Столпы Земли, стр. 136

Рыцари гнались за каменотесами до самого леса, но там всадникам оказалось трудно преследовать пеших, и они повернули назад. К стоявшему над мертвым Жильбером Уильяму подъехал Уолтер. Перекрестившись, он произнес:

– Жильбер убил даже больше людей, чем я.

– Слишком мало таких, как он, чтобы я мог позволить себе потерять хотя бы одного из-за ссоры с проклятым монахом, – мрачно сказал Уильям. – О конях уж и говорить нечего.

– Ну и дела, – вздохнул Уолтер. – Эти люди сражались лучше, чем мятежники Роберта Глостера.

Уильям удрученно покачал головой.

– Не понимаю, – проговорил он, оглядывая тела убитых. – Ради чего, черт возьми, они так дрались?

Глава 9

I

На рассвете, когда большинство братьев собрались в крипте на утреннюю молитву, в опочивальне остались только двое: Джонни восемь пенсов, подметавший пол в одном конце комнаты, да маленький Джонатан, игравший в школу – в другом.

Приор Филип остановился в дверях и стал наблюдать за Джонатаном. Мальчику было уже почти пять лет. Он рос живым и смышленым и своей детской серьезностью очаровывал буквально всех. Джонни по-прежнему одевал его в крохотную монашескую сутану. Сегодня Джонатан играл роль учителя, дающего урок своим ученикам.

– Неправильно, Годфри! – строго говорил он, обращаясь к пустой лавке. – Останешься без обеда, если не выучишь главолы! – Он хотел сказать «глаголы». Филип умиленно улыбнулся. Сильнее любить он не смог бы даже собственного сына. Единственное, что давало ему истинную, не неподдельную радость в жизни, – это Джонатан.

Ребенок бегал по монастырю, как смешной щенок, обласканный монахами. Для большинства из них он был просто баловнем, забавной игрушкой, но для Филипа и Джонни он значил гораздо больше. Джонни любил его как мать, а Филип – хотя он и пытался скрыть это – чувствовал себя отцом мальчика. Сам Филип с детских лет воспитывался добрым аббатом, и теперь он находил вполне естественным, что должен сыграть в судьбе Джонатана ту же самую роль. Он не щекотал малыша и не сюсюкал с ним, как это делали другие монахи, а рассказывал ему библейские истории, учил читать и следил, чтобы Джонни хорошо заботился о нем.

Филип вошел в комнату и, улыбнувшись Джонни, сел на лавку с воображаемыми учениками.

– Доброе утро, отче, – с важным видом поздоровался Джонатан. Джонни научил его быть безупречно вежливым.

– Ну, хочешь в школу? – спросил Филип.

– А я уже знаю латынь, – похвастался Джонатан.

– Да ну?

– Да, вот послушай. Омниус плювиус бувиус тувиус номине патри амен.

Филип постарался не рассмеяться.

– Звучит действительно как латынь, однако не совсем верно. Брат Осмунд, наш учитель, научит тебя говорить правильно.

Джонатан был немного расстроен открытием, что латыни он, оказывается, не знает.

– Ну, тогда я могу быстро-быстро бегать. Смотри! – сказал малыш и пробежал из одного конца комнаты в другой.

– Прекрасно! – похвалил Филип. – Вот это действительно быстро.

– Ага... а могу еще быстрее...

– Только не сейчас, – попросил Филип. – Послушай меня минуточку. Я должен ненадолго уехать.

– А завтра вернешься?

– Нет, не так скоро.

– На следующей неделе?

– И даже не на следующей.

Джонатан выглядел озадаченным. В своем сознании он еще не мог заглянуть дальше следующей недели.

– Но почему?

– Мне нужно увидеть короля.

– А-а. – Слова приора мало что значили для мальчика.

– И пока я буду в отъезде, я хотел бы, чтобы ты ходил в школу. А ты хочешь?

– Конечно!

– Тебе уже почти пять лет. На следующей неделе твой день рождения, ведь ты попал к нам в первый день года.

– А откуда я появился?

– От Бога. Все в мире приходит от Бога.

Но этот ответ не удовлетворил Джонатана.

– Но где я был до того? – настаивал он.

– Мне сие неведомо.

Джонатан нахмурился. От этого его детское личико выглядело очень забавно.

– Но должен же я был где-то быть.

Филип понимал, что наступит день, когда кто-то должен будет объяснить Джонатану, как рождаются младенцы К счастью, это время еще не пришло. Он переменил тему.

– Пока меня не будет, я хочу, чтобы ты научился считать до ста.

– А я уже умею. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятырнадцать, шестырнадцать, семырнадцать...

– Что ж, почти правильно, – сказал Филип, – но брат Осмунд научит тебя считать дальше. В классе ты должен будешь сидеть смирно и во всем слушаться своего учителя.

– Я буду самым лучшим учеником в школе! – заверил его Джонатан.

– Посмотрим. – Филип внимательно посмотрел на малыша. Приор восхищался успехами ребенка, тем, как легко он все схватывает, как упорно он пытается говорить по-латыни, считать, быстро бегать. А может быть, это лишь прелюдия к истинной учености? На все Божья воля. Придет день, и Джонатан станет мужчиной. Каким он будет? Филипу не терпелось увидеть его взрослым. Но на это уйдут годы – столько же, сколько требуется на строительство собора.

– Дай я тебя поцелую и скажи «до свидания», – проговорил Филип.

Джонатан поднял личико, и Филип поцеловал его мягкую щечку.

– До свидания, отче, – пролепетал малыш.

– До свидания, сын мой, – тихо сказал приор.

Он ласково сжал руку Джонни Восемь Пенсов и вышел.

Выходящие из крипты монахи направлялись в трапезную. Филип прошел им навстречу и спустился в крипту, дабы помолиться за успех своей поездки.

Он был убит горем, когда узнал о случившемся на каменоломне. Пять человек погибли, и среди них – одна маленькая девочка! В тот день Филип закрылся в своем доме и плакал как дитя. Пятеро из его паствы, загубленные Уильямом Хамлеем и теми тварями, что были с ним... Филип знал их всех: Гарольд из Ширинга, бывший когда-то каменотесом лорда Перси; Черномазый Отто, с самого начала руководивший работами на каменоломне; красавец Марк, сын Отто; жена Марка Эльвина, любившая по вечерам играть на колокольцах, и маленькая Норма, семилетняя внучка Отто, отрада его души. Сердечные, богобоязненные, трудолюбивые люди, которые вправе были ожидать от своих господ доброго и справедливого отношения. Уильям перерезал их, как лис цыплят.

Филип очень горевал по ним, а затем отправился в Ширинг требовать справедливости. Однако тамошний шериф наотрез отказался что-либо предпринимать.

– У лорда Уильяма здесь целое войско, – оправдывался шериф Юстас. – Как я его арестую? Королю нужны рыцари, чтобы сражаться с Мод. Что он скажет, если я брошу в тюрьму одного из лучших его воинов? Вздумай я обвинить Уильяма в убийстве, я буду либо тут же убит его рыцарями, либо чуть позже повешен за измену королем Стефаном.

А затем шериф рассказал приору, что Уильям подал официальную жалобу по поводу незаконного открытия рынка в Кингсбридже.

Казалось нелепым, что Уильям мог безнаказанно творить убийства да еще и выдвигать против Филипа формальные обвинения, однако приор чувствовал себя абсолютно беспомощным. У него и правда не было разрешения на открытие рынка, и, строго говоря, он нарушал закон. Однако его дело было правое. Он являлся приором Кингсбриджа. Все, что он имел, – это духовная власть. Уильям мог собрать войско; епископ Уолеран мог использовать свои связи с сильными мира сего; шериф мог заявить, что представляет короля; Филип же мог только сказать, что правильно, а что нет, и если он потеряет и это, то действительно окажется беспомощным. Поэтому он приказал закрыть рынок.

В результате его положение стало просто отчаянным.

Благодаря строжайшему контролю и постоянно растущим доходам от рынка и овцеводства дела с монастырскими финансами резко пошли в гору, но каждый заработанный пенни Филип тратил на строительство, а ведь он еще влез в долг к винчестерским евреям и пока не возвратил его. Сейчас же одним ударом он потерял источник бесплатного камня, доходы от торговли и своих работников-добровольцев, ибо большинство из них приходили прежде всего на рынок. Теперь ему придется распустить половину строителей и оставить надежду дожить до того дня, когда будет закончен собор. Этого он не мог допустить.