Столпы Земли, стр. 235

– Везде по-разному, – сказал тот, испытывая явное удовольствие оттого, что с ним советовались. Джек закивал головой, давая понять, что внимательно слушает. И Эдвард, вдохновленный, начал вспоминать, где и как поступали в таких случаях. Все пока шло, как и задумал Джек: чем дольше они будут говорить по пустякам, тем меньше сил и желания останется у них на споры по важным делам.

Но тут воспоминания Эдварда были прерваны.

– Не о том говорим, – раздался чей-то голос с задних рядов.

Джек посмотрел поверх голов: недовольным оказался летний работник Дэн Бристол.

– Не все сразу, – попытался успокоить его Джек. – Дайте сказать Эдварду.

Но Дэн был не из тех, кого можно запросто остановить.

– Какое нам дело до его россказней. Пусть лучше жалованья прибавят.

– Прибавят? – Джек весь вспыхнул от возмущения. Требование показалось ему наглым и неуместным.

К его удивлению, однако, Дэна поддержали:

– Вот именно, пусть добавят. За четырехфунтовую буханку – целый пенни! Курица раньше стоила восемь пенсов, теперь – двадцать четыре! Голову даю на отсечение, все здесь уже забыли, что такое настоящее крепкое пиво. Жизнь дорожает, а нам как платили двенадцать пенсов в неделю, так и платят. А как на них семью прокормишь?

Джек почувствовал, что это конец. Все шло как по маслу – и на тебе, влез этот Дэн и все испортил. Он сдержался и не стал с ним спорить, решив: лучше будет, если он покажет, что прислушивается к чужому мнению.

– Я согласен, – с казал он, явно удивив Дэна. – Подавайте подумаем, сможем ли мы убедить Филипа увеличить жалованье, когда у монастыря нет денег?

Воцарилось молчание. Первым его нарушил Дэн:

– Чтобы свести концы с концами, нам нужно двадцать четыре пенса в неделю. И даже тогда мы будем жить хуже, чем прежде.

Смятение и растерянность охватили Джека: где я допустил ошибку, думал он, почему все пошло наперекосяк?

– Двадцать четыре пенса в неделю – и точка, – отрезал Пьер. И многие закивали в знак согласия.

Джек вдруг сообразил, что не только он тщательно готовился к этому разговору. Он бросил тяжелый взгляд на Дэна и сказал:

– Я вижу, вы обо всем уже договорились?

– Да, ночью в трактире, – с вызовом ответил тот. – А что, нельзя было?

– Ну что ты! Бога ради. Но, может быть, для тех из нас, кто не имел чести участвовать в вашем разговоре, ты расскажешь, что вы решили?

– Хорошо. – Те, кто не был этой ночью в трактире, почувствовали себя обиженными, но Дэн не испытывал угрызений совести. Только он собрался открыть рот, чтобы продолжить, как вошел приор Филип. Джек изучающе посмотрел на него: лицо приора светилось счастьем. Филип перехватил его взгляд и едва заметно кивнул ему. У Джека внутри все задрожало от радости: значит, монахи пошли на уступки. Он уже хотел было перебить Дэна, но на какое-то мгновение опоздал. – Мы требуем двадцать четыре пенса в неделю для ремесленников, – громко произнес тот. – Двенадцать пенсов – простым рабочим и сорок восемь – мастерам.

Джек снова взглянул на Филипа. Выражение довольства с лица приора исчезло, и оно обрело тяжелые черты воинствующей непримиримости.

– Подождите, подождите, – сказал Джек. – Это ведь еще не мнение всей ложи, а только дурацкое требование подвыпившей компании.

– Да нет, – послышался чей-то новый голос. Альфред! – Думаю, большинство проголосует за увеличение жалованья вдвое.

Джек молча уставился на него, а внутри все кипело от злости.

– Несколько месяцев назад ты умолял меня дать тебе работу, – сказал он. – А теперь ты требуешь двойной оплаты. Мне бы лучше было оставить тебя без куска хлеба!

– И это случится с каждым из вас, если вы не внемлете разуму, – заключил Филип.

Джек, как мог, старался избегать таких резких слов, но другого выхода он уже не видел: его собственный план с треском провалился.

– Мы не выйдем на работу до тех пор, пока не получим свои двадцать четыре пенса. Это наше последнее слово.

– Об этом не может быть и речи. – Филип был взбешен. – Что за дурацкие фантазии? Я даже обсуждать ничего больше не хочу.

– А мы и не собираемся больше чесать языки, – ответил Дэн. – За меньшее мы работать не станем. Ни за что!

– Но это же глупо! – не выдержал Джек. – Как вы можете сидеть здесь и говорить, что не будете работать за меньшее?! Ты же, дурак, первый останешься без работы. Куда ты пойдешь?

– Найду куда, – ответил Дэн.

Люди приутихли.

О Боже, мелькнула у Джека отчаянная мысль, все ясно: им есть где устроиться.

– Мы знаем одно место, – сказал Дэн и встал. – Что до меня, я сейчас же отправляюсь туда.

– Ты о чем? – попытался остановить его Джек.

Дэн выглядел победителем.

– Мне предложили работу на новой стройке, в Ширинге. Там строят новую церковь. И ремесленникам положили двадцать четыре пенса в неделю.

Джек оглядел всех собравшихся:

– Кому еще предложили перебраться в Ширинг?

По лицам людей было видно, что им стыдно.

– Всем, – ответил Дэн.

Джек почувствовал, что пришел конец. Это был заговор; Его просто-напросто предали. А он ничего не понял. Обида перешла в слепую ярость, и он бросил всем собравшимся:

– Кто?! Кто из вас оказался предателем?! – и обвел взглядом комнату. Мало кто отваживался смотреть ему в глаза. Но оттого, что всем было стыдно, Джеку было не легче. Он чувствовал себя в роли отвергнутого любовника. – Кто заманивает вас в Ширинг? – кричал он. – Кто будет там мастером-строителем? – Его взгляд пробежал поверх голов и остановился на Альфреде. Ну конечно же! Кто же еще! И почувствовал отвращение. – Альфред? – с презрением выговорил он. – Значит, вы бросаете меня, чтобы уйти работать к Альфреду?

Ответом было гробовое молчание.

Наконец Дэн решился:

– Да, мы уходим.

Это было его, Джека, поражение.

– Что ж, быть посему, – с горечью сказал он. – Вы знаете меня, знаете моего брата, и вы выбрали его. Вы знаете приора Филипа и графа Уильяма – вы выбрали второго. Все, что я могу сказать вам: вы заслуживаете того, что получите.

Глава 15

I

– Расскажи мне какую-нибудь историю, – сказала Алина. – Я давно уже не слышала их от тебя. Помнишь, как было раньше?

– Помню, – ответил Джек.

Они вновь были на своей любимой поляне в лесу. Стояла поздняя осень, и им пришлось развести огонь под скалистым выступом. День выдался серым и промозглым, но, разгоряченные после жарких объятий, под веселое потрескивание горевших в костре сучьев, они не замечали ничего вокруг.

Джек расстегнул на Алине плащ и коснулся ее груди. Она чувствовала, что груди ее стали слишком большими, переживала. Что теперь они не такие высокие и упругие, как раньше, до рождения детей. Но Джек по-прежнему любил их, и она радостно, с облегчением вздыхала, когда он жадно тянулся к ним.

– История о принцессе, которая жила на самой вершине башни огромного замка, – начал Джек и нежно сжал сосок ее груди. – И о принце, жившем в такой же башне, но в соседнем замке. – Он провел рукой по другой груди. – Каждый день они смотрели друг на друга из окон своих опочивален, словно из заточения, и мечтали только о том, чтобы преодолеть долину, разделявшую их. – Рука его задержалась на мгновение в ложбинке между ее грудей и неожиданно скользнула ниже. – Но каждое воскресенье, днем, они встречались в лесу! – Алина пронзительно вскрикнула, словно в испуге, и тут же рассмеялась.

Эти воскресные дни были для обоих самыми драгоценными моментами в их жизни, которая стремительно катилась к упадку.

Из-за неурожая и падения цен на шерсть повсюду царили разруха и запустение. Разорялись торговцы, оставались без работы горожане, крестьяне в деревнях умирали от голода. Джеку, к счастью, пока платили деньги: с горсткой оставшихся ремесленников он потихоньку возводил первый пролет нефа. А вот Алине пришлось свернуть свое дело. Здесь, в Кингсбридже, жизнь была намного труднее, чем во всей Южной Англии, еще и потому, что Уильям Хамлей ничего не делал, чтобы хоть как-то облегчить жизнь людей.