Столпы Земли, стр. 150

– Надеюсь, что нет, – горячо подхватил Филип. – Я очень надеюсь, что нет.

Глава 10

I

В день Святого Августина все работы прекратились уже к обеду. Заслышав полуденный звон колокола, строители облегченно вздохнули. Шесть дней в неделю они трудились от рассвета до заката и теперь были рады, что наконец могли отдохнуть. Только Джек так увлекся своей работой, что даже не слышал колокола.

Как зачарованный он, забыв обо всем на свете, корпел над неподатливым камнем, придавая ему мягкие, округлые формы. Камень тоже имел свой характер, и, если Джек пытался сделать что-то, что камню не нравилось, он сопротивлялся и зубило соскакивало или врезалось слишком глубоко, лишь портя красоту линий. Но стоило Джеку поближе познакомиться с лежавшей перед ним бесформенной глыбой, и он уже мог преобразить ее. И чем труднее была задача, тем больше она притягивала его. Он все ловил себя на мысли, что те узоры, которые заставлял вырезать Том, были слишком просты и неинтересны. Джеку очень хотелось создать орнамент из листьев, которые выглядели бы как живые – причудливо изогнутые, беспорядочно разбросанные, дубовые, ясеневые, березовые, – но Том не разрешил бы ему этого. А больше всего он мечтал вырезать сцены из известных ему историй: про Адама и Еву, Давида и Голиафа или Страшный суд с чудищами, чертями и обнаженными людьми, но об этом он не смел и заикнуться.

В конце концов Том заставил его прекратить работу.

– Сегодня праздник, парень, – сказал он. – А кроме того, ты все-таки мой ученик, и прошу тебя помочь мне с уборкой. До начала обеда чтобы все инструменты были сложены и заперты в сарае!

Джек отложил молоток и зубило и осторожно отнес в сарай Тома камень, над которым работал, затем вместе с Томом обошел строительную площадку. Остальные подмастерья уже наводили порядок и выметали разбросанные повсюду осколки камней, песок, куски засохшего раствора и деревянную стружку. Том подобрал свои циркуль и уровень, а Джек собрал измерительные линейки и отвесь!, и все это они отнесли в сарай.

Здесь Том хранил свои мерные шесты – абсолютно одинаковые, длинные, идеально прямые железные пруты, квадратные в поперечном сечении. Они были сложены на специальной, закрытой на замок деревянной полке.

Снова обходя стройку и собирая лопаты и прочие инструменты, Джек вспомнил об этих шестах.

– А какова длина шеста? – спросил он.

Бывшие неподалеку каменщики, услыхав его, засмеялись. Они частенько находили вопросы Джека забавными. Коротышка Эдвард, тщедушный старый каменщик с шершавой кожей и кривым носом, крикнул ему:

– Шест имеет длину шеста. – И все снова засмеялись.

Они любили поддразнивать подмастерьев, особенно когда это давало им возможность продемонстрировать свое умственное превосходство. Джек же ненавидел, когда смеялись над его невежеством, но, будучи чрезвычайно любопытным, мирился с этим.

– Не понимаю, – набравшись терпения, проговорил он.

– Дюйм длиной в дюйм, фут длиной в фут, а шест длиной в шест, – продолжая смеяться, сказал Эдвард.

«Значит, шест – это мера длины», – сделал вывод Джек и снова спросил:

– В таком случае сколько футов в шесте?

– Это где как. В Линкольне – восемнадцать, в Восточной Англии – шестнадцать...

– У нас в шесте пятнадцать футов, – перебил Эдварда Том.

– А в Париже вообще шестами не пользуются – все измеряют в ярдах, – добавила средних лет женщина-каменщица.

– Вся планировка собора основана на шестах, – сказал Джеку Том и протянул ему ключ. – Принеси-ка, я покажу. Пора тебе уже разбираться в таких вещах.

Джек побежал в сарай и достал с полки шест. Он оказался очень тяжелым. Тому нравилось объяснять, а Джек любил слушать, ибо в строительстве собора его интересовало буквально все, и чем больше он узнавал, тем сильнее очаровывался.

Том стоял в боковом приделе полупостроенного алтаря, в том месте, где когда-то будет центральная часть собора. Он взял шест и положил его поперек бокового придела.

– От наружной стены до центра опоры аркады – один шест. – Он перевернул железный прут. – От центра опоры до середины нефа – один шест. – Он снова перевернул прут, и тот лег возле центра противоположной опоры. – Ширина нефа – два шеста. – Когда же шест был перевернут еще раз, его конец уперся в стену дальнего бокового придела. – Ширина всей церкви – четыре шеста.

– Понятно, – кивнул Джек. – И должно быть, длина каждого пролета между колоннами тоже один шест.

Том казался несколько раздраженным.

– Кто это тебе сказал?

– Никто. В боковых приделах пролеты квадратные, так что если их ширина – один шест, то и длина тоже один шест. А пролеты нефа такой же длины, что и пролеты боковых приделов, – это же очевидно.

– Очевидно! – проворчал Том. – Тебе бы философом быть. – В его голосе слышались одновременно и гордость, и восхищение, и досада. Ему было приятно, что Джек быстро все схватывает, но то, что обыкновенный мальчишка так легко овладевает секретами строительного искусства, раздражало его.

Однако Джек был слишком захвачен своими логическими рассуждениями и даже не обратил внимания на интонацию Тома.

– Значит, длина алтаря – четыре шеста, – продолжал он. – А когда вся церковь будет построена, ее длина составит двенадцать шестов. – Ему в голову пришла еще одна мысль. – А какой она будет высоты?

– Шесть шестов: три – аркада, один – верхняя галерея и два – верхний ряд окон.

– А почему все надо измерять шестами? Разве нельзя строить без всяких измерений? Строят же так дома.

– Во-первых, потому, что так дешевле. Все арки аркады одинаковые, а значит, опалубку можно использовать несколько раз. Чем меньше у нас будет разных деталей, тем меньше придется изготавливать шаблонов. Ну и так далее. Во-вторых, это упрощает все виды работ – от первоначальной разметки будущего здания (все расчеты делаются в квадратных шестах) до покраски стен. А чем проще дело, тем меньше ошибок. Самая дорогая штука – это ошибки. И в-третьих, когда все основано на шестах, церковь выглядит идеальной. Пропорции – это сердце красоты.

Джек завороженно кивнул. Его стремление познать все тонкости такого непростого и увлекательного дела, как возведение собора, не имело предела. Точка зрения Тома, что принципы правильности и повторяемости могли как упростить процесс строительства, так и придать зданию гармоничный облик, была очень любопытна, однако Джек вовсе не был уверен, что пропорции – это сердце красоты. Гораздо красивее ему казались буйные, дикие, необъятные предметы: высокие горы, вековые дубы... или волосы Алины.

Голодный как волк, он быстро проглотил свой обед и, выйдя из города, пошел в северном направлении. Стояли теплые дни начала лета, и Джек ходил босиком. Хоть и хорошо, что они с матерью вернулись в Кингсбридж и он стал работником, время от времени его тянуло в лес. Сначала Джек проводил время, давая выход излишкам энергии: бегая, прыгая, лазая по деревьям и охотясь с пращей за утками. Так было, когда он только привыкал к своему телу, ставшему вдруг каким-то непривычным, высоким и сильным. Теперь же, приходя в лес, он думал о самых разных вещах: почему пропорции должны быть обязательно красивыми, почему дома стоят и не падают и что будет, если погладить Алинины груди?

Вот уже несколько лет он тайно боготворил ее. Ее светлый образ не покидал его с того самого раза, когда он впервые увидел Алину, спускавшуюся по ступенькам в большой зал дворца в Ерлскастле, и подумал, что она, должно быть, принцесса из какой-то старинной баллады. Но она продолжала оставаться далекой и недоступной. Она запросто разговаривала с приором Филипом, Томом Строителем, евреем Малачи и другими богатыми и важными людьми Кингсбриджа, а Джеку так ни разу и не представилась возможность перекинуться с ней хоть словечком. Он только украдкой смотрел, как она молится в церкви, или скачет по мосту на своей лошадке, или сидит на солнышке возле своего дома – всегда изысканно одетая: зимой – в дорогих мехах, а летом – в тонких льняных платьях; ее буйные волосы обрамляют прекрасное лицо. Засыпая, он постоянно думал, какая она без всех этих одежд и какие чувства он испытал бы, если бы нежно поцеловал ее мягкие губы.