метелью город. Холодно не было — было противно. Шёл мокрый, липнущий к одежде, снег. Непогода затрудняла движение, однако давала путникам и некоторые преимущества: стражники возле рогаток не особо досматривали прохожих, спеша вернуться в теплые наметы.

Хотя четверо путников не имели при себе ничего противозаконного, лишнее внимание стражи их не прельщало. Не говоря ни слова, они прошагали через всю Москву и скоро достигли той части города, куда и в более хорошую погоду мало кто заходил. Это были московские трущобы — прибежище воров и разбойников, а так же всех тех, кто не ладил с законом и властью.

Добравшись до заведения Марии, путники позволили себе скинуть мокрые плащи и перевести дух. Не считая их, в корчемнице сидело всего человек шесть. По поведению — добропорядочные горожане, по рожам — сущие разбойники. Завсегдатаи на новых гостей поначалу косились, но скоро, признав в одном из них Рыжего, вернулись к прежним разговорам.

— Здесь мы в безопасности, — уверил спутников Рыжий, пытаясь счистить ногтями с плаща обледенелую корку. — Ни дружинники, ни стражники не смеют совать сюда нос. По крайней мере, малыми силами.

— А монахи? — спросил Сокол.

— Эти могут, — уважительно протянул Рыжий. — В прошлый-то раз еле ноги от них унёс.

Повесив одежду над очагом, четверо товарищей уселись за свободным столом. Борис тут же принялся рассматривать корчемницу, а владычный скоморох, сев поближе к огню, задремал.

Со своей половины вышла Мария. Увидев Рыжего, она улыбнулась, поздоровалась с давним приятелем, кивнула его товарищам. Затем принесла четыре кувшина с пивом.

— Как дело идёт? — спросил Рыжий.

— Поубавилось народу, — пожаловалась хозяйка. — Чёрная смерть и до вольных людей добралась. От купцов вместе с зипуном заразу похватали. Мало кто с летних промыслов вернулся.

Рыжий нерешительно помолчал, потом не выдержал и спросил:

— Не знаешь как там Настя?

— Спрашивала про тебя, — Мария как-то странно улыбнулась. — Да ты зайди к ней, проведай. Как ты пропал, она так одна и живёт.

Хозяйка вернулась к себе, а они, несмотря на усталость, принялись обсуждать дальнейшие действия.

Похитить викария предложил Константин Васильевич. После благополучного вызволения Бориса, он долго совещался в узком кругу, решая как поступить с новым врагом. Князь Волынский упорно настаивал на убийстве священника, но Дионисий заявил, что насильственную смерть духовного лица, церковь не благословит. Каким бы Алексий не был злодеем, он всё же заведовал церковным судом, а теперь ещё стал и владимирским епископом.

Тогда князь и придумал похищение. «Посидит несколько лет в порубе, может и образумится», — рассудил Константин. — «Во всяком случае, за это время все его монахи разбегутся, а тайная служба перестанет существовать или хотя бы ослабнет».

Ни Сокол, ни Рыжий, ни Скоморох не являлись поданными нижегородского князя, но каждый из них имел свой собственный зуб на Алексия. Поэтому они взялись сопровождать Бориса в Москву, тем более что Рыжий, прожив здесь почти полгода, приобрёл немало полезных связей, способных помочь в деле. Дабы не привлекать лишнего внимания, отправились малым числом, без оружия. Вурдов не взяли по той же причине — их появление на Москве не могло остаться незамеченным.

Почему Константин послал сына, а не воинов, которые лучше справились бы с подобной задачей? Скорее всего, потому, что считал Алексия достойным противником, а помимо этого, человеком знатным, высоким по занимаемому положению. Среди представлений великого князя о чести было и убеждение, что людям высших сословий негоже перекладывать дела семьи на плечи простолюдинов или наёмников. Этот предрассудок сейчас мало у кого сохранился, но Константин Васильевич принадлежал к людям старой закалки.

— Итак, нам нужно добраться до викария, — начал Сокол. — Мы не знаем, сколько у него сил и как его выловить, но зато знаем, где он обитает. От этого, правда, пока мало толку — не брать же приступом монастырь.

— Почему бы и нет? — спросил Рыжий. — Вон здесь, сколько народу без работы ошивается. Посулим добычу пожирнее…

— Устроим небольшую войну, — подражая ему, продолжил Сокол. — Может сразу и семью княжескую вырезать, чтоб под ногами не путалась? Дело верное — нас многие благодарить станут…

— Ладно, ладно, — сдался Рыжий. — Не будем войну устраивать.

— Серебро, — предложил Борис, оставаясь нижегородцем даже теперь

— Серебро? — переспросил чародей с любопытством.

— Вот именно! — кивнул Борис. — Подкупим, кого надо, доберёмся до предводителя шайки. А там пара пустяков останется. Скрутим негодяя и в Нижний утащим.

— Подкупать людей на Москве пустое дело, — махнул Рыжий рукой. — Я уже пытался. Можно подкупить мелочь, но не знатных людей. Те спят и видят, когда их хозяин наложит лапу на соседние владения, с которых они все мечтают урвать по куску. А от предательства выгоды для них немного, зато головы лишиться вполне можно.

Кое-какие замыслы у них возникли ещё до похода, так что разговоры нужны были лишь для самоуспокоения, ничего де важного не упустили. Говорили они втроём. Скомороха, казалось, нисколько не занимали разговоры спутников. Он дремал за столом, разморенный теплом и пивом, хотя его лицо оставалось решительным даже во сне. И это не предвещало викарию ничего доброго.