Послезавтра, стр. 17

От реки подул ветерок, разметав волосы Веры, и она заправила их за ухо. Да, она знала, что рискует. Наплевать! Ей сейчас хотелось только одного – увести Пола Осборна домой, уложить его в свою собственную постель и заниматься с ним любовью. Ей хотелось быть с ним как можно дольше. До следующего дежурства еще сорок восемь часов. Франсуа, которого Осборн назвал «французиком», сейчас в Нью-Йорке и в течение нескольких ближайших дней в Париже не появится. Это означает, что Вера совершенно свободна. Она вольна делать то, что ей хочется и где ей хочется.

– Послушай, я устала. Ты идешь со мной или нет?

– Ты твердо решила?

– Твердо.

Было без пяти десять.

Глава 20

Она проснулась, когда зазвонил телефон. Вера не сразу сообразила, где находится. Сквозь приоткрытую балконную дверь в комнату лился яркий дневной свет.

Повисшее над Сеной послеполуденное солнце, оставив попытку пробиться сквозь толщу облаков, окончательно утонуло в них. Полусонная, Вера приподнялась на локте и огляделась по сторонам. Вокруг царил беспорядок – разбросанные простыни, чулки, нижнее белье. Вера наконец стряхнула с себя сон и поняла: она в своей спальне, и звонит телефон. Завернувшись в простыню, словно звонивший мог увидеть ее наготу, Вера сняла трубку.

– Да.

– Вера Моннере?

Мужской голос. Незнакомый.

– Да, – с некоторым недоумением ответила она. Щелчок – повесили трубку:

Вера посмотрела вокруг.

– Пол! Ты где?

Ее голос звучал озабоченно. Осборн не отвечал, и Вера поняла, что он ушел. Она поднялась с постели и увидела в старинном зеркале над туалетным столиком свое обнаженное тело. Дверь в ванную была открыта. В раковине и на полу валялись полотенца, занавеска над ванной наполовину сорвана. Туфли почему-то оказались на сиденье унитаза. Сразу было видно, что в ванной тоже неистово много часов подряд занимались любовью. Ничего подобного тому, что происходило этой ночью, Вере никогда прежде не доводилось испытать. У нее болело все тело, стертые места ныли и саднили. Она словно отдалась дикому зверю и, соединившись с ним, дала волю необузданной страсти, которая, раз за разом разгораясь, превратилась в ненасытный чувственный голод и утолить его можно было, только доведя себя до полного изнеможения.

Вера разглядывала себя в зеркале. Что-то в ней неуловимым образом изменилось. Вроде бы та же стройная фигура, те же небольшие крепкие груди, такие же черные блестящие волосы, хотя и непривычно разметавшиеся. И все же прежней Веры нет – в девушке, смотрящей на нее из зеркала, что-то исчезло, а взамен возникло нечто новое.

Снова зазвонил телефон. Вера недовольно посмотрела на аппарат, трубку сняла не сразу.

– Да, – рассеянно сказала она.

– Минуточку, – произнес голос телефонистки.

Это он!

– Здравствуй, Вера! – обрушился на нее голос Франсуа, энергичный, властный.

Вера молчала. Она вдруг поняла, что именно в ней переменилось: она перестала быть ребенком и миновала черту, перешагнув которую назад возврата нет. Жизнь переменилась, она не будет такой, как прежде. И неизвестно, к лучшему это или к худшему.

– Здравствуй, – наконец сказала она. – Здравствуй, Франсуа.

Пол Осборн ушел из квартиры Веры вскоре после полудня. Он доехал до своего отеля на метро. В два часа дня, одетый в джинсы, свитер и кроссовки, он уж вел голубой «пежо» (машина была взята напрокат) по авеню де Клиши. Дотошно следуя карте Парижа, выданной ему прокатным агентством, Осборн свернул на улицу Мартр, выехал на шоссе и помчался на северо-восток вдоль реки. В течение следующих двадцати минут он трижды останавливался, осматривал берег, но подходящего места не попадалось.

В два тридцать пять Осборн проскочил лесистый проселок, сворачивавший к Сене. Развернув машину, Пол вернулся и поехал по проселку. Через четверть мили дорога вывела к уединенной стоянке, сразу за которой начинался крутой спуск к реке. Собственно говоря, это была даже не стоянка, а просто большая поляна, со всех сторон окруженная деревьями и опоясанная грунтовой дорогой. Осборн поехал по ней и, чуть не доезжая поворота на шоссе, нашел то, что искал: присыпанный гравием съезд к реке. Остановив машину, Пол оглянулся назад. Шоссе отсюда было не меньше чем в полумиле. Берег надежно скрыт за деревьями и кустарником.

В летнее время здесь, должно быть, собиралось немало народу – позагорать и искупаться. Но в дождливый октябрьский день вокруг не было ни души.

Выйдя из «пежо», Осборн стал спускаться вниз. Впереди сквозь деревья просвечивала река. Темное небо, затянутое тучами, и сплошная пелена дождя словно отгородили Осборна от всех на свете. Крутой щебенчатый съезд к воде, изрытый камнями, наверняка использовался для того, чтобы спускать по нему маленькие яхты и лодки.

У самой воды догнивали останки деревянного причала – видимо, в прежние годы здесь была пристань или паром. Кто им пользовался? Для каких целей? Сколько солдат высадились здесь за минувшие века, сколько человек прошли по этому спуску?

Гравий незаметно перешел в песок, а тот, в свою очередь, сменился вязким, красноватым илом. Осборн, осторожно ступая, двинулся вперед. По песку можно было свободно идти, но в иле кроссовки сразу увязли. Осборн насколько мог стряхнул с них грязь и посмотрел на реку. Сена неторопливо несла свои воды, взвихриваясь маленькими водоворотами. Метрах в тридцати ниже по течению вперед выдавался небольшой скалистый мысок, покрытый деревьями. Сужаясь, река заметно ускоряла свой неторопливый бег.

Осборн долго смотрел на воду, явственно представляя себе, как будет осуществлять свой план. Потом, широко шагая, вернулся к купе деревьев у подножия холма, нашел сук потолще, отнес его к реке и бросил в воду. В первые секунды сук не двигался с места, затем течение медленно потащило его за собой вокруг мыса и уволокло на середину реки. Осборн следил по часам. Понадобилось всего десять секунд, чтобы сук тронулся с места. Еще двадцать секунд – и он скрылся за скалистым мысом. Итак, всего за полминуты сук исчез из виду.

Оглядевшись, Осборн направился к небольшой роще. Ему нужно было найти что-нибудь потяжелее, чем сук, – что-нибудь, приближающееся к весу человеческого тела. Вскоре он нашел сухое бревно. С трудом поднял его, кое-как дотащил до берега и столкнул в воду. Как и сук, бревно некоторое время оставалось на месте, а потом поплыло вдоль берега. Достигло мыса, отдрейфовало к середине реки. Осборн вновь следил по часам. Понадобилось тридцать две секунды, а затем бревно скрылось из виду. Весило оно не меньше пятидесяти фунтов. Канарак, судя по всему, весил около ста восьмидесяти. Конечно, он тяжелее, чем бревно, но зато бревно было во столько же, если не больше, раз тяжелее, чем сук. Тем не менее плыли они с одинаковой скоростью и были унесены течением за те же полминуты.

Осборн почувствовал, как у него учащается пульс, а под мышками выступает пот, когда осознал: план вполне реален, он сработает! Осборн сначала медленно, потом быстрее побежал вдоль берега по направлению к мысу. Как он и предполагал, течение в этом месте было быстрым и глубоким. Оно подхватит парализованного сукцинилхолином Канарака, подобно бревну, и меньше чем через полминуты тот окажется на середине реки, увлекаемый стремниной вниз по течению.

И все же следовало проверить, нет ли впереди каких-либо препятствий, за которые тело может зацепиться. Пробираясь сквозь заросли высокой травы и кустарника, Осборн спустился примерно на полмили вниз по течению. Берега становились все круче, течение все быстрее. В конце концов, поднявшись на вершину холма, Осборн остановился, удовлетворенный. Сколько хватало глаз, река свободно катила свои воды. Не было ни песчаных кос, ни островков, ни заторов. Лишь водная гладь, стремительно бегущая вдаль меж широких полей. Не было поблизости ни домов, ни заводов, ни мостов. Кто в этой безлюдной сельской местности заметит уносимое стремниной тело?