Игольное ушко, стр. 66

В комнате рядом с резиденцией Гитлера Раттенхюбер взял его личное оружие, попросил подождать. Рундштедт безразлично уставился на полки с любимой фюрером фарфоровой посудой, стал еще раз прокручивать в голове то, что намеревался изложить при беседе.

Через несколько минут вошел белобрысый начальник охраны, пригласил его в конференц-зал.

Место, в котором он оказался, походило на сказочный дворец восемнадцатого века. На стенах картины, написанные маслом, гобелены, рядом бюст Вагнера, большие часы с бронзовым орлом. Из широкого окна замечательный вид: можно увидеть холмы Зальцбурга, пик Унтерсберг – гору, где по легенде великий Фридрих Барбаросса встанет из могилы, чтобы спасти свою Отчизну. В зале на причудливых грубых стульях сидели Гитлер и трое из его штаба: адмирал Теодор Кранке, командующий ВМС на западе; генерал Альфред Йодль, начальник штаба; и адмирал Карл Йеско фон Путткамер, адъютант Гитлера.

Гитлер стоял у большого окна, сцепив за спиной руки. Не оборачиваясь, он проговорил:

– Рундштедт изменил свою точку зрения. Сейчас он согласен с Роммелем, что союзники высадятся в Нормандии. Это как раз то, что всегда подсказывала мне интуиция. Однако вот Кранке, например, все еще поддерживает вариант Кале. Рундштедт, расскажите Кранке, как вы пришли к своему умозаключению.

Фельдмаршал проглотил слюну, откашлялся.

– Самое основное – два следующих момента: новая информация и новая проработка вариантов. Первое – информация. Последний анализ бомбардировок союзников во Франции совершенно точно показывает, что их главная цель – уничтожить все мосты через Сену. Если они собираются высадиться в Кале, это не так важно, но если высадка в Нормандии, наши резервы обязательно нужно будет переправлять через Сену, чтобы достичь зоны боевых действий. Второе – варианты. Я много думал, как бы захватил Францию на месте союзников, и пришел к выводу, что первоочередная задача – обеспечить коридор, по которому можно будет потом быстро перебрасывать людей и технику. Таким образом, первый удар нужно нанести по району, где есть большая удобная гавань. В этих условиях естественный выбор – Шербур. В целом все свидетельствует в пользу Нормандии. – Рундштедт закончил, взял бокал с шампанским и залпом выпил его.

– И тем не менее, если судить по разведдонесениям, удар будет по Кале, – вмешался Йодль.

– Ох уж мне эти разведдонесения. Мы только что объявили изменником шефа Абвера, учтите, – произнес Гитлер.

– Ну как, Кранке, вас убедили?

– Нет, – ответил адмирал. – Я тоже задумывался над тем, откуда лучше начать вторжение – и в своих рассуждениях опирался на ряд факторов чисто морского характера, которым наш коллега Рундштедт, возможно, не придавал большого значения. Я считаю, нападение произойдет ночью, при свете луны, при полном приливе, что позволит им преодолеть подводные препятствия, установленные Роммелем. Это будет вдали от скал, опасных рифов, сильных течений. Нормандия? Никогда.

Гитлер недоверчиво покачал головой.

Йодль опять вступил в разговор.

– Есть еще одна информация, которую я считаю важной. Бронетанковую дивизию гвардейцев перевели с севера Британии в Хоув, на южном побережье, где она вошла в состав армии генерала Паттона. Мы получили эти данные благодаря радиоперехвату. Дело в том, что в дороге некоторые подразделения перепутали багаж, эти ослы ругались в эфире открытым текстом. Это одна из самых отборных, привилегированных английских дивизий, командует ею генерал сэр Алан Генри Шафто Адэр. Уверен, что там, где эта дивизия, будет горячее дело.

У Гитлера руки нервно заходили по телу, на лице появилась гримаса. Видно было, что он уже настроен не так решительно, как в начале беседы.

– Генералы! – прокричал он на высокой ноте. – Либо высказывайте конкретные предложения, либо уж вовсе молчите. Мне необходимо заявить вам следующее…

С присущей ему храбростью Рундштедт перебил Гитлера.

– Мой фюрер, у вас есть здесь в Германии четыре великолепные танковые дивизии, которым по сути нечем заняться. Если мои предположения верны, им никогда не добраться до Нормандии вовремя, чтобы сбросить противника в море. Прошу вас, дайте команду перебросить их во Францию в распоряжение фельдмаршала Роммеля. Если все же я не прав и вторжение начнется в Кале, они, по крайней мере, будут в непосредственной близости от зоны боевых действий и смогут уже на ранней стадии войти в соприкосновение с противником.

– Не знаю, пока не знаю! – глаза у фюрера расширились.

Рундштедт даже подумал, что он, наверное, перегнул палку. Впервые слово взял Путткамер.

– Мой фюрер, сегодня воскресенье.

– И что из этого?

– Завтра подводная лодка может вернуться с этим агентом, Иглой.

– Ах да, ему можно доверять.

– Кроме того, не исключено, что он в любую минуту выйдет на радиосвязь, хотя это и небезопасно.

Рундштедт стоял на своем:

– Уже нет времени откладывать решение. Воздушные нападения противника, диверсии очень значительно усилились. Вторжение может начаться в любой день.

– Я не согласен, – подал голос Кранке. – До начала июня не будет подходящих погодных условий.

– Осталось ждать уже недолго.

– Довольно, – заорал Гитлер. – Я уже принял решение. Танки остаются в Германии – пока. Во вторник, к этому времени мы уже должны получить весточку от Иглы, я вернусь к данному вопросу. Если он тоже скажет мне про Нормандию, я двину танки.

– А если от него не будет известий? – осторожно поинтересовался Рундштедт.

– В любом случае, я снова вернусь к этому вопросу.

– Хорошо. Мой фюрер разрешит мне немедленно отбыть на позиции?

– Разрешаю.

Рундштедт встал, отдал честь, вышел из зала. Уже в лифте, быстро опускаясь вниз с высоты четырехсот футов прямо в подземный гараж, он почувствовал боль в животе. Фельдмаршал никак не мог понять, виноват ли слишком резкий спуск или его гложет мысль о том, что судьба его родной страны оказалась в руках одного единственного, почти никому не известного шпиона.

Часть шестая

31

Люси просыпалась медленно, с огромным трудом стряхивая с себя остатки сна. Освобождаясь от сновидений, она медленно осознавала окружающую ее реальность: стены, кровать, лежащий рядом мужчина… Она слышала рев волн за окнами, ощущала тепло постели, запах мужского тела. Рука лежит на волосатой груди, нога перекинута через его бедро, словно в желании задержать, продлить сладостные мгновения, груди прижаты к его боку, луч света скользит по лицу, режет глаза… потом внезапное осознание… она лежит в непристойной, похотливой позе, таз приподнят… обнимает мужчину, которого знает от силы сорок восемь часов, они лежат голые в доме ее мужа. И это уже во второй раз.

Люси открыла глаза и к своему ужасу и стыду увидела Джо. Боже, она проспала.

Он стоит у кровати в измятой пижаме, волосы взлохмачены, под мышкой затасканная тряпичная кукла, стоит и сосет большой палец, а заодно смотрит, как его мама и дядя прижимаются друг к другу в постели. Люси не могла знать, что творится сейчас в его головке, понимает ли он смысл представшей перед ним картины – он всегда, когда просыпается, смотрит на мир широко раскрытыми глазами, будто пораженный его новизной и очарованием. Люси молча смотрела ребенку в глаза, не зная, что сказать.

– Доброе утро, – прозвучал густой баритон Генри.

Джо вынул палец изо рта.

– Здравствуйте. – Он повернулся и тихо вышел из комнаты.

– Черт побери, – произнесла Люси.

Генри соскользнул с подушки вниз, отыскал ее лицо, поцеловал. Его рука по-хозяйски обхватила гладкое женское бедро.

Она мягко отстранила его.

– Нет, не надо.

– Почему?

– Нас видел Джо.

– Ну и что?

– Он может запомнить и рассказать. Рано или поздно, он все равно проговорится Дэвиду. Что мне тогда делать?

– Ничего. Разве это имеет какое-то значение?

– Конечно, имеет.

– Не вижу логики. Он с тобой не живет, почему ты должна чувствовать за собой какую-то вину?