Столпы Земли, стр. 210
– Джек, – сказал он, – ты по-своему смотришь на законы Божьи, нам же следует неукоснительно соблюдать их, поэтому мы и пошли в монахи. А посему мы не можем назначить тебя мастером до тех пор, пока ты не прекратишь прелюбодеяние.
Джек вспомнил строку из Писания:
– И сказал Христос: «Тот из вас, кто безгрешен, пусть первым бросит в меня камень».
– Да, но Христос сказал грешнице: «Ступай и больше не греши». – Он повернулся к Ремигиусу: – Я так понимаю, ты снимешь свои возражения, если Джек прекратит прелюбодействовать.
– Конечно, – сказал монах.
Несмотря на раздиравшие его гнев и душевную боль, Джек понял, что Филип ловко перехитрил Ремигиуса. Он отвлек все внимание на вопрос о прелюбодеянии и обошел стороной все, что касалось планов строительства. Но Джек не успокаивался.
– Я не собираюсь бросать ее! – сказал он.
– Но ведь это, возможно, ненадолго, – спокойно сказал Филип.
Джек задумался, слова приора застали его врасплох.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что ты сможешь жениться на Алине, если ее первый брак будет расторгнут.
– А это возможно?
– Вполне, если, как ты говоришь, супруги не исполняют брачные обязанности.
– И что я должен сделать?
– Обратиться в церковный суд. Можно в суд епископа Уолерана, но тебе лучше отправиться сразу к архиепископу Кентерберийскому.
– И он непременно даст согласие?
– По справедливости – да.
Джек почувствовал, что ответ приора прозвучал не совсем убедительно.
– Но пока нам придется жить порознь?
– Если хочешь стать мастером-строителем собора Кингсбриджа – да.
– Ты заставляешь меня выбирать из того, что я люблю больше всего на свете.
– Это ненадолго, – опять повторил Филип.
В голосе приора Джек уловил сострадание к нему.
Он немного смягчился, хотя и погрустнел:
– Как – «ненадолго»?
– Ну, может быть, год.
– Целый год!
– Вам необязательно жить в разных городах, – сказал Филип. – Ты сможешь видеться с Алиной и ребенком.
– А вы знаете, что она искала меня по всей Испании? – Джек сделал последнюю попытку убедить монахов. – Вы можете себе это представить? – Но разговоры о любви были недоступны их сознанию. – Как же я скажу ей, что нам нужно на время расстаться? – горько пробормотал Джек.
Филип встал и положил ему на плечо руку.
– Время пролетит так быстро, что ты и не заметишь, поверь мне, – сказал он. – А скучать тебе не придется – будешь строить собор.
II
За восемь лет лес очень подрос и изменился. Джек был уверен, что знает эти места как свои пять пальцев. Но теперь старые тропы и тропинки заросли, и в подлеске лесные звери протоптали новые, ручейки бежали в других направлениях, вековые деревья попадали, а молодые вытянулись вверх. Все как-то уменьшилось в размерах: и расстояния теперь казались меньшими, и склоны холмов – не такими крутыми. Но самым удивительным было то, что он чувствовал себя здесь чужим. Молодой олень испуганно смотрел на Джека из зарослей кустарника на другом конце поляны, и тот не мог вспомнить, где был олений водопой. Не знал он, с какой протоки вспорхнула целая стая диких уток и что их вспугнуло. И еще ему было немного страшновато, потому что он не знал, за каким деревом могут притаиться лесные разбойники.
Почти весь путь от Кингсбриджа до леса он проехал верхом, но, как только главная дорога кончилась, ему пришлось спешиться, ибо на пути встал молодой кустарник, которым поросли тропинки. Возвращение к любимым местам его детства навевало неизъяснимую грусть. Мальчишкой он, конечно же, не мог оценить всей сложности жизни: какой простой и безоблачной казалась она ему в те годы! Его самым большим лакомством всегда была земляника; он знал, что каждое лето, несколько дней подряд, он будет собирать ее столько, сколько сможет съесть: она ярким ковром устилала лесные поляны и пригорки.
Сейчас, спустя годы, к нему пришло настоящее понимание жизни со всеми ее горестями, радостями и трудностями; все оказалось совсем непросто: и его странно-воинственная дружба с Филипом, и их с Алиной разрушенная любовь, и его чрезмерно честолюбивое желание построить самый красивый на свете собор, и жгучая потребность узнать всю правду об отце...
Ему очень хотелось вновь увидеть мать, ведь прошло два года с того дня, как они расстались; она, наверное, очень изменилась за это время, думал Джек. Он очень ждал этой встречи. Теперь, правда, ему все приходилось делать самому, и все же как хорошо всегда иметь рядом человека, готового в любой момент прийти тебе на помощь.
Весь день он добирался до того места, где они когда-то жили с матерью. Зимний день быстро катился к концу. Темнело. Совсем скоро ему придется прекратить поиски их пещеры и подумать о ночлеге. «Будет, наверное, ужасно холодно, – подумал Джек, – но, с другой стороны, чего мне бояться: я столько лет прожил в этом лесу».
Мать сама нашла его.
Он уже совсем было отчаялся. Впереди стеной стоял лес, и только узенькая, почти невидимая глазу тропка, по которой бегали разве что барсуки и лисы, изгибаясь, уходила в чащу. Пора было останавливаться и по своим же следам возвращаться.
Джек развернул лошадь – и тут столкнулся с Эллен.
– Ты совсем разучился бесшумно ходить по лесу, – сказала она. – Я услышала тебя еще за милю.
Джек улыбнулся: мать совсем не изменилась.
– Здравствуй, мама, – и поцеловал в щеку, а потом в порыве чувств крепко обнял ее.
Она провела рукой по его лицу:
– Совсем исхудал.
Он смотрел на нее, не сводя глаз: она была такая же красивая – загорелая, полная сил, волосы по-прежнему густые и темные, без единой сединки. Глаза все так же отливали золотом и, казалось, просвечивали насквозь.
– А ты совсем не изменилась, – сказал Джек.
– Где же ты пропадал все это время?
– Дошел до Компостеллы, потом пошел еще дальше, в Толедо.
– Алина пошла за тобой...
– Она нашла меня. Спасибо тебе.
– Я очень рада. – Она закрыла глаза, словно посылая благодарную молитву на небеса. – Так рада... – И повела его к своей пещере, которая оказалась совсем рядом. Все-таки память Джека не подвела.
Внутри ярко полыхал очаг, на стенах, разбрасывая тусклый свет, горели три лучины. Она налила ему в кружку сидра из диких яблок и меда, поджарила немного каштанов. Джек, помня, чего всегда не хватало лесным жителям и что нельзя было сделать самому, привез с собой ножи, веревку, мыло и соль. Мать уже освежевала кролика, чтобы приготовить его на ужин.
– Как живешь, мама? – спросил Джек.
– Все хорошо, – ответила она, но, взглянув на сына, поняла, что спрашивал он серьезно. – Мне очень не хватает Тома. Но он умер, а другого мужа мне не надо.
– Ну а всем остальным ты довольна?
– И да и нет. Я привыкла жить в лесу. Мне нравится быть одной. Никогда не могла смириться с тем, что священники вечно совали свои нос в чужие дела и учили меня жизни. Но я очень скучаю по тебе. Марте и Алине, я так хотела бы, чтобы внук был рядом. – Она улыбнулась. – Хотя после того, что я наговорила в церкви, мне путь в Кингсбридж заказан. Приор Филип никогда не простит меня. Но если бы я могла соединить вас с Алиной, я бы обязательно вернулась. – Она оторвалась на миг от кролика, и довольная улыбка появилась на ее лице: – И как тебе нравится супружеская жизнь?
– Ты же знаешь, что мы не женаты. В глазах Церкви Алина все еще жена Альфреда.
– Не будь глупеньким. Что Церковь знает об этом?
– Они помнят, кого обвенчали. Мне не дали бы строить новый собор, если бы я жил с чужой женой.
Ее глаза блеснули гневом:
– Такты оставил ее?
– Да. До тех пор, пока она не получит развод.
Мать отложила в сторону кроличью шкурку. Острым окровавленным ножом она начала разделывать тушку, бросая кусочки мяса в стоящий на огне котелок.
– Приор Филип однажды поступил со мной так же, еще когда мы были с Томом. Я знаю, почему он так бесится, если видит, что люди любят друг друга. Самому ему все это запрещено, а когда сам чего-то не можешь, всегда хочется запретить то же и другим. Конечно, он не вправе противиться, когда брак благословлен Церковью, но, если любящие не состоят в законном браке, тут он изо всех сил старается испортить им жизнь и испытывает от этого странное удовольствие. – Она отрезала лапки и бросила их в полное мусора деревянное ведро.